В нашем обозрении летних курортов, в которых отдыхала творческая элита, нет таких «раскрученных» здравниц, как Закопане или Сопот, хотя и там можно встретить известные лица. В этом путешествии мы будем руководствоваться мыслью Тадеуша Кантора, который считал, что когда Пабло Пикассо гулял по парижским улицам, то это была скорее честь для французской столицы, а не наоборот.
Згон
Основанная в 1708 году деревня Згон находится в Мронговском повяте, гмина Пецки, на озере Мокром. Ее название не имеет ничего общего со смертью (по-польски слово zgon означает ‘смерть’), просто в этом месте сгоняли скот на водопой. Этот мазурский анклав тишины и покоя в пятидесятые-шестидесятые годы ХХ века облюбовали себе актеры Студенческого театра сатириков.
Главное преимущество этого места — его исторический характер. У большинства тамошних зданий своя особая, интересная судьба. В Згоне жил секретарь Януша Корчака — писатель Игорь Неверли.
«Нам открылась редкой красоты селение. У деревянных мостков спокойно качались лодки, на берегу на солнце сохли рыбацкие сети и садки. Разноцветные дома, казалось, были сложены из детских кубиков. Над красными черепичными крышами возвышался конус башни с большим ветряком» (Ярослав Абрамов-Неверли, «Львы СТСа», Варшава, 2005).
Сегодня жители Згона живут главным образом за счет туристов. Здесь еще сохранились деревянные дома, которые на Мазурах уже стали редкостью.
«Каникулы мы традиционно проводили на Мазурах, (…) в Згонах, вместе с Анджеем Дравичем и Анджеем Ярецким. Дравич приезжал в самом начале лета и сидел до осени. Он работал в отделе культуры газеты “Sztandar Młodych” и должен был каждый месяц отправлять в редакцию определенный объем текста. Кабинет себе он устроил под старой яблоней. Там он поставил стол и, макая перо в чернильницу, прилежно писал рецензии и статьи, которые затем отсылал почтой в Варшаву. Для этого он ходил на станцию Курвя, которая сменила название на Карвица-Мазурская и где в одной комнатке помещалось и почтовое отделение, и сам почтмейстер» (Ярослав Абрамов-Неверли, «Львы СТСа», Варшава, 2005)
Сюда также приезжали Анджей Виктор Пиотровский, Войцех Соляж, Агнешка Осецкая и Конрад Свинарский. Живописная деревня покорила своей красотой молодых людей из Сатирического студенческого театра (СТС). Летнее пребывание в Згоне было для них отдыхом, но при этом временем размышлений и работы.
Кшиже
Первые упоминания о расположенной на Нидзком озере деревне Кшиже относятся к 1706 году. Одна из версий происхождения названия связана с формой креста, который озеро образует с заливами Большие и Малые Замордеи. По другой, озеро названо по имени деревни Креузофен: der Kreuz — крест и der Ofen — печь. Первыми поселенцами были прибывающие сюда из Польши смолокуры, которые выгоняли смолу из деревьев.
Кшиже — это курортная местность, куда приезжает много знаменитостей деятелей искусства, ученых и журналистов. В Кшиже постоянно живет всего 60 человек, однако летом население деревни возрастает до 500. В большинстве своем это те, кто ценит местный климат и возвращается сюда из года в год.
«Есть на Мазурах, неподалеку от деревни Кшиже, лесная дорога, где царят вечные тьма и сумрак. Порой свет там зеленеет, словно в витраже, а иногда густеет от вереска. Но если терпеливо последуешь этим путем, то испытаешь просветление: мрак вдруг рассеивается, и дорога взрывается огромной светлой поляной. Кто-то из нас, может, Земовит Федецкий, может, Ольга Липиньская, может, Анджей Ярецкий назвал эту тропу дорогой к свету. Дело в том, что все наши тогдашние путешествия на Мазуры носили ритуальный характер, это были дороги к свету, экспедициями к неизведанному (Агнешка Осецкая «Безобразные сорокалетние», Варшава 1985).
