Двенадцать главных польских слов
От «пана» до «холеры» — самые-самые польские слова, без которых, по мнению Полины Юстовой и Culture.pl, никак нельзя понять «загадочную польскую душу». Эту статью мы задумали вместе с сайтом Arzamas: наша редакция — давняя поклонница этого веселого и умного журнала. После публикации в Арзамасе мы хотим предоставить и вам, наши дорогие читатели, возможность узнать, без чего на первых порах не обойтись, желая постичь польскую культуру и поляков.
1. Pan
Мужчина, хозяин, барин, вы, господин, пан
Picture display
standardowy [760 px]
Валерий Жевуский, Ян Замойский в роли Графа из «Пана Тадеуша» А. Мицкевича, 1873, фото: Национальная библиотека Polona
Пожалуй, самое польское из польских слов. Даже если вы никогда не слышали польского языка вживую, пана вы точно встречали в литературе: «Слушай, пане, вижу, что ты человек разумный. Бери три тысячи и убирайся ко всем чертям (…)» (Ф. М. Достоевский, «Братья Карамазовы»), слышали в песнях: «Ах, пани, панове, тепла нет ни на грош» (Б. Окуджава) и по телевизору, взять хотя бы имена героев популярной в советское время юмористической передачи «Кабачок 13 стульев»: пан Директор, пан Гималайский, пани Моника… Слово стало своеобразным опознавательным знаком поляка, появляется в названии национальной эпопеи Адама Мицкевича «Пан Тадеуш», а также одной из частей трилогии нобелевского лауреата Генрика Сенкевича — «Пан Володыёвский». Действительно, складывается впечатление, будто пан и пани звучат из уст поляков через слово. Но это отнюдь не означает, что поляки — снобы, именующие друг друга не иначе, как «господами» и «госпожами». Дело в том, что слова пан и пани заменяют вежливые местоимения, используются так же, как русское «вы».
Пан, пани, панове есть и в других славянских языках (например, чешском, словацком, украинском), но только в польском сложилась уникальная формула речевого этикета, когда к собеседнику обращаются в третьем лице. Эта формула гораздо более информативна, чем абстрактное «вы». Для поляка важно, с кем именно он беседует: с одним мужчиной (pan), с одной женщиной (pani), с двумя или несколькими мужчинами (panowie), женщинами (panie) или и теми и другими (państwo). Получаются фразы вроде «пусть пан войдет», «знает ли пани, что…», «понравился ли панам ужин». А еще у слова пан есть звательная форма пане, используемая при обращении. Только вот если к такому обращению присовокупить фамилию, вас сочтут невежливым простаком. Вместо фамилии должны следовать должность, титул или звание (отсюда все эти «пан директор», «пани доктор» и «пан профессор»). Такую особенность часто отмечают иностранцы, обвиняя поляков в «титуломании».
Корни такого обращения восходят к средневековой шляхетской культуре, в которой царили идеалы рыцарства, чести, равенства и братства всех шляхтичей независимо от их доходов. Обязывала строгая титулатура, любое отклонение от которой воспринималось как оскорбление. Сначала слово pan входило в состав витиеватых обращений, порой занимавших в письме больше места, чем само послание. В устной речи шляхтичи обращались друг к другу на «ты» или на «пан брат», подчеркивая равный статус (отсюда пошли слова «панибратство» и «панибратский»). В письмах XVI–XVII веков часто использовалось обращение Wasza Miłość Mój Miłościwy Pan. Со временем громоздкие конструкции стали сокращаться, а затем осталось только слово pan.
С «панами» и «панями» безуспешно боролись польские коммунистические власти, объявив эти слова «пережитком буржуазного общества» и продвигая так и не прижившихся товарищей и товарок (towarzysz / towarzyszka) для партийных и граждан / гражданок (obywatel / obywatelka) для всех остальных. В советской печати тех лет «польские паны» часто появлялись в подписях к пропагандистским карикатурам. Несмотря на все перипетии, паны и пани со времен средневековья отлично сохранились: дожили до XXI века и по сей день служат неизменным атрибутом хороших манер в современной Польше.
Бонус: Конечно, сегодняшняя польская молодежь слишком, по мнению старших, легко переходит на «ты», пренебрегая «панами». Агнешка Осецкая, популярная польская поэтесса и писательница, еще в 60-е годы прошлого века написала песенку «Czy musimy być na Ty?», один из куплетов которой в вольном переводе Булата Окуджавы звучит так: «К чему нам быть на ты, к чему — / Мы искушаем расстоянье./ Милее сердцу и уму/ Старинное: вы пан, я пани...»
2. Załatwić
Устроить, уладить, организовать, оформить по блату
Picture display
standardowy [760 px]
Кадр из комедии «Не люблю понедельник», реж. Тадеуш Хмелевский, 1971, фото: киностудия «Кадр» / Национальная фильмотека / Аудиовизуальный институт / www.fototeka.fn.org.pl
Многозначный глагол, спектр значений которого варьируется от крайне положительного полюса до крайне отрицательного. В общих чертах его можно объяснить как ‘добиться какого-либо блага, приложив энергию или задействовав связи и знакомства’. В обиходной речи может означать и попросту ‘оформить’ (документы, путевку).
