Дружба с Зофьей Капущинской во многом поспособствовала тому, что Бродский начал переводить польских поэтов. Узнав, что Иосиф — поэт, девушка подарила ему пластинку с записью голоса Константы Ильдефонса Галчинского, читающего свои стихи, которые Бродскому страшно понравились. «Поскольку я интересовался поэзией, — вспоминал Бродский, — я стал их переводить. Начав с Галчинского, я затем переводил Тувима, Харасимовича, Гроховяка, Херберта и Норвида. Я даже захотел перевести Миколая Рея. Польскую поэзию я обожал».
Переводы Бродского из Галчинского — лучшее подтверждение слов Заболоцкого, что хорошим переводчиком поэзии может быть только хороший поэт. Зная, что поэтический перевод — это искусство потерь, Бродский позволял себе определенную творческую свободу, но в его переводах нет «отсебятины». При этом они выполнены с истинно артистическим блеском. К примеру, неологизм Галчинского «zakiniony» в стихотворении «Male kina» («Маленькие кинотеатры») Бродский изобретательно перевел как «заарка-заэкранен», обогатив этот образ словесной игрой:
Выходишь грустен, туманен,
заарка-заэкранен,
бредешь пустырем и шепчешь:
тут бы и кончить дни.
В кинозалах случайных,
это — царство печальных.
В них так просто забыться.
Как прекрасны они.
Бродский перевел также «Заговоренные дрожки», «Песню о флаге», «В лесничестве» Галчинского и с удовольствием читал эти переводы ленинградской публике. Галчинский, со своим ироничным отношением ко всему на свете и абсурдистской веселостью, оказался Бродскому очень близок. Зофья Капущинская вспоминала о своей встрече с Бродским в Нью-Йорке, уже много лет спустя после их общения в Ленинграде — Бродский жил в эмиграции, Капущинская приехала в США на научную стипендию:
Он пригласил меня в китайский ресторан, потом мы пошли в Гринвич-Виллидж. И там он читал стихи по-польски в оригинале — «Заговоренные дрожки». И я обалдела, потому что это был прекрасный польский язык без акцента. Он, как и раньше, переводил Галчинского, и это были исключительно хорошие переводы. Бродский уловил дух и чувство юмора Галчинского. Официантка спросила, на каком языке мы разговариваем.
Бродский переводил поэзию не только по зову сердца: в Советском Союзе для неофициального, к тому же опального поэта переводы зачастую были единственным способом свести концы с концами. По заказу различных издательств и редакций будущий нобелевский лауреат переводил стихи с испанского, итальянского, греческого, сербского, чешского… Однако специалисты утверждают, что переводы Бродского с польского на голову выше его переводов с других языков, поскольку отражают его подлинный живой интерес. Например, его покорили стихи Циприана Камиля Норвида. Среди текстов Норвида, переведенных Бродским — стихотворение «В альбом», строчки из которого дали название фильму Анджея Вайды «Пепел и алмаз». Герои фильма, Мачек и Кристина, читают эти стихи в знаменитой сцене в полуразрушенном костеле:
Останется ли хаос лишь и масса
Пустой золы? Иль результат конечный:
Под грудой пепла — твердого алмаза
Звезда, залог победы вековечной!..
Норвида, неоромантика и предтечу модернизма, Бродский считал лучшим европейским поэтом XIX века, опередившим свою эпоху, и ставил его выше Бодлера и Гете, будто предугадывая целый ряд биографических и психологических «норвидовских» параллелей в своей собственной судьбе.
Кроме уже упомянутых авторов, Бродский переводил Юлиуша Словацкого, Леопольда Стаффа, Александра Вата, Тадеуша Ружевича, Чеслава Милоша, Тадеуша Кубяка, Виславу Шимборскую, Ярослава Марека Рымкевича, Антония Слонимского и Станислава Ежи Леца. Он считал поляков счастливой нацией уже потому, что всего за полвека в Польше появилось сразу три великих поэта — Милош, Херберт и Шимборская. И хотя Бродский (видимо, из ложной скромности) считал, что переводы из польских поэтов — скорее факт его личной биографии, нежели литературное событие, не будем забывать: в случае с поэтами такого масштаба, как Бродский, зазор между фактом биографии и вкладом в мировую литературу несущественен. Наверное, именно поэтому на своем знаменитом судебном процессе в 1964 году Бродский с достоинством представился холуйскому советскому суду не только как поэт, но и как переводчик польской поэзии.