Ежи Путрамент, заядлый рыбак, местом действия своего романа «Пески» сделал именно Кшиже. О специфических отношениях, которые связывали его с группой отдыхающих там же актеров СТС, вспоминала Агнешка Осецкая.
«Мои друзья из театра СТС встретились с Путраментом на Мазурах, в любимых наших Кшиже. Мы много лет подряд проводили каникулы на одном и том же озере и за одним столом, и вот нас соединила своего рода Hassliebe: он считал нас шумными и безответственными юнцами, пинал наших животных под столом и обижал наших девушек. Мы считали его политическим вертопрахом, немного боялись его грозного образа разъяоенного зубра. И все-таки, по-моему, мы его любили (..)» (Агнешка Осецкая, «Безобразные сорокалетние», Варшава 1985).
Из людей культуры в Кшиже бывали также: сценаристка и режиссер Ольга Липинская, Барбара Вжесинская, художник Анджей Струмилло, Даниэль Ольбрыхский, поэт Войцех Млынарский.
В деревне есть пристань для яхт и база отдыха. Около четырех километров от Кшиже расположена лесная сторожка Пране.
«Когда после Второй мировой войны к Польше присоединились Вармия и Мазуры, на Нидзское озеро, в лесничество Пране, стал приезжать Константы Ильдефонс Галчинский. С 1949 года к Галчинскому стали наведываться студенты из Варшавы — вот так, запросто, чтобы увидеться с поэтом, поговорить с ним или просто выпить водки. Галчинский писал, немного пил, студенты только пили и все было очень мило. Потом Мастер переселился в иной мир, а студенты, которые его навещали, устроили первый в Польше Студенческий Театр Сатириков в Варшаве. В этом театре я провел более десятка лет. Галчинского уже не было. Нам пришлось самим пить и самим писать» (Станислав Тым, «У меня тут мамонт. Произведения, собранные под кроватью», Михалов-Грабина, 2005).
Константы Ильдефонс Галчинский впервые приехал в Пране в июле 1950 года. Это место ему показал славист Земовит Федецкий, который помогал поэту оправиться после инфаркта. Галчинский приезжал сюда из Варшавы еще на три летних сезона и гостил у лесничего Станислава Поповского. Вместе с женой Натальей они строили планы окончательно поселиться в районе Нидзкого озера, но их перечеркнула скоропостижная смерть поэта в декабре 1953 года. Студенты-участники СТС по-прежнему приезжали на это озеро.
Халупы
Деревня, расположенная на Хельской косе в Поморском воеводстве. Мода на отдых в Халупах возникла и распространилась среди артистов в 1960 году с легкой руки актрисы Александры Шлёнской. До этого она ездила туда с мужем Янушем Варминским и рекомендовала их Анджею Лапицкому как милое место, где «никого нет».
«И действительно, там никого не было. Только дорожка через лес и рыбацкие халупы. Мы побывали в Халупах, рассказали об этом другим и вдруг все стали туда ездить. Варминские там уже были, мы затащил туда Конвицких. Потом появились Моргенштерны, Ханушкевичи, словно перелетные птицы, задержались на один сезон и полетели дальше. Был Деймек, Дыгат и Калина. Были Тшасковские, Курилевичи. (…) В конце шестидесятых Халупы стали светским, интеллектуальным и культурным центром (...)» (Анджей Лапицкий, «Во-первых, сохранить дистанцию», Варшава, 1999).
В Халупах любили отдыхать такие знаменитости, как писатель Тадеуш Конвицкий, актер Анджей Лапицкий, художник Генрих Томашевский, скульптор Алина Шапошников, режиссеры Януш Маевский и Януш Моргенштерн, писатель Януш Гловацкий, актер Густав Холоубек, актриса Калина Ендрусик, режиссер Казимеж Куц и другие.