Załatwić можно, например, бесплатные билеты в театр, хорошего адвоката или врача, работу в фирме, где по чистой случайности отдел кадров возглавляет двоюродный дядя. За словом тянется длинный шлейф минувшей эпохи. Во времена, когда Польша называлась Народной (Polska Republika Ludowa, PRL) и слыла «самым веселым бараком соцлагеря», местный быт сильно напоминал нашу жизнь того же периода. В магазинах товар, как и у нас, ‘выбрасывали’ (rzucili towar). Чтобы стать обладателем вожделенных материальных благ, воспользоваться какими-либо услугами, поехать отдыхать, недостаточно было просто пойти в магазин, отправиться в мастерскую по починке или обратиться в турагентство. Все это нужно было непременно «устраивать» (минуя бесконечную очередь), задействовав знакомства и связи или недюжинную сноровку. Эпоха ушла, а слово осталось и прекрасно прижилось. И если в магазине теперь можно купить почти все без применения специальных навыков, то в коридорах учреждений по-прежнему безраздельно царит великое и могучее załatwić.
Идея во что бы то ни стало раздобыть нужную вещь или уладить дельце — не всегда долгим и тернистым официальным путем — видимо, столь близка польскому духу, что в языке есть еще один похожий по смыслу глагол kombinować (‘ловчить, обделывать делишки, соображать, как обойти препятствия’). И точно так же, в зависимости от контекста, это слово может вызвать одобрение (придумать что-то, чтобы выйти из затруднительного положения) или порицание (обмануть). «Skoro nic się nie da załatwić normalnie, to trzeba kombinować» (‘если нельзя ничего нормально устроить, приходится ловчить’), — сетует в прессе анонимный чиновник, браня нерациональные бюрократические уставы и регламенты. Особенно трудно перевести эти слова на западноевропейские языки, в которых отсутствует ментальная категория «по блату».
3. Solidarność
Солидарность
Picture display
standardowy [760 px]
Забастовка рабочих Гданьской судоверфи им. Ленина, 1988, фото: Ежи Косник / Forum
Это слово существовало в польском языке издавна, однако с 17 сентября 1980 года обрело новый смысл. Именно тогда в Гданьске, на волне августовских протестов рабочих, на судоверфи имени Ленина состоялся съезд представителей Межзаводского забастовочного комитета, где было объявлено об учреждении всепольского Независимого самоуправляемого профсоюза «Солидарность». Дальнейшая судьба профсоюза висела на волоске, поскольку объявить — одно, а легализовать в условиях авторитарного государства — совершенно другое. «Они не зарегистрируют такой огромный профсоюз, он станет слишком мощной силой», — опасался будущий премьер первого посткоммунистического правительства Тадеуш Мазовецкий. «Они зарегистрируют его именно потому, что это слишком мощная сила», — отвечал ему историк-медиевист и активный деятель антикоммунистической оппозиции Кароль Модзелевский, который придумал профсоюзу название «Солидарность». Победил оптимизм Модзелевского — уже в первые месяцы в «Солидарность» вступило несколько миллионов человек, а к 10 ноября 1980 года — дате официальной регистрации — больше семи миллионов. Во главе движения встал харизматичный лидер — электрик судоверфи, будущий президент Лех Валенса.
Слово «Солидарность» великолепно передавало атмосферу и всеобщий энтузиазм тех лет. Спецификой нового профсоюза стало слаженное взаимодействие рабочих, студентов, интеллигенции и Католической церкви. Именно в те годы папой римским был избран поляк Кароль Войтыла (Иоанн Павел II), произнесший во время своего визита в Польшу легендарные слова «Не бойтесь!»
Эйфория длилась недолго. Уже в декабре 1981 года генерал Войцех Ярузельский ввел в стране военное положение, деятели «Солидарности» были интернированы, движение объявлено вне закона. Однако энтузиазм не угас — пышным цветом расцвел самиздат (bibuła, букв. ‘тонкая, папиросная или гофрированная бумага’). С 1981 по 1988 год в издательском подполье (drugi obieg, букв. ‘второе хождение’) вышло более 4,5 тысяч книг и около двух тысяч наименований журналов. Все это привело к тому, что в конце 1980-х профсоюз возродился и в ходе переговоров Круглого стола (1989) мирным путем демонтировал коммунистический режим.
Чувство солидарности и бурная подпольная деятельность сплачивали поляков и раньше. Сто двадцать три года, с 1795 по 1918-й, Польши не существовало на карте мира, и весь XIX век прошел под знаком борьбы за независимость (niepodległość) — поляки сообща сражались за ее обретение, поднимая восстания (powstania). Самыми крупными из них стали Ноябрьское восстание 1830 года и Январское восстание 1863 года.
4. Wigilia
Сочельник, канун Рождества
Picture display
standardowy [760 px]
Польский рождественский стол. На фото: одно из традиционных рождественских блюд — кутья, фото: Войцех Пацевич / PAP
Слово вигилия (от лат. vigilia, ‘бдение’) имеет несколько значений. Написанное с прописной буквы (Wigilia), оно отсылает нас к конкретному дню — 24 декабря, кануну Рождества (Boże Narodzenie). Со строчной — к праздничному ужину, который готовят в навечерие Рождества. Употребляется вигилия и в более широком смысле — как канун вообще.
Конечно, Рождество отмечают не только в Польше, но, пожалуй, редко где рождественские традиции соблюдают с таким пиететом, в том числе и неверующие, и стол ломится от такого количества блюд. Поляки настолько чтят этот обычай, что в 2016 году даже появилась идея внести польский Сочельник в список нематериального культурного наследия ЮНЕСКО.
