Миколай Рей
Отца польской литературы Миколая Рея сложно читать даже тем, кто превосходно владеет польским языком. Причина проста: большая часть словаря писателя устарела сразу же после выхода в свет его произведений. К несчастью для него самого, Рей писал в эпоху перехода от старопольского к современному польскому литературному языку: вот почему сложности с пониманием его произведений испытывали многие поколения изучающих польский и даже самих поляков. Показательно сравнение Рея с Яном Кохановским: тот жил и писал лишь немногим позже, но его творчество гораздо понятнее, а сам он до сих пор слывет величайшим польским поэтом XVI–XIX веков.
И все же образованные носители польского языка Рея цитируют часто. «Polacy nie gęsi, swój język mają» — «У поляков есть не гусиный, а свой язык» (часто фразу неверно понимают как «Поляки не гуси, у них есть свой язык»). Существует мнение, что под «гусиным» языком Рей имел в виду латынь, поскольку звук этого языка напоминал ему гоготание гусей. Впрочем, если не считать отдельных цитат, Рея с его дидактическими произведениями поляки не жалуют. В основном его поэзией увлекаются лишь самые ярые любители раннеренессансной Польши…
Миколай Семп-Шажинский
Один из ведущих поэтов польского Возрождения, предшественник барокко. Звучания его имени и фамилии уже достаточно, чтобы иностранца охватил ужас. В своей религиозной, метафизической лирике Семп-Шажинский использовал различные литературные тропы, характерные для литературы барокко (пожалуй, его любимый троп — это парадокс). Изощренная стилистика его произведений призвана поразить читателя. Читатель действительно поражен, а уж заграничный читатель — и вовсе сражен наповал этой концептуальной замысловатостью.
Ян Хризостом Пасек
Еще один представитель польского барокко, который бросает вызов современному читателю. Пасек прославился своими мемуарами, написанными в конце XVII века на любопытной смеси польского и латыни. Подобное смешение польских текстов с латинскими вставками различной длины встречалось повсеместно в прозе, поэзии и даже разговорной речи польской знати той эпохи. Этот «макаронический» язык распространился до такой степени, что стал фирменным знаком польской шляхты в XV–XVIII веках.
Соотношение польского и латыни в этом гибридном языке сильно различалось у каждого автора, но в сочинениях Пасека — к счастью! — доминировал польский. Это, а также то, что он был прекрасным повествователем, обеспечило ему популярность среди польских читателей. Одним из горячих поклонников Пасека был Витольд Гомбрович. Но вы — не Гомбрович. Так что даже не пытайтесь.
Циприан Камиль Норвид
Циприан Камиль Норвид считается одним из самых сложных польских поэтов. Норвида, которого не поняли и не приняли современники, заново открыли в конце XIX века. Он родился в 1821 году в польском регионе Мазовия (в то время входившем в состав Российской империи), но большую часть жизни провел в эмиграции в Париже. Особенности биографии наложили отпечаток на тематику его произведений, а также на стиль изложения. Некоторые даже полагали, что усложненный синтаксис и неясные аллюзии обусловлены затянувшейся разлукой Норвида с родным языком.
Тем не менее, факт остается фактом: в своей философской лирике Норвид пишет о том, что сложно облечь в слова. Этот мастер тишины прославился среди ценителей польской литературы своей любовью к тире с его многозначностью и многофункциональностью. Поэт придумал немало новых слов, большинство из которых, однако, не закрепились в польском языке. Добавим, что читателю приходится поломать голову над его запутанным синтаксисом.
Неудивительно, что у поляков в ходу поговорка «być skazanym na ciężkie Norwidy». В дословном переводе это означает «быть обреченным на тяжелых Норвидов» — намек на мучения школьников, которые пытаются читать и анализировать Норвида на уроках (и яркое свидетельство бессилия герменевтики перед его поэзией). Однако сомневаться в таланте поэта не приходится, и каждый поляк должен знать как минимум его стихотворение «Фортепиано Шопена» (по крайней мере, мы смеем на это надеяться).
Норвид был к тому же скульптором и художником – см. его картины и рисунки на сайте Polona.
Болеслав Лесьмян
Лесьмян мог бы с легкостью выиграть главный приз в мировом соревновании на непереводимость. Его метафизические стихи кишат фантастическими существами из польского фольклора, а его стиль многим обязан невероятному словообразовательному потенциалу польского языка.
Фразы в стиле «w nicość śniąca się droga» или «pójdźże ze mną, dziadoku – dziaduleńku – dziadygo!» на русский перевести еще можно (дословно они означают: «в небытие снящаяся дорога» и «иди же за мной, дедушка — дедусечка — дедочек!»), но переводчикам на другие, особенно неславянские языки, приходится гораздо сложнее. Считается, что за Лесьмяна берутся только переводчики-камикадзе… В России таких «камикадзе» оказалось немало: среди них были, например, Борис Пастернак и Давид Самойлов.
Бруно Шульц
Из всего нашего списка загадочных писателей Бруно Шульц, пожалуй, самый знаменитый. Оба его сборника рассказов переведены на многие языки и экранизированы. Самые известные экранизации сняли братья Квай и Войцех Ежи Хас. Но иностранному читателю рано радоваться. Опасно-многослойная и насыщенная проза Шульца — это лес из бесконечных предложений, который поначалу расступается, а затем вынуждает вас блуждать в потемках. Его стиль, который появился благодаря свободному порядку слов в польском предложении, порой превращает прозаические произведения в настоящую поэзию.