Анджей Лапицкий считал, что в Халупах была своя особоая аура. «Кто хоть раз не побывал в Халупах, выпадал из тусовки». За деревенькой закрепилось название польского Сен-Тропе.
«Потом, когда Водецкий спел Chalupy Welcome to, Халупы испортились (...) Появились нудисты. Кто-то один разделся, за ним другой, и вдруг весь пляж оказался голым. Семидесятые годы, кемпинги, это был уже закат. Мы начали искать себе другое место» (Анджей Лапицкий, «Во-первых, сохранить дистанцию», Варшава,1999).
Отчет о зарождении эпохи «голых» Халуп составил Януш Гловацкий. Милицейский патруль накрыл его вместе с журналистом «Шпилек» Анджеем Марковским на диком пляже, где они загорали в костюмах Адама. Так песчаный берег в Халупах обзавелся скандальным хроникером.
«Акция была старательно подготовлена. Патруль выполз из-за дюн и направился в нашу сторону, маскируясь ветками, словно стронувшийся с места Бирнамский лес в “Макбете”. А времена были такие, что загорать голыми у нас могли только восточные немцы. Мы оба получили повестки с требованием явиться в Комиссию по разбору дел об оскорблении морали, и наверняка тем бы и закончилось, если б не моя идиотская идея описать случившееся в фельетоне для “Культуры”. Фельетон назывался “Охота на раздетых”. И начинался с того, как мы с редактором Марковским анализировали без трусов, зато над шахматной доской (как раз подходил к концу чемпионат мира по шахматам) вариант защиты Нимцовича, использованный в партии между Фишером и Спасским, и тут из-под веток вынырнуло лицо сержанта милиции. Дальше в фельетоне говорилось: “Любопытно, где же вы держите свои удостоверения личности? — спросил сержант и велел поскорее кончать”.
Цензура текст пропустила, но разразился скандал. Представитель МВД по делам печати, полковник Кудась-Брониславский, направил в “Культуру” открытое письмо, где выражал свое возмущение. (…)
На заседание Комиссии в Пуцк съехались все знакомые из Халуп. А там отдыхали сливки общества: писатели, актеры, режиссеры. Приехал с бригадой киношников Марек Пивовский.
Меня и Марковского усадили на скамью подсудимых, на спинку которой я повесил трусы, продемонстрировав их потом перед камерой в качестве вещественного доказательства. Взбешенный моей выходкой сержант милиции выкрикнул из зала, что “теперь всем видно мое истинное лицо и понятно, какое «кончать я имел в виду”. А я защищался, мол, не могу отвечать за возникшие у свидетеля ассоциации. Смущенный присутствием кинокамер и известных людей председатель Комиссии спросил трагическим голосом:
— Что обвиняемый хотел бы сказать в последнем слове?
В тон ему я ответил:
— Хотел бы просить Комиссию оставить меня в живых.
В хронику это не вошло, а нас приговорили к высшей мере наказания. Не помню точно, кажется, к штрафу в три тысячи злотых. Дело получилось громким. (...) я как пострадавший за правое дело в качестве утешительного приза получил знак отличия Немецкого общества нудистов и приглашение отдохнуть на Рейне, куда со страху не поехал.
Но память о моем поступке не канула в Лету. Спустя годы на Манхэттене со мной заговорил взволнованный земляк:
— Вы — Януш Гловацкий? — спросил он. — Это ведь вы разделись догола и загорали на пляже в Халупах? Я всегда хотел вам сказать, что вами восхищаюсь».
(Януш Гловацкий, «Из головы», Варшава, 2004, русское издание: —М.: Новое литературное обозрение, 2008, пер. И. Подчищаевой, С. 217–218).
Юрата
Восточная часть города Ястарня, расположенная на Хельской косе. Летний морской курорт в Поморского воеводстве. Название города Юрата происходит от имени жемайтской богини. Как гласит легенда, она влюбилась в бедного рыбака вопреки воле своего отца, бога Горка. В наказание он разрушил подводный янтарный дворец непокорной дочери. Его осколки и сегодня можно отыскать на балтийских пляжах.
