Боровского иногда сравнивают с Примо Леви. Как и Леви, он прошел через Аушвиц, и позже написал рассказы, которые считаются одними из самых горьких свидетельств о нацистских лагерях смерти. И наконец, как и Леви, Боровский тоже покончил жизнь самоубийством (только гораздо раньше, в 1951 году).
В 1943 году Боровского арестовали и отправили в лагерь как польского политического заключенного. За два года, проведенные в Аушвице, Боровский был рабочим различных лагерных команд, а значит, наблюдал за жизнью в лагере (включая лагерь смерти Биркенау) с минимальной дистанции, словно из самого сердца катастрофы.
В некоторых из его самых известных рассказов, в частности, «У нас в Аушвице» или «Пожалуйте в газовую камеру», приводятся практически документальные повествования о наиболее ужасающих эпизодах массовых убийств, например, процедуре селекции на железнодорожной платформе в Биркенау.
Отчасти литературная стратегия Боровского заключалась в том, чтобы писать о реальности лагеря как о чем-то нейтральном или само собой разумеющемся. По его утверждению, это была психологическая необходимость и единственно возможная человеческая реакция для тех, кто попытался выжить и выжил.
После публикации книги подобный «поведенческий» выбор, отказ от психологических объяснений и моральных суждений, вызвал резкую критику. Боровского обвинили в цинизме и отсуствии нравственных ориентиров.
Однако приписываемый ему цинизм (ощущение которого, видимо, усиливало использование Боровским иронии, гротеска и пародии) был частью литературной техники писателя. Боровский пытался отобразить дьявольскую реальность лагеря с точки зрения того, кто в нем жил и чей разум и личность подверглись лагерному влиянию, редуцировались до единственного желания — выжить. Боровский называет это «лагерной личностью», и, по его мнению, это была единственная честная позиция.
Сегодня произведения Боровского по-прежнему прочитываются как одно из сильнейших прямых свидетельств о Холокосте, несмотря на то, что его явно в первую очередь интересует жизнь и искореженные отношения между заключенными. Для Боровского Аушвиц был главным образом огромным трудовым лагерем, где людей (не обязательно евреев) использовали до предела, а затем уничтожали.
Возможно, для Боровского еще важнее то, что тоталитарные принципы, внедренные нацистскими политиками и наиболее полно реализованные в безжалостных лагерных правилах, не исчезли с окончанием войны. Как видно на примере некоторых его рассказов («Родина»), он считал, что на всю цивилизацию, включая общественную жизнь, после войны легло пятно Холокоста.