Молодые годы / Творчество периода ПНР / «Вознесение» / Публикации в самиздате / Позднее / Кинотворчество / Конвицкий актер / Фильмы о Конвицком / Варшава Конвицкого / Творчество
Молодые годы
Сын Михала Конвицкого и Ядвиги, урожденной Кежун. Школьные годы Тадеуш Конвицкий провел в Вильно, где с 1938 года учился в гимназии им. Сигизмунда Августа. После начала Второй мировой войны трудился железнодорожным рабочим и помощником электрика в больнице в Новой Вилейке. В 1944 год сдал выпускные экзамены в подпольной школе.
В 1944-45 гг. Конвицкий был солдатом Армии Крайовой – в рядах VIII Ошмянской бригады он участвовал в операции «Буря», был членом антибольшевистского партизанского движения. После роспуска отряда перебрался через новую границу Польши. Недолгое время жил в городе Гливице, где работал чиновником. Позже изучал польскую филологию в Ягеллонском и Варшавском университетах, однако учебу так и не закончил.
«Сочиняя литературные биографии, многие книжные черви любовно подчеркивают подлинность своих фаворитов. Они многозначительно утверждают, что автор, прежде чем взяться за перо, успел побывать рабочим, продавцом в овощной лавке, фотографом, солдатом, чиновником, узником и т.д. и т.п. Но я-то знаю, что если кто-то был всем, значит, он был ничем. Ведь я тоже хотел быть каждым и в конце концов стал никем». [«Календарь и клепсидра»]
Эта цитата из квази-дневника писателя дает верное представление о духе противоречия, характерном для всего творчества Тадеуша Конвицкого. Герои его прозы и фильмов не могут освободиться от преследующих их болезненных воспоминаний военных лет.
«Я вообще никогда не читал своих книг после их издания и никогда не смотрел на экране своих фильмов. Кто-то скажет на это: “Но я же вас видел на какой-то премьере”. Да, я приходил на премьеры, вежливо кланялся и, как только гас свет, сбегал. Это все из-за особенностей моего характера, из-за виленского воспитания с его аскетизмом, сдержанностью и своего рода честью. Так что я не очень-то знаю, моя ли действительно книга с моим названием на обложке» [интервью Эльжбете Савицкой «Наша старая добрая цензура», «Rzeczpospolita», 16 апреля 2005]
Творчество периода ПНР
Тадеуш Конвицкий дебютировал в прессе в 1946 году как репортер с текстом «Эссе с Побережья» («Szkice z Wybrzeża») с собственными иллюстрациями [«Od A do Z» nr 8/1946, литературное приложение к «Dziennik Polski»]. С 1946 года он работал в краковском еженедельнике «Возрождение» («Odrodzenie») корректором, а позже техническим редактором. Публиковал литературные и кинорецензии, рисунки. В то же время в других изданиях («Nurt», «Po prostu», «Świat Młodych», «Wieś») Конвицкий издавал рассказы на военную тему («Капрал Козёлек и я» / «Kapral Koziołek i ja», «Зимние сумерки» / «Zimowy zmierzch», «Большие маневры» / «Wielkie manewry») или же произведения о судьбе своего поколения после войны («Сад с настурцией» / «Ogródek z nasturcją»). Избранные ранние произведения Конвицкого были изданы спустя годы в сборнике «Ветер и пыль» («Wiatr i pył»).
Весной 1947 года писатель вместе с редакцией журнала «Возрождение» переехал в Варшаву. В 1949 году он женился на Дануте Ленице (1930–1999), художнице, иллюстраторе книг для детей (дочь Альфреда Леницы, сестра Яна Леницы).
На рубеже 1940-50-х Конвицкий стал одним из главных представителей соцреализма поколения «прыщатых». Недолгое время работал на строительстве Новой Хуты. Однако в первой половине пятидесятых Конвицкий постепенно отходит от основного направления, что заметно, в частности, в его публицистике в еженедельнике «Новая культура» («Nowa Kultura»): в цикле спортивных фельетонов «Со стоячих мест» он не раз поднимал тему свободы слова.
«Долгие годы мы боролись за свободную демократическую жизнь. Мы жили в огромном напряжении, и человек был немножко лучше. Я помню послевоенные годы – когда людям пришлось тяжело, они были иначе настроены. Сегодня в ходу другие заповеди. Не верховенство морали, а скорее тотальный нигилизм. Но я вовсе не старикан, который вечно ноет и жалуется. Я принимаю объективный природный процесс на этой нашей планете. Таково развитие вида».