В начале прошлого века кроме соснового леса, девственных дюн и песчаной дороги в Хель в этом месте ничего не было. Уникальные климатические условия и пейзажи решили использовать богатые промышленники, основав в 1928 году Акционерное общество «Юрата». Здесь появились комфортабельные виллы, дачные домики, отели и пансионаты. Первый летний сезон был открыт в 1931 году.
Юрата стала самым современным курортом довоенной Польши. Магдалена Самозванец в своей книге «Мария и Магдалина» написала, что Юрата — «самое элегантное и снобистское место на балтийском побережье».
Здесь бывали: актер Эугениуш Бодо, знаменитый тенор Ян Кепура, художник Войцех Коссак, поэтесса Мария Павликовская-Ясноевская, писательница Магдалена Сомозванец.
После войны в Юрате укрылась та часть завсегдатаев Халуп, которые не собирались становиться, как это назвал Гловацкий, «голяками». Сюда, в частности, приезжал Анджей Лапицкий, Зузанна Лапицкая, Даниэль Ольбрыхский, Калина Ендрусик, Станислав Дыгат.
«“Зузанна Лапицкая: В Юрате был пансионат, который прозвали “Обезжиривателем”. Там проводили процедуры по избавлению от лишнего веса. Калина, приезжая на месяц на море, две недели проводила в этом “Обезжиривателе”. Каждое утро постояльцы пансионата бегали по улицам Юраты. И среди них Калина в спортивных штанах, обтягивающих внушительную попу. В какой-то момент она замедлялась, ждала, пока все убегут вперед, и — шмыг в кондитерскую. Там она съедала два пончика, а потом догоняла бегунов. Когда я заметила, что это немного нелогично, она ответила: “А что ты, черт возьми, думаешь? Там в номерах ночные столики измазаны жиром. Люди по ночам едят консервы”» (Яцек Щерба, «Я вам что, Иисус Христос?», «Wysokie Obcasy», 15 октября, 2012).
Ланцкорона
Поселок в Малопольском воеводстве. В 1366–1934 годы Ланцкорона обладала правами города. В этом курортном местечке побывала целая плеяда звезд — выдающихся польских живописцев, фотографов, актеров, режиссеров, писателей.
Ланцкорона упоминается еще в хронике Длугоша. По свидетельству историков, Казимир Великий построил на вершине горы огромный замок, который должен был охранять границу с Силезией. Замок был разрушен в конце XVIII века, когда здесь укрылись барские конфедераты, и с тех пор лежал в руинах.
В 1868 roku в Ланцкороне произошел большой пожар, который почти полностью уничтожил город. В течение следующих нескольких лет его восстановили по старым чертежам. Этот милый городок с уникальной наклонной рыночной площадью, от которой под прямым углом отходят живописные улочки с деревянными домиками, был отстроен заново.
Кто-то говорит, что здесь остановилось время. Кто-то, что Ланцкорона — это живой заповедник. Если съехать с шумной автострады и преодолеть красивый лесной серпантин, то можно насладиться видом Рыночной площади старого городка, отдохнуть среди крытых дранкой деревянных домишек.
В Ланцкороне, а если точнее, то в открытом в 1924 году пансионате «Вилла Тадеуш» гостили, в частности, Юзеф Пилсудский, Юзеф Бек, Игнацы Мосцицкий, а в более позднее время — и Кароль Войтыла. Сам пансионат также представляет интерес как самый старый из действующих в Польше гостиничных объектов, по-прежнему принадлежащий все той же семье.