Канун Рождества — праздник сугубо семейный, мало кто решается провести эти дни вдали от семейного очага и наряженной елки (choinka). Основной пункт программы — ужин (kolacja), за который домочадцы садятся после того, как на небе появится первая звезда. Прежде, чем приступить к трапезе, каждый должен преломить хлеб — «поделиться облаткой» (opłatek, ‘пресный хлебец’) с присутствующими и пожелать всех благ. Особое значение имеет рождественское меню. Блюд должно быть двенадцать, по числу апостолов, причем каждое блюдо непременно нужно попробовать, чтобы обеспечить себе изобилие и благосостояние на весь следующий год. Несмотря на то, что недавно Католическая церковь разрешила в этот день есть мясо, традиционный стол постный: борщ с «ушками» (или грибной суп), карп (заливной, фаршированный и жареный), селедка во всевозможных соусах, капуста с горохом, вареники с капустой и грибами. На десерт принято есть маковый рулет (makowiec), кутью из пшеницы с маком, орехами и медом или пряник, а запивать все это компотом из сухофруктов. Кстати, праздничную еду дают и домашним животным — по поверьям, в полночь они могут заговорить человеческим голосом.
Nadpisz opis powiązanego wpisu
Под белоснежную скатерть кладут немного сена в знак того, что Иисус родился в хлеву, а на стол обязательно ставят тарелку и прибор для «нежданного гостя» — если в этот вечер в дом постучит незнакомец, его обязательно нужно приютить и накормить. После ужина наступает вручение подарков, причем по поводу того, кто именно эти подарки приносит, среди поляков нет единодушия. В Малой Польше это Ангелок (Aniołek) и Звездочка (Gwiazdka), в Великой Польше дед Гвяздор (Gwiazdor), а в Верхней Силезии Младенчик (Dzieciątko). Впрочем, многие семьи не теряют ценного предпраздничного времени на споры и согласны, что подарки под елку кладет святой Миколай (święty Mikołaj). Завершающим аккордом домашнего празднества служит совместное распевание колядок (kolędy), после чего самые стойкие отправляются в костел на ночную службу (pasterka).
5. Jakoś to będzie
Авось, кривая вывезет, перемелется, само собой сложится
Picture display
standardowy [760 px]
«Уланская фантазия», фото: Бартломей Зборовский / PAP
Диапазон значений этого выражения широк — от фаталистского «будь что будет», отстраненного «подумаю об этом завтра» до пофигистского «хоть трава не расти». Специфический польский оптимизм с долей скептицизма и самоиронии. Редкий пример, когда поляки сходятся во мнении: именно в этой фразе кроется польская философия счастья: наперекор судьбе, вопреки всему. Что бы ни случилось — мы справимся. Что бы нам ни диктовали — сделаем по-своему. Недаром одна из самых распространенных самохарактеристик звучит: «Поляк может!» (Polak potrafi!) Например, втиснуться семьей из четырех человек плюс багаж в «малюх» (maluch), он же «польский фиат», и отправиться на отдых в Болгарию. Выкрасить фасад дома в фисташковый цвет. Показать всем «кузькину мать», как это сделал спортсмен Владислав Козакевич после того, как за рекордный прыжок на Олимпиаде 1980 года в Москве его освистали советские болельщики (ставший легендой «жест Козакевича»).
Философия jakoś to będzie — не модное спокойное датское хюгге (ведь если бы поляк надел шерстяные носки, завернулся в плед, уселся в кресло и стал пить какао, то какао тотчас оказалось бы слишком горячим, слишком холодным, на молоке вздулась бы противная пенка, носки кололи, а плед не спасал бы от сквозняка или наоборот, в нем было бы слишком жарко — см. żal) и не рассудительное шведское лагом (золотая середина — точно не про поляков). Это императив: действуй, не думая о последствиях, рискуй, не опасаясь конфуза. Взрывное сочетание несочетаемого: смирения (от судьбы не уйдешь), ухода от ответственности, надежды на чудо, широкого жеста, спонтанного порыва и «уланской фантазии» (ułańska fantazja) — еще одного непереводимого национального качества, чего-то вроде «слабоумия и отваги», мужества и вольницы, нешаблонного мышления. Очень метко этот конгломерат польских национальных черт описал английский путешественник Феликс Ормерод, который приехал в Польшу в разгар политических перемен 1990-х годов: «Польша — это такая ГДР, где, чтобы сократить путь, идут по газону».
6. Cholera
Букв. холера, повсеместно используется в переносном смысле как экспрессивное средство для поднятия градуса высказывания, указание на интенсивность переживания, а также как оскорбление в диапазоне от стервы до сволочи
Picture display
standardowy [760 px]
Объявление на двери, информирующее, что за мат на территории стройки и подсобных помещений грозит штраф в размере 200 зл. и «желтая карточка». Строительство офисного центра Varso, фото: Адам Стемпень / AG
Слово открывает ящик Пандоры. В искусстве сочинения замысловатых многоэтажных ругательств поляки — достойные нам соперники, а возможно даже дали бы фору: ругаются они много, часто и смачно. Кроме основных известных корней с бесчисленным многообразием оттенков, суффиксов и приставок, из бездонного колодца польской народной мысли можно выловить множество других прелюбопытных экспонатов. Например, холеру.
Все виды холеры восходят к греческому слову chole — ‘желчь, яд’. Отсюда же название болезни и темперамента холерик. Но история холеры в Польше с этого только начинается. Польская холера бывает самодостаточна, как «черт побери!», или выступает в компании с эпитетом ясная (cholera jasna!). Холерой часто оказывается предмет, вызвавший раздражение («Эта холера не работает»). Холерой мы можем в сердцах наградить человека, который чем-то нам не угодил. Холера обзавелась производными: прилагательным холерный («о, этот холерный мир!») и даже уменьшительно-ласкательной формой холерушка (cholercia). Случаются и своеобразные холерозаменители вроде словечка холендер! — с одной стороны, голландец (holender по-польски — ‘житель Голландии’), а с другой — ‘тьфу ты, черт!’