Герой Конвицкого живет в послевоенной реальности, но корни его памяти в «кресовой» мифологии детских лет. Начиная с 1956 года, в каждом из своих романов автор сводит идейные счеты с польским историческим наследием, романтической парадигмой и ловушкой интеллигентского бессилия перед лицом исторических вызовов.
«Я рисковал вписаться в модное направление военной прозы, без которой сорок лет назад вообще не могло быть книги. Я ужасно испугался, когда начали говорить, что “Конвицкий про войну”. И признаюсь вам, именно из-за этого я отнял память у героя “Вознесения”. Чтобы он невольно не искал опоры в войне, а придумывал себе фиктивную биографию. […] Когда спустя годы мне пришлось перечитать “Ничто или ничто”, меня охватил – скажу честно – ужас. Я внезапно осознал, что это книга-мать всех моих остальных книг. Это было потрясение. Мария Домбровская писала о проклятии детства, когда раз и навсегда формируется картина мира. Захоти я написать любовную сцену на берегу Вислы, а не Виленки, мне пришлось бы тяжко. Такова сила памяти».
Герои следующих романов Конвицкого, как правило, выходцы с польских «кресов». Интеллигенты из Армии Крайовой, чья молодость прошла в битвах с агрессором – тем, что со свастикой, и тем, что с серпом и молотом. Люди, вырванные из привычной жизни, испытывающие чувство вины за понесенное поражение, причиной которого стали также непонятные соображения геополитики. В послевоенной действительности они были поколением, у которого отняли идентичность. Их моральный кодекс делал их беззащитными перед вызовами повседневности. Попытки найти себя в новых реалиях казались заранее обреченными на поражение. Однако необходимость восстанавливать страну не позволяла им жить в пассивном сопротивлении. Отсюда их мировоззренческие уступки коммунистам. Чтобы получить доступ в круг «строителей будущего», им пришлось пойти на радикальный шаг – отказаться от привычных понятий и идеалов.
Свидетельством идейного бунта Тадеуша Конвицкого стал роман «Ройсты» («Rojsty», 1948, первое издание 1956) – горькое свидетельство неэффективности партизанских войн на Виленщине. Дальнейшие произведения – «На стройке» («Przy budowie»), «Власть» («Władza»), «Час печали» («Godzina smutku») – вписывались в типичную тенденциозную прозу. Тем, кто упрекал его в сотрудничестве с системой, писатель отвечал, что легко разглагольствовать о добродетели людям, родившимся десятью годами позже.
«Эх, сталинцы, […] каждая вошь, которую кто-то случайно зачал с десятилетним опозданием, может к вам прицепиться […] на глазах у толпы зевак».
[«Календарь и клепсидра»]
Убедившись на личном опыте в голословности коммунистических лозунгов, Тадеуш Конвицкий перешел в оппозицию к власти, став по сути аутсайдером, и больше не связывался ни с одной литературной группой. Радикальное изменение языка наступило в его романе «Из осажденного города» («Z oblężonego miasta», 1956). В нем автор открыто высказался за необходимость солидарности с обиженными и отказ от партийного послушания. В романе появляется мотив, неизменно присутствующий в последующих произведениях писателя: мотив Виленщины как утраченной Аркадии. В других романах цикла – «Дыра в небе» («Dziura w niebie», 1959), «Зверочеловекоморок» («Zwierzoczłekoupiór», 1969), «Хроника любовных происшествий» («Kronika wypadków miłosnych», 1974), «Бохинь» («Bohiń», 1987) – Конвицкий описывал идеал страны созревания с ее вечными таинствами: любовью, рождением и смертью.
В последующих психологических романах – «Современный сонник» («Sennik współczesny», 1963), «Вознесение» («Wniebowstąpienie», 1967), «Ничто или ничто» («Nic albo nic», 1971), а также полном аллюзий псевдо-дневнике «Календарь и клепсидра» («Kalendarz i klepsydra», 1976) Конвицкий показывал последствия войны и сталинизма: распад основных понятий добра и зла на промежуточные формы с нечеткими контурами, что способствовало превращению страны в полицейское государство. Государство, чьи граждане лишились собственной воли по вине принудительно-распределительной системы, которая в телесной сфере ввела регламентацию базовых благ и услуг, а в сфере духовной – цензуру.
«Вознесение»