В 1969 году актерская пара из кабаре «Подвал под баранами» — Кристина Захватович и ее тогдашний муж Мики Облонский — советовали своим знакомым посетить Ланцкорону, расположенную всего в 32 километрах от Кракова. Облонский участвовал там в археологических исследованиях руин замка. Среди прочих этим советам последовал художник Казимеж Висьняк:
«Время остановилось здесь сто лет назад. Большая, квадратная рыночная площадь, расположенная на южном склоне холма и окруженная деревянными домиками, вся заросла травой. На порогах домов лежали собаки и кошки, а в воздухе планировали ласточки. Под балками крыш они соорудили гнезда, по нескольку в каждом доме. А где же жители? Лишь вечером по еле заметным огонькам в окнах домов можно было догадаться, что там живут люди. Многие избы в ту пору освещались керосиновыми лампами. Жители заполняли рыночную площадь в воскресенье после службы в костеле. Становилось шумно: народ решал свои дела. Удар в барабан — и разговоры стихали. Тогда под нарисованным гербом Ланцкороны появлялся солтыс и оглашал последние распоряжения и сообщения» (Казимеж Висьняк, «Из жизни сценографа», Краков, 1998).
В начале 70-х рыночную площадь в Ланцкороне для удобства автомобилей и автобусов выложили камнями. «К сожалению, это испортило ее красоту и нарушило тишину. Ласточки отсюда улетели», — вспоминал Висьняк, который пустил здесь корни и построил дом.
Ланцкорона, Ланцкорона,
Ты моя линия обороны,
От зноя и от стужи,
И от суеты ненужной.
Так Ланцкорону воспевал Марек Грехута, затем ее включил в свой репертуар Гжегож Турнау. Уже двести лет приезжающих сюда подышать свежим воздухом дачников и туристов называют «воздушниками». Этот термин Казимеж Висьняк использовал в названии одной из своих книг: «Воздушники в Ланцкороне. История дачного поселка» (Краков, 2008).
Красоты Ланцкороны польская богема открыла для себя в 20–30-е годы прошлого века. После войны в этот городок приезжали актеры «Подвала под баранами», студенты Академии художеств, литераторы, музыканты. По мнению Агнешки Осецкой, краковяне, в отличие от варшавян, предпочитали отдыхать в родных местах.
Расположенную на полувулканическом взгорье местность облюбовали, в частности: Густав Холоубек, Вислава Шимборская, Тадеуш Ружевич, Славомир Мрожек, Ежи Кавалерович, Анджей Вайда, Кристина Захватович, Марек Кондрат, Анджей Лапицкий, Ежи Штур, Мацей Штур и другие.
В Ланцкороне привлекают уникальная городская планировка, неповторимые живописные пейзажи, особый микроклимат, чистый воздух, но прежде всего — тишина и покой, которые дают отдохновение от суеты и шума современной цивилизации. Ланцкорона — удобная отправная точка для туристических поездок в Бескид Маковский, в Вадовице или в Краков.
Казимеж-Дольны
Город в Любельском воеводстве, расположенный на берегу Вислы. Исторически Казимеж-Дольны был королевским городом Короны Королевства Польского. Название Казимеж-Дольны встречается в литературе с 1249 года, однако упоминания самого города относится уже к 1181 году. Казимеж-Дольны — настоящая жемчужина, один из ценнейших и красивейших городов в Польше. Польская богема ездила сюда отдыхать на протяжении более ста лет.
Казимеж-Дольны стал оазисом для творческой интеллигенции. У многих художников есть здесь свои галереи, мастерские, здесь они проводят пленэры. В начале ХХ века значительному росту популярности Казимежа-Дольны способствовали два профессора Академии художеств в Варшаве: Владислав Скочилас и Тадеуш Прушковский, которые привозили сюда на летние пленэры своих учеников.
В числе хроникеров Казимежа необходимо отметить Болеслава Пруса, Адольфа Дыгасиньского и Стефана Жеромского. Свой любимый Казимеж, пожалуй, лучше всех изобразила Мария Кунцевич, в частности, в сборнике рассказов «Две луны» 1933 года (60 лет спустя прекрасно экранизированные Анджеем Бараньским), в «Письмах к Ежи», «Фантомах» и в «Природе».