Холера, как всякая зараза, прилипчива. Она образовала целую массу устойчивых сочетаний. По-польски можно сказать холодно как холера (то есть очень холодно), у него денег от холеры (то есть куча денег), а иди-ка ты в холеру (куда подальше), ни холеры он не понимает (то есть ни бум-бум); ни за какую холеру я этого не сделаю (ни за что на свете); холера знает, что это (черт знает) и т. д.
Еще одно, а, пожалуй, даже главное место на пьедестале занимает бесспорная всенародная любимица — курва (kurwa). Достаточно вспомнить знаменитую сцену из комедии Юлиуша Махульского «Сексмиссия» (в советском прокате известной как «Новые амазонки»), в которой герои, оказавшись в безвыходном положении, восклицают kurwa mać! (мать вашу) — это-то и оказывается паролем, спасшим им жизнь. Как и многие слова, связанные с эмоциональной сферой, смысловая палитра курвы переливается всеми красками: от восхищения, удивления и возмущения до отвращения, ненависти и угрозы. «Словарь настоящего польского языка» фиксирует употребление курвы «в 47 коммуникативных функциях». К этому стоит добавить целую гамму вариаций-эвфемизмов, аналогов русскому блину: курче (kurczę, ‘цыпленок’), курдэ (kurdę), кузьва (kuźwa), курка водна (kurka wodna, ‘болотная курочка’). Некоторые носители языка достигли таких вершин мастерства, что ухитряются вставлять курву не между словами, а в самую середину («супер-курва-маркет»). Иные радикалы даже утверждают: «Если отобрать у поляков слово курва, многие перестали бы говорить вообще».
Популярный польский писатель Зигмунт Милошевский пробует отнять пальму первенства у этого слова и признать ее выражению, казалось бы, прямо противоположной окраски, однако далеко не всякий поляк согласится с его спорным утверждением.
Text
Все в один голос воскликнули: «О мой Боже!», подтверждая тем самым, что Польша — страна католических традиций. В минуту крайнего остолбенения, когда приходит пора выразить наши чувства, даже любимая «курвамать» проигрывает «омоемубоже».
Author
Зигмунт Милошевский, «Домофон» (пер. А. Миркес-Радзивон)
7. Bar mleczny
Молочный бар, дешевая столовая с традиционной польской кухней
Picture display
standardowy [760 px]
Молочный бар «Prasowy», Варшава, фото: Яцек Марчевский / PAP
Эти предприятия общественного питания (именно это словосочетание приходит на ум, когда речь заходит о молочных барах) составляли неотъемлемую часть гастрономической карты стран бывшего восточного блока, однако, пожалуй, только в Польше к ним до сих пор относятся с таким пиететом. Для русского уха сочетание странное: бар, допустим, но почему молочный?! Внесем ясность. Во-первых, основное значение слова bar в польском языке — вовсе не «питейное заведение», а ‘место, в котором можно купить и съесть простые блюда, а также выпить кофе, чай или другой напиток, иногда алкогольный’. Во-вторых, первый именно молочный бар в Польше открыл в конце XIX века животновод и производитель молока Станислав Длужевский. Меню этого кафе предлагало блюда из молока, яиц и муки. Правда, сейчас об этом уже мало кто помнит. У среднестатистического поляка «молочный бар» вызывает ассоциации, уводящие во времена Народной Польши, когда прилагательное «молочный» напоминало, что мяса нет и не будет: его было просто не достать, поэтому коммунистические власти всячески продвигали идею пользы молока, муки и каш во всех вариациях. В меню — дешевая домашняя еда без изысков. Яичница, рис с молоком, томатный суп с разваренными макаронами или рисом (кстати, вопрос, с чем есть томатный суп — один из самых сакраментальных в Польше, вроде нашей дилеммы: окрошка на квасе или на кефире), салат из сырых овощей сурувка (surówkа), мизерия (огурцы с укропом, заправленные простоквашей или сметаной), перо́ги руске (pierogi ruskie — название обманчиво вдвойне, это и не пироги, и не русские, а вареники с начинкой из картошки, творога и лука), ленивые вареники (kluski leniwe), компот и ненавязчивый сервис в комплекте. В молочных барах приняты самообслуживание и особый вид громкой связи — сначала о вашем заказе кассир прокричит на кухню («Вареники раз, томатный два раза!!!»), а когда блюда будут готовы и выставлены на прилавок, еще раз гаркнет: «Вареники заберите!!! Томатный!!!» Во многом и меню, и общий антураж актуальны по сей день, хотя в 1990-е годы ассортимент возглавила царица польских обедов — свиная отбивная (см. kotlet schabowy), а также другие простые мясные блюда, ставшие после политических перемен 1989 года более доступными простому населению.
Молочный бар не раз «снимался» в кино (в комедии «Мишка» 1981 года есть гротескная сцена, когда герои едят из привинченных к столу алюминиевых мисок приборами, прикованными цепями — чтобы не украли) и в литературе. Типичный диалог в молочном баре описала в одном из своих юмористических рассказов Стефания Гродзенская:
Text
— Мне две булки, масло, стакан молока. И нож, чтоб намазать.
— Нож занят.
— А второго нет?
— Нет.
— Почему?
— Потому. Радуйтесь, что один есть. Яичница из двух!
— Я хотела из трех, — изрекла дева средних лет.
— Из двух или из четырех. Из трех нельзя.
— Почему?
— Боже ж ты мой, заладили свое «почему» да «почему». Нельзя — и все. Считать нам так удобней.
