За соседний стол, за спиной Лидии, уселась компания молодых людей. Они долго и вслух изучали меню, а когда подошел официант, сказали, что им ничего не понравилось, и ушли. Мы поели, Лидия полезла в свою сумочку, висевшую на спинке стула, за портмоне, но его там не оказалось. Это были жулики, промышлявшие, понятное дело, в местах, где на разинувших рты туристах легко нажиться. Они же не знали, что Лидия — полька, говорили мы по-русски, а Лидия все никак не могла поверить, что воры были ее соотечественниками: «Нет, это приезжие, поляки не могли…» Тут, по-видимому, вступило в силу качество, которое, как утверждают, определяет поляков. Национальная гордость. Или в негативном смысле — гонор. Слово это — калька с латинского honor или французского l’honneur (взятого как раз из польского honor) — честь, гордость. Только по-русски со временем оно приобрело негативный смысл: заносчивость, спесь. Русские же смирные (Смирнов у нас — самая распространенная фамилия), когда не беспощадные, что уже, кажется, не совсем так. Поляки пережили три раздела страны, периодически попадали меж двух огней и под гнет, и вот эта «гордость» — то, что их поддерживало, не давало окончательно сдаться.
Лидия посадила меня на поезд до Ченстоховы, и по дороге мне казалось, что я попала обратно в советское время. Поезд, напомнивший дребезжащие электрички моего детства, полз еле-еле, за окном — обшарпанные дома типа «хрущоб», бурьян. В общем, смотреть не на что. И я стала вспоминать «свою» Польшу.