«Да, меня поразила живописность человеческих типов. Крестьяне, евреи, еще в тех костюмах, какие носили до войны. Куча скотины, телята и свиньи на рыночной площади, на склонах холмов козы, много коней, полно гусей, кур, в воздухе ласточки, на реке крачки. Да, и все это в замечательной оправе, пейзаж удивительно густо заселенный. Дома как будто живьем взяты откуда-нибудь из Италии, рядом с ними полуразвалившиеся будки а-ля Шагал, крестьянские хаты, хижины рыбаков… Картина производила впечатление совершеннейшей экзотики». Мария Кунцевич в: Хелена Заворская, «Разговоры с Марией Кунцевич», Варшава, 1983).
Писательница настолько была пленена этим городком на Висле, что в 1934 году начала здесь строить дом по проекту архитектора Кароля Сичинского. Во время Второй мировой войны и в послевоенное время она пребывала в основном за границей. В 1968 году вместе с мужем Ежи Кунцевичем вернулась в Польшу и поселилась в Казимеже, в своей «Вилле под белкой», известной сегодня как «Кунцевичувка».
«Те, кто влюбился в Городок из-за его южной красоты, белой архитектуры и буйной зелени, те, кто знает довоенный Казимеж — воспринимают книги Рудницкого, Кунцкевичувны, Морткович-Ольчаковой как документальное свидетельство истории экзотической и немного страшной. Каникулярное сосуществование яркой жизни богемы и местной польско-еврейской нищеты наверняка представлялось чувствительному наблюдателю шокирующим явлением. Именно эта тема, которой то и дело касаются и другие авторы, в суровой и жестокой книге Кунцевич (“Две луны”) становится ведущей. Ночью рыночная площадь Казимежа, в особенности при свете луны, становится похожа на огромную сцену — эта банальная мысль приходит на ум любому приезжему. Таков Казимеж в книге Кунцевич: чарующая и при этом кошмарная сценография, гротескное сочетание странностей реализма, шокирующая смена двух спектаклей: подлинной жизни постоянных жителей города и театра теней, живых картин, рапсодических жестов приезжих артистов». (Ханна Кирхер, «Новые Книги», 1960).
Король Польши Казимир III Великий (1310–1370) облюбовал себе этот городок, название которого, как считают многие, происходит от имени правителя. На самом деле название Казимеж было известно еще за век до этого. Король возвел в Казимеже замок и костел, а кроме того был любовником красавицы-еврейки Эстер:
«Этот необыкновенный городок, полный старинных домиков и живописных деревянных трущоб, над которыми возвышались выстроившиеся вокруг рыночной площади здания, в то время был еще густо населен евреями, а у подножья горы Трех Крестов, в начале Любельской улицы, стояла приземистая, крытая дранкой каменная синагога, где сотни лет висела красивая, золоченая завеса, которую называли парохетом. Как гласила молва, завесу вышивала сама Эстер. Рассказывали также, что в стенах синагоги есть камни, которые столетия назад привезли крестоносцы из самого Иерусалима (…) И такой сильной любовью воспылал к черноволосой Эстер король Казимир, что забрал ее в свой замок на горе. А со временем построил ей отдельный замок неподалеку, в Бохотнице. А потом — в благодарность за то, что возлюбленная подарила ему двух сыновей — Немира и Пелку, монарх велел своим архитекторам построить в городке великолепную синагогу, чтобы Эстер и ее единоверцам было где молиться». (Мирослав Дерецкий, «Мой Казимеж», Люблин, 1999).
Бенедикт Ежи Дорис, выдающийся фотограф моды и портретист, в 1931–1932 годы создал свой самый знаменитый цикл «Казимеж-на-Висле».