Несмотря на «ауру» столовок общепита, молочные бары пользуются бешеной популярностью. Во многих польских городах они сохранились с коммунистических времен и приобрели статус культовых (как, например, молочный бар «Prasowy» в Варшаве на Маршалковской улице, существующий с 1954 года). В наши дни рестораторы даже открывают кафе, стилизованные под молочные бары (сеть столовых «Mleczarnia», букв. — ‘молочное хозяйство’). Среди завсегдатаев вы увидите весь срез польского общества: от студентов и пенсионеров (потому что дешево — довольно питательную порцию пресловутого томатного супа можно съесть всего за три злотых, то есть меньше евро, а стоимость свиной отбивной — меньше четырех евро) до офисных клерков (потому что, как правило, вкусно и быстро). Дешевизна объясняется тем, что хозяева получают помощь от государства, поскольку кормят малоимущих — самые бедные клиенты могут обменять на еду специальный талончик. Цены в молочных барах никогда не округляют, поэтому, отправляясь туда, нелишне прихватить с собой много мелких гро́шей (местные копейки).
8. Żal
Печаль, сетования, горечь, обида
Picture display
standardowy [760 px]
Певцы Гданьского хора Жалобщиков поют в Гданьской ратуше, фото: PAP
Поляки — чемпионы Европы по нытью. На комплимент «Ты сегодня так хорошо выглядишь!» последует реакция «Да нет, что ты, я не выспалась, мешки под глазами, да и блузку не успела погладить, потому что опаздывала на работу, а тут еще и автобус из-под носа уехал». На вопрос «Как дела?» принято отвечать «stara bieda» (‘все по-старому плохо’), «szkoda gadać» (‘жаль слов’) и тому подобное, даже если вы вчера выиграли в лотерею. По мнению писателя Януша Гловацкого, самым жизнеутверждающим ответом здесь можно считать фразу «не жалуюсь» — так даже называется сборник его рассказов («Nie mogę narzekać»). Ламентациями пронизана вся польская культура и контркультура, достаточно вспомнить композицию рокмена Казика Сташевского, лидера легендарной группы Kult: «Не могу жить без жалоб», где автор вводит нас в соответствующий настрой с первой фразы: «Сегодня все началось ужасно / Проснулся как побитый после вчерашнего», чтобы затем развивать эту тему до конца песни.
В этом смысле польская культура противоположна, например, американской, в которой не принято с воодушевлением описывать тяготы жизни первому встречному. Ответ «все хорошо» поляка скорее насторожит и будет воспринят как неискренность. А вот «лучше и не спрашивай» наоборот, послужит оправданием, чтобы тут же обрушить на спросившего весь груз своих проблем. Социологические и психологические исследования показывают: на людей, радующихся жизни, в Польше смотрят как на милых, глуповатых и наивных, а постоянное недовольство вписано в культурный код и служит налаживанию социальных связей и более глубокому общению. Такие вот «духовные скрепы».
Итак, нажекать (narzekać), жаловаться, приличествует на: цены, политику, чиновников, систему образования и здравоохранения, транспорт (особенно достается Польским железным дорогам), погоду, климат, соседа, работу или ее отсутствие, шефа, запрет торговли по воскресеньям… Список можно продолжать бесконечно. Ученые по-разному объясняют всенародную любовь к стенаньям — крестьянской ментальностью (у фермера всегда есть повод пожаловаться хотя бы на погоду), сложной историей (вспомним, что долгое время Польша была разделена между тремя государствами), наследием эпохи Романтизма с ее культом страдания. Только предатель мог радоваться существующему миропорядку, истинный же поляк должен безустанно скорбеть.
Если же вдруг в жизни поляка случается нечто бесспорно хорошее, то чересчур поспешно радоваться тоже не стоит. Здесь приходит на помощь фраза «мне повезло» (mam szczęście, букв. ‘я имею счастье’). Отношение поляков к счастью и несчастью похоже на русское и отражается даже в грамматике: у слова «счастье» (szczęście) ни в польском, ни в русском языке нет множественного числа, зато несчастий и бед хоть отбавляй. «Nieszczęścia chodzą parami» (‘несчастья ходят парами’) говорит поляк. «Беда не приходит одна» — вторит ему русский.
А еще можна mieć do kogoś żal (букв. иметь «жаль» по отношению к кому-то), но это отнюдь не означает жалеть кого-то, как может показаться на первый взгляд, а как раз наоборот — быть в претензии, обижаться.
Слов, выражающих оттенки и степени недовольства, в польском столько, что выбрать главное — непростая задача. Ребенок может marudzić (‘ныть’), что не хочет есть котлету, взрослый — narzekać (‘сетовать’) на правительство, użalać się (‘плакаться’) над своей судьбой, skarżyć się (‘жаловаться’) на работу учреждений, а правонарушитель (например, не оплативший налог) может даже письменно złożyć czynny żal (‘выразить деятельное раскаяние’) в надежде, что налоговый инспектор расчувствуется и на первый раз только пожурит.
9. Kotlet schabowy
Свиная отбивная, обжаренная в кляре из яйца и панировочных сухарей
Picture display
standardowy [760 px]
Свиная отбивная, фото: Мацей Сверчинский / AG
Польская вариация на тему венского шницеля. В паре с куриным бульоном с лапшой считается воскреснообразующим блюдом. Типичное польское воскресенье — утренняя месса в костеле, а затем визит к родителям или бабушкам с дедушками на обед, меню которого редко допускает еретические отклонения: на столе вас встретят именно эти традиционные кушанья, отличаться может разве что гарнир — картофель с обжаренной или квашеной капустой, иногда салат «мизерия».
