Вслед за «Петербургом по-польски» Эвы Зюлковской1 можно искать в каждом доме на Невском проспекте какой-нибудь польский след, а инженеров и архитекторов Петербурга с польскими фамилиями считать поляками. Это увлекательно, до сих пор не систематизировано, но всерьёз ни на что не претендует – необязательные краеведческие интерпретации. Но когда дело доходит до регулярного информационно-аналитического медиа-ресурса или, тем более, электронной энциклопедии, результат описания напрямую зависит от «точки сборки» и оптики. Так что же взять за основу определения «польский»? Антропологию (язык, вероисповедание), психологию (самоидентификацию), политику (гражданство, государственную службу) или географию (место рождения, место жительства)?
Прилагательное «польский» в русском языке не предполагает временных, пространственных и иных признаков, присущих разряду качественных прилагательных, хотя всё время их обнаруживает. Впрочем, с прилагательным «русский» происходит всё то же самое. Был когда-то «русским» – стал «польским». Или здесь (у данного автора, в этом словаре, в этой стране) – «польский», там – «русский», и наоборот, – прерывистость, неопределённость, сомнения в достоверности. Например, петербургский архитектор Мариан Марианович Перетяткович (1872-1916) при жизни и по всем российским источникам был «русский зодчий и теоретик градостроительства», а в Польше он – «польский архитектор», в крайнем случае, «российский архитектор польского происхождения». Переход из русского в польское «состояние» прослеживается в судьбе второго известного петербургского архитектора, творца польского модерна, Мариана Станиславовича Лялевича (1876-1944). Но с ним проще: он дожил до образования II Речи Посполитой и в конце 1918 года переехал из Петербурга в Варшаву, сменив гражданство, так что теперь в обеих странах упоминается как «российский и польский архитектор».
В современной самоидентификации зачастую возникает та же ситуация неопределённости – ни да, ни нет, точнее и да, и нет.
– Вы поляк? – спросил однажды Михаила Борисовича Пиотровского Адам Михник.
– Мой дед был католиком, – ответил директор Государственного Эрмитажа.
Дихотомия и амбивалентность, ключевые свойства всего, что появляется на почве последней империи, касаются и «польского Петербурга».
Вероятно, правильнее всего рассказывать о «польском Петербурге» в новомодной пространственной парадигме с популярными описаниями миграционных потоков и их влияниями на модернизацию городских пространств в сравнительной перспективе. Примерно так: век назад польское присутствие на невских берегах было весьма заметным, в 1897 году в Петербурге проживали более 36 тысяч поляков (3% населения, 3-е место после русских и немцев), было несколько польских банков, несколько газет на польском языке издавались на средства подписчиков, рекламодателей и пожертвования состоятельных петербургских поляков. Поляки на Неве оказались и наиболее мобильной группой, что особенно проявилось на стыке XIX и XX веков, когда из Польши в столицу империи приезжали тысячи молодых амбициозных людей учиться, делать карьеру или революцию. Инженеры, врачи, лётчики, лингвисты, музыканты, адвокаты, чиновники с польскими корнями были на виду в среде образованной городской публики, соперничали с немцами, часто, правда, заметно им уступая. Если мы вспомним поляков-узников петербургских тюрем и главный мем политической полиции про внутренних врагов (поляки на первом месте, впереди евреев и студентов), то получим полный состав миграционных потоков в российской столице начала ХХ века. При этом петербургские поляки были лидерами самоорганизации: не менее 30 благотворительных, спортивных, национальных, студенческих, религиозно-философских и других польских обществ было зарегистрировано здесь после 1905 года. В общем, и польские дворяне, и польские промышленники с железнодорожниками любили Петербург. В отличие от Москвы это был наиболее польский город Российской Империи. Даже некоторые из тех, кто оказывался здесь не по своей воле, как Адам Мицкевич, или в тяжёлом душевном состоянии, как Станислав Виткевич, вдохновлялись диапазоном возможностей и начинали верить в себя.
Появление II Речи Посполитой спровоцировало польский исход из Петербурга. Репатриация, войны, репрессии, эмиграция, а также страх и ассимиляция привели к тому, что сегодня в пятимиллионном Петербурге лишь чуть более 2,5 тысяч жителей считают себя поляками (по результатам переписи 2010 года, во время которой свою национальность назвали 86% населения) и ещё чуть более тысячи в соседнем регионе, Ленинградской области. Сегодняшний масштаб петербургской Полонии – городское «национальное меньшинство», 20-е место – выглядит особенно контрастно на фоне современного Лондона (200 тысяч поляков, в 4,2 раза больше, чем во всей России сегодня) или столичного региона Иль-де-Франс (более 39 тысяч поляков). Поляки в XXI веке сохранили свою мобильность, но, за редкими исключениями, перестали выбирать Петербург своим городом, местом для жизни и реализации. Хотя многие в Польше по-прежнему воспринимают его как свою
утраченную столицу.