«В этом цикле есть все для того, чтобы мир, которого уже нет, ожил. Запах, климат, температура, люди — все аутентичное. Это мир горькой, вопиющей нужды, трущоб, грязи, босых и ободранных детей, играющих на краю сточных канав, убогих лавчонок, весь ассортимент которых ограничивается банкой соленых огурцов, килограммом конфет или бочкой с керосином. Этот мир богат и нежен в своей нищете, он не стеснен никакими организационными рамками, это мир, уцелевший в одном пожаре и ожидающий другого, мир трагический, наполненный и сонный, который ждет беды и не в силах от нее уберечься. Наблюдая этот мир, ни на минуту не перестаешь видеть его последнюю главу (…). Глядя на красивую девочку в толстом темном платье, которая в жаркий день играет в камушек, невозможно не думать о том, как она погибла. Эти фотографии невозможно смотреть, не вспоминая о последующих событиях, они органично связаны друг с другом. Все эти снимки производят впечатление фото последнего лета — перед потопом» (Адольф Рудницкий, «Синие листки», «Świat» № 47/1960).
Из города можно на пароме переправиться в замок в Яновце. Можно путешествовать ущельями или прогуляться до Менчмежа — места летнего отдыха творческой элиты, где стоит дача Даниэля Ольбрыхского, которую он называет халупой и не променял бы ни на какую виллу в Беверли-Хиллз.
Констанцин-Езёрна
Город в Мазовецком воеводстве, расположенный в варшавской агломерации, примерно в 20 км на юг от центра Варшавы.
Констанцин известен уже более ста лет как одно из самых популярных мест летнего отдыха и лечения в непосредственной близости от столицы. Это единственный в Мазовецком воеводстве город с собственными источниками лечебных вод и с особым, целебным климатом, которым он обязан окружающим его сосновым лесам. Констанцин был создан по инициативе совладельца села Оборы — Витольда графа Скужевского.
«Скужевский, будучи душеприказчиком тетки, графини Гжималы-Потулицкой, согласно ее воле, должен был продать лес, а деньги разделить между наследниками. Однако вместо того, чтобы, как это в ту пору повсеместно практиковалось, привлечь к этой сделке еврейского посредника, который возглавил бы процесс вырубки леса, прикарманив значительную часть прибыли, граф Скужевский решил взять судьбу имения в свои руки и сделать чрезвычайно выгодный бизнес. Вместо того, чтобы спилить старый сосновый лес, он решил устроить в нем фешенебельное место летнего отдыха, предназначенное для самых богатых жителей Царства Польского, и прежде всего — Варшавы» (Здзислав Скрок, «Констанцин, забытая Аркадия», Варшава, 2003).
Город, возникший из соединения нескольких центров, неоднороден и разбросан на большой территории. В нем преобладает коттеджная застройка, частично исторического характера. Ее стиль определяет урбанистическая концепция начала ХХ века и межвоенного двадцатилетия.
На север от Констанцина-Езёрна простирается Кабацкий Лес и Парк Культуры в Повсине.
Констанцин в период межвоенного двадцатилетия рекламировался как элитный поселок с канализацией и электричеством. Жителями Констанцина были, в частности, Стефан Жеромский и Вацлав Гонсиоровский (он занимал должность местного солтыса), актриса Ирена Квятковская и певица Данута Ринн, писатель Леопольд Бучковский, философ Владислав Татаркевич, поэтесса и художница Моника Жеромская.
В Констанцин-Езёрна любят приезжать на выходные варшавяне, но сегодня это главным образом место круглогодичного проживания многих деятелей культуры и СМИ. Здесь, в частности, живут Роман Братны, Роберт Хойнацкий, Уршуля Дудзяк, Эдита Гурняк, Аркадиуш Якубяк, Томаш Лис, Марыля Родович, Кароль Страсбургер, Збигнев Замаховский.
Главной достопримечательностью современного курорта Констанцин-Езёрна является открытая в 1979 году соляная градирня длиной 40 и высотой 6 метров, которая распыляет частицы, способствующие лечению болезней дыхательных путей.
Город и его окружение стали удачным фоном для многочисленных польских фильмов (в т. ч. «Брюнет вечерней порой», «Золото дезертиров», «Полковник Квятковский», «Катынь») и сериалов.