В прогрессивных кругах — наряду с «польским колтуном» (kołtun polski) — считается одним из символов консерватизма и отсталости. Свиная отбивная (kotlet по-польски именно отбивная, чтобы сделать из нее знакомую нам с детства котлету, нужно прокрутить мясо на мясорубке и добавить прилагательное mielony — букв. ‘молотая котлета’) настолько неотделима от традиционной польской кухни и менталитета, что породила существительные «котлетник» (kotleciarz) и «котлетство» (kotleciarstwo). Котлетник — не только любитель отбивных, но и поборник привычных ценностей. Он хранит верность отбивным и колбасам (kiełbasa), едва ли у вас получится уговорить его попробовать что-то экзотическое или просто не польское. Даже за границей он будет искать аналог отбивной и будет недоволен, такового не обнаружив. Как пишет автор одного из польских кулинарных блогов, «верх кулинарной смелости “котлетника” — спагетти с фаршем и томатным соусом. “Котлетник” с подозрением относится ко всему, чего не готовила мамочка. “Котлетство” — не кулинарное увечье, это состояние ума».
Любопытно, что обжаренная в панировке свиная отбивная — блюдо вовсе не польское и уж тем более не шляхетское. Как и во многих культурах, свинина считалась мясом «грязного» животного, поэтому ели ее социальные низы. Реабилитировалась свинина только в XIX веке — первое упоминание о свиной отбивной в Польше появилось в поваренной книге 1860 года «365 обедов за пять злотых» Люцины Чверчакевич. Именно тогда поляки переняли у австрийцев идею Wiener Schnitzel, однако творчески ее переработали, использовав свинину вместо более дорогой телятины.
Пик популярности свиной отбивной пришелся на лучшие годы ПНР, когда страна стала одним из крупнейших европейских производителей свинины (хотя простому обывателю достать мясо было не так-то просто). С тех пор schaboszczak, как поляки ласково называют свиную отбивную, неизменно присутствует в меню молочных баров (см. bar mleczny), но встречается и в дорогих ресторанах в осовремененной версии из свинины местных «благородных» пород.
Поляки вообще любители плотно и вкусно поесть. Не случайно первое дошедшее до нас светское поэтическое произведение, написанное на польском языке, называется «О поведении за столом». Сочинил эти дидактические вирши некий Пшецлав Слота (Злота) около 1400 года. Автор шутливо поучал своих соотечественников, что не стоит разговаривать с полным ртом, выбирать для себя лучшие куски, плеваться едой и объедаться.
Со времен Слоты манеры и кулинарные предпочтения поляков сильно изменились. В традиционной кухне по-прежнему много мясных блюд, но в последнее время в Польше нет недостатка в вегетарианских и веганских ресторанах, в меню обычных заведений учитываются потребности тех, кто не ест мяса, и чуть ли не в каждом кафе при заказе кофе у вас уточнят, желаете ли вы напиток на обычном молоке или на соевом, овсяном, кокосовом или миндальном.
10. Matka Polka
Мать-полька, архетип женщины-матери, посвятившей жизнь семье и воспитанию детей в духе традиционных ценностей
Picture display
standardowy [760 px]
Мать-полька. Женщина с ребенком гладит белье, Варшава, ноябрь 1979, фото: Анджей Верницкий / PAP
Конечно, это стереотип. Стереотип, подпитываемый католическим культом Богоматери и уходящий корнями в эпоху польского Романтизма. В известном упрощении весь XIX век и значительная часть XX жизнь в стране была подчинена борьбе за независимость. Пока мужчины занимались конспиративной деятельностью, поднимали восстания, сидели в царских, а затем советских тюрьмах, отбывали каторгу, все тяготы забот о семье несли их верные жены.
Произведением, раз и навсегда закрепившим образ самоотверженной матери, стало стихотворение Адама Мицкевича «К польке-матери», написанное в 1830 году, незадолго до начала Ноябрьского восстания (это одно из тех стихотворений, которыми мучают детей в школе). Обращаясь к матери, поэт предсказывает печальную судьбу ее сына, а тем самым и всего поколения: «Твой сын живет, чтоб пасть в бесславном бое, / Всю горечь мук принять — без воскресенья» (пер. М. Михайлова) и далее в том же духе.
Романтически возвышенный образ матери-польки настолько врос в культуру, что до сих пор на страницах популярного женского журнала можно прочитать ответы читателей на вопрос, совместимы ли Matka Polka и секс: «Мать чиста». «Мать жертвует собой». «Мать обязана». «Мать целиком ответственна за ребенка». «Родив ребенка, женщина перестает быть женщиной, потому что она МАТЬ. Это почетная социальная роль».
Эта коллективно-романтическая мать с колыбели должна воспитывать детей в окружении бело-красных флагов под звуки государственного гимна и готовить к тяжкой доле борца, повинуясь призыву великого поэта: «Заране руки скуй ему цепями, / Заране к тачке приучай рудничной, / Чтоб не бледнел пред пыткою темничной».
Но даже если от романтизма обратиться к современной реальности, надо признать, что Matka Polka – явление типичное не только для консервативной части польского общества. Современная мать-полька — это не замученная невзрачная домохозяйка, которая только и знает, что стоит над кастрюлями. В наше время быть ею означает: отвести детей в школу, приготовить завтрак, обед из трех блюд (в воскресенье непременно бульон и свиную отбивную — см. kotlet schabowy — или, на худой конец, их веганские подобия) и ужин, убрать до блеска квартиру (перед Пасхой обязательно вымыть все окна!), выгулять собаку, забрать детей из школы, помочь сделать уроки, прочитать сказку (прогрессивные матери принимают участие в акции «Вся Польша читает детям!»), спеть колыбельную и уложить спать. А между делом заняться спортом, сделать ремонт в квартире и открыть собственный успешный бизнес. И все это легко и непринужденно!