Что осталось? Польша по-прежнему присутствует в петербургской топонимике. Польский сад реконструировали и вход в него стал платным. Варшавская улица проходит по той же старой колее бывшей Варшавской железной дороги в Московском районе Петербурга, правда, в 2001 году Варшавский вокзал превратили в торговый комплекс «Варшавский экспресс», а планы сделать из него второй Музей Орсе не осуществились. Появившаяся полвека назад улица Костюшко – на том же месте. Возникший при Советах ресторан «Висла» на углу улицы Гороховой и набережной Мойки собственно польским никогда и не был и сейчас стал простеньким кафе. Давно закрыли невероятно популярный магазин польской косметики «Ванда» в доме №111 на Невском проспекте, но это имя по-прежнему дают петербургским магазинам – сети цветочных лавочек, бутикам женской одежды и парфюмерии, однако импорт польской одежды и парфимерии не налажен. Анекдот про проспект Солидарности вспоминают теперь редко. Этот проспект появился в новом спальном районе на правом берегу Невы в 1971 году, но после 13 декабря 1981 в ленинградском фольклоре возник анекдот: «Ленсовет постановил переименовать Проспект Солидарности в Тупик Ярузельского».
Новых польских названий за последние 25 лет не возникло: улицы Мицкевича по-прежнему нет, но нет и улицы Мандельштама. Появился небольшой бюст Мицкевича перед единственной в России польской школой в Графском переулке. Оказывается, современные польские архитекторы незаметно участвуют в новом строительстве, что не афишируется, но, к примеру, новое здание аэропорта «Пулково», появившиеся при их участии, сильно напоминает аэропорт Фредерика Шопена в Варшаве.
Удивительно, но в трёх петербургских театрах сегодня идёт пьеса Леонида Зорина «Варшавская мелодия». Популярностью она пользуется без малого полвека, с 1967 года, времени повального увлечения польским кино и театром. Смею предположить, что её востребованность основана на польском контексте: Варшаве, польке Геле, возможности исполнить на сцене песенки Эвы Демарчик и Славы Пшибыльской, а вовсе не на удачно представленной коллизии человеческих отношений сквозь пространственные, политические и ментальные границы. В Петербурге живёт (так сложилось: женился) и творит польский режиссёр Анджей Бубень – очень востребован. В нескольких театрах играют польские актрисы. До российской агрессии на Украине к нам любили приезжать и Люпа, и Ольбрыхский.
Советские общества взаимных дружб бесследно исчезли. В перестройку ленинградские поляки (по переписи 1989 года их оставалось около 8 тысяч, 9-е место) лидировали в кругу национальных общин: первыми учредили своё независимое общество, стали добиваться возвращения церковных зданий, возрождать польскую школу, выпускать самиздатский
бюллетень). В 2007 году Мария Качиньская и Людмила Путина открыли Польский дом в Сапёрном переулке, рядом с резиденцией генконсула США. Это первый этаж во флигеле большого доходного дома – собственность Польши. Здесь располагаются офисы общества «Полония», Союза поляков имени Антония Малецкого, единственного польского издания «Газеты Петербургской» (выходит с 1998), курсы польского языка. В январе 2010 библиотеке Польского дома было присвоено имя Раймунда Генриховича Пиотровского (1922-2009), известного петербургского лингвиста и первого председателя «Полонии».
Основными акторами, культуртрегерами и ньюсмейкерами стали Генеральное консульство Польши и Польский институт (год назад был также заметен Отдел по торговле и инвестициям, но сейчас польский бизнес исчез из поля зрения). Они очень креативны, писать о генерируемых ими событиях можно хоть каждый день: книги, спектакли, юбилеи, конкурсы, дискуссии, выставки, конференции, новые центры польского языка, кинопоказы... Это радикально изменило активность местной польской общины: инициативы исходят, как правило, с польской стороны и финансируются Польшей.
На этом фоне особую ценность приобретают самостоятельные начинания, возникающие извне. Например, один польский любитель танго Кшиштоф Марчиньчик два года назад начал выпускать здесь газету «Танго. Санкт-Петербург», Валерий Писигин за свой счёт издал книгу «Политические беседы. Польша 1989», а футболисты клуба «Ингрия» устроили флешмоб с чтением стихов Здислава Дембицкого . Нет в петербургском пейзаже, но, на мой взгляд, просятся, жаждут появления польский ресторан, польский книжный магазин, польская галерея…
Но даже пока их нет, зато у каждого третьего твоего знакомого есть польская бабушка, только копни, работы по описанию современного «польского Петербурга» на наш век хватит. В феврале 2013 года мы открыли здесь свой «Польский Петербург» и стали прицельно описывать петербургские польские новости, следы и корни не только для польских СМИ, но и собственно для Петербурга. Через два года поняли, что находимся лишь на дальних подступах.
Примерно в то же время Благотворительный фонд Дмитрия Лихачёва занялся подготовкой 2015 года. Он ведь планировался как перекрёстный – год России в Польше и год Польши в России. Польский год был отменен. Но кое-что от него осталось, возникла российско-польская группа составителей первой электронной энциклопедии «Польский Петербург».
Татьяна Косинова, главный редактор Cogita.ru, специально для Culture.pl