11. Kabaret
Театральный коллектив, выступающий с сатирическими миниатюрами. Чаще всего связан с конкретным кафе или клубом
Picture display
standardowy [760 px]
Кадр из фильма «Зной», реж. Казимеж Куц, 1964, на фото: Еремий Пшибора, Ежи Васовский, фото: Киноархив / Forum
В польском языке культурное явление, стоящее за словом «кабаре», гораздо ближе к первоначальному, французскому значению — ‘кафе с эстрадным дивертисментом’ и вовсе не ассоциируется с фривольными танцевальными номерами. Польское кабаре — эдакий микс варьете, литературных вечеров и стендапа а-ля полонез, c долгой и богатой традицией. Артисты кабаре, их миниатюры и песенки пользовались такой популярностью у зрителей, что многие реплики «пошли в народ» и остались в языке. И неудивительно — тексты для скетчей часто сочиняли знаменитые поэты, например Юлиан Тувим и Константы Ильдефонс Галчинский. С самого начала литературы в этом жанре было даже больше, чем театра.
Все началось в Кракове, «культурной столице» Польши, где осенью 1905 года в кафе «Яма Михалика» открылось знаменитое кабаре «Зеленый шарик» («Zielony Balonik»). Не отставала и Варшава, особенно в межвоенные годы, когда жизнь била ключом в литературном кафе «Под Пикадором», а в заваленном бутылками из-под шампанского подвале клуба «Galeria Luxenburga» собравшаяся публика до слез смеялась над злободневной поэтической сатирой кабаре «Qui pro Quo». Традицию не удалось задушить даже цензуре Польской Народной Республики. Именно на это время пришелся расцвет двух главных кабаре — краковской «Пивницы “Под баранами”» («Piwnica Pod baranami») и телевизионного «Кабаре джентльменов в возрасте» («Kabaret starszych panów»). В «Пивнице» блистала легендарная «Черная мадонна» — певица Эва Демарчик, в «Кабаре джентльменов» выступали лучшие актеры того времени. Их репризами, а также юмористическими заметками из журнала «Пшекруй», вдохновлялись создатели популярной советской развлекательной телепрограммы «Кабачок 13 стульев».
С наступлением XXI века кабаре не исчезли, однако их слава изрядно померкла. Скетчи потеряли былой утонченный юмор, превратившись скорее в массовые развлекательные телешоу, тексты для которых едва ли пишут великие поэты. Впрочем, каждая эпоха рождает свой юмор.
12. Gdzie dwóch Polaków, tam trzy zdania
Где два поляка, там три мнения
Picture display
standardowy [760 px]
Кадр из фильма «Скандал из-за Баси», реж. Мария Каневская, 1959, фото: киностудия «Кадр» / Национальная фильмотека / Аудиовизуальный институт / http://fototeka.fn.org.pl
Эта популярная поговорка отражает всенародную любовь к спорам и склонность стоять на своем до победного конца. Есть еще одна версия, где вместо «мнений» выступают «партии». Обе повторяются чуть ли не в каждом высказывании о польской общественной и политической жизни. В печати это выражение впервые появилось в варшавской газете «Gazeta Narodowa i Obca» в 1791 году, что, впрочем, неудивительно — именно в это время четырехлетний Великий сейм в ходе жарких дискуссий принял необыкновенно прогрессивную по тем временам Конституцию 3 мая. Праздник в честь этого события в Польше отмечают по сей день.
В польской истории было много периодов, когда общественная жизнь бурлила особенно сильно и страсти в спорах о судьбах родины были накалены до предела. Конечно, прежде всего, так было после обретения независимости. В 1918–1926-х годах политические партии росли как грибы после дождя, а очередные правительства сменяли друг друга, как картинки в калейдоскопе.
Единство и борьба противоположностей — так можно определить польский национальный характер. Где еще, как не в Польше, могла появиться фраза «я за и даже против» («jestem za a nawet przeciw»), произнесенная Лехом Валенсой. С одной стороны, расслабленный пофигизм (jakoś to będzie), с другой — всенародный порыв (powstania) и бесшабашная бравада (ułańska fantazja). С одной стороны, Польша — родина «Солидарности» , с другой, поляки — народ индивидуалистов, обремененных склонностью к спорам, а нередко и к склокам. Стоит вспомнить хотя бы знаменитую «шляхетскую демократию» с ее главным принципом liberum veto (свободное вето) — вето одного-единственного шляхтича могло сорвать принятие закона и даже все заседание Сейма. Известен случай (1688), когда Сейм прекратил работу, даже не начав ее — и только потому, что был применен принцип liberum veto. Многие историки и публицисты именно в страсти к спорам и неумению договориться усматривали причины падения Польши и ее разделов в конце XVIII века.
Любовь поляков к индивидуализму отлично иллюстрирует сленговое слово parawaning (‘ширминг’) — сотни ширм на пляже, отгораживающих отдыхающих друг от друга — и вездесущие заборы, которые удостоились отдельной главы в книге о польской архитектуре «Ванна с колоннадой» Филипа Спрингера. «Забор стал таким же элементом польского пейзажа, как аист, плакучая ива, вспаханное поле, покосившийся рекламный щит и садовый гном», — пишет репортер.
Индивидуализм и неумение самоорганизоваться подмечали многие знаменитые писатели. Об этом много писал Болеслав Прус в «Еженедельных хрониках», а также недавняя лауреатка Нобелевской премии по литературе Ольга Токарчук. Героиня экологического триллера «Веди свой плуг по костям мертвецов», экранизированного Агнешкой Холланд, разражается тирадой, в которой обвиняет поляков в склочности:
Text
«Нет, люди в нашей стране не умеют объединяться и действовать сообща (…). Мы — страна индивидуалистов-невротиков, каждый из которых, едва оказавшись среди прочих, принимается всех поучать, критиковать, оскорблять и демонстрировать свое несомненное превосходство».
Author
(пер. Ирины Адельгейм)
Не стоит, однако, забывать, что — вопреки этой самокритике — именно в Польше начался процесс декоммунизации Восточной Европы, и начался он с беспрецедентной самоорганизации «Солидарности», Комитета защиты рабочих (KOR) и слаженных действий рабочих и интеллигенции, в которых выразилась редкая сплоченность польского общества.
[{"nid":"5695","uuid":"149c0660-3eab-4f7e-b15d-9a3a314fb793","type":"article","langcode":"ru","field_event_date":"","title":"\u0421\u043e\u0432\u0440\u0435\u043c\u0435\u043d\u043d\u043e\u0441\u0442\u044c \u0432 \u043f\u043e\u043b\u044c\u0441\u043a\u043e\u0439 \u043f\u043e\u044d\u0437\u0438\u0438 \u0425\u0425 \u0432\u0435\u043a\u0430","field_introduction":"\u041d\u0430 \u043f\u0440\u043e\u0442\u044f\u0436\u0435\u043d\u0438\u0438 \u043f\u043e\u0441\u043b\u0435\u0434\u043d\u0438\u0445 \u043f\u044f\u0442\u0438\u0434\u0435\u0441\u044f\u0442\u0438 \u043b\u0435\u0442 \u0438\u0441\u0441\u043b\u0435\u0434\u043e\u0432\u0430\u0442\u0435\u043b\u0438 \u043f\u043e\u043b\u044c\u0441\u043a\u043e\u0439 \u043f\u043e\u044d\u0437\u0438\u0438 \u0425\u0425 \u0432\u0435\u043a\u0430 \u0441\u0447\u0438\u0442\u0430\u043b\u0438 \u043d\u0430\u0447\u0430\u043b\u043e\u043c \u0441\u043e\u0432\u0440\u0435\u043c\u0435\u043d\u043d\u043e\u0441\u0442\u0438 \u043f\u0435\u0440\u0438\u043e\u0434 \u043f\u043e\u0441\u043b\u0435 \u041f\u0435\u0440\u0432\u043e\u0439 \u043c\u0438\u0440\u043e\u0432\u043e\u0439 \u0432\u043e\u0439\u043d\u044b (\u0442\u043e \u0435\u0441\u0442\u044c \u0432\u0440\u0435\u043c\u044f \u0432\u043e\u0437\u043d\u0438\u043a\u043d\u043e\u0432\u0435\u043d\u0438\u044f \u0430\u0432\u0430\u043d\u0433\u0430\u0440\u0434\u043d\u044b\u0445 \u0442\u0435\u0447\u0435\u043d\u0438\u0439). \u041e\u0434\u043d\u0430\u043a\u043e \u0432 \u043f\u043e\u0441\u043b\u0435\u0434\u043d\u0438\u0435 \u0433\u043e\u0434\u044b \u0438\u0441\u0442\u043e\u043a\u0438 \u0441\u043e\u0432\u0440\u0435\u043c\u0435\u043d\u043d\u043e\u0439 \u043f\u043e\u043b\u044c\u0441\u043a\u043e\u0439 \u043f\u043e\u044d\u0437\u0438\u0438 \u0443\u0441\u043c\u0430\u0442\u0440\u0438\u0432\u0430\u044e\u0442 \u0443\u0436\u0435 \u0432 \u0442\u0432\u043e\u0440\u0447\u0435\u0441\u0442\u0432\u0435 \u043f\u0440\u0435\u0434\u0441\u0442\u0430\u0432\u0438\u0442\u0435\u043b\u0435\u0439 \u00ab\u041c\u043e\u043b\u043e\u0434\u043e\u0439 \u041f\u043e\u043b\u044c\u0448\u0438\u00bb (1895\u20131918).\r\n","field_summary":"\u041e\u0442 \u043f\u0430\u0440\u043d\u0430\u0441\u0441\u0438\u0437\u043c\u0430 \u0434\u043e \u0430\u0432\u0430\u043d\u0433\u0430\u0440\u0434\u0430: 5 \u0442\u0435\u0447\u0435\u043d\u0438\u0439, \u043e\u043f\u0440\u0435\u0434\u0435\u043b\u0438\u0432\u0448\u0438\u0445 \u043f\u043e\u043b\u044c\u0441\u043a\u0443\u044e \u043f\u043e\u044d\u0437\u0438\u044e XX \u0432\u0435\u043a\u0430.","topics_data":"a:1:{i:0;a:3:{s:3:\u0022tid\u0022;s:5:\u002259609\u0022;s:4:\u0022name\u0022;s:33:\u0022#\u044f\u0437\u044b\u043a \u0438 \u043b\u0438\u0442\u0435\u0440\u0430\u0442\u0443\u0440\u0430\u0022;s:4:\u0022path\u0022;a:2:{s:5:\u0022alias\u0022;s:26:\u0022\/topics\/yazyk-i-literatura\u0022;s:8:\u0022langcode\u0022;s:2:\u0022ru\u0022;}}}","field_cover_display":"default","image_title":"","image_alt":"","image_360_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/360_auto\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=657Yq-o6","image_260_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/260_auto_cover\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=58nl0Ijx","image_560_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/560_auto\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=uyjmQphE","image_860_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/860_auto\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=0DTNnHnI","image_1160_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/1160_auto\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=KQjtn6cS","field_video_media":"","field_media_video_file":"","field_media_video_embed":"","field_gallery_pictures":"","field_duration":"","cover_height":"249","cover_width":"440","cover_ratio_percent":"56.5909","path":"ru\/node\/5695","path_node":"\/ru\/node\/5695"}]