ДШ: К тому же не было школы, всему приходилось учиться самостоятельно. Что же сформировало польскую джазовую сцену?
ВК: После выставки «Вот она — Америка» мы начали слушать программу Уиллиса Коновера Jazz Hour на Voice of America и изучать эту музыку. Мы записывали пьесы на магнитофоны, переписывали соло музыкантов. Это и стало нашей школой, в которую мы погрузились с головой. Из-за того, что у нас не было доступа к образованию, нам парадоксально было легче добиться результата. Когда ты чего-то жаждешь всей душой, ты просто не принимаешь в расчет, что этого не добьешься. Мы были абсолютными самоучками. До такой степени, что, когда в Польше начали появляться факультеты джаза в университетах и музыкальных школах, я говорил, что это бессмысленно, мол, этому нельзя научиться. Оказалось, чушь собачья. Можно.
ДШ: Это просто нужно любить.
ВК: Да. И нужно родиться с восприимчивостью к джазу. Никакая школа, даже самая лучшая, не поможет человеку, который не чувствует джаз. На самом деле, с этим чутьем рождается гораздо больше людей, чем мы себе представляем. Это как с пандемией: есть чувство джаза, но без симптомов.
ДШ: Уиллис Коновер пропагандировал американскую культуру.
ВК: Конечно! Он не только заражал нас музыкой, но и учил английскому. Это был прямой, близкий контакт с человеком, который за короткое время стал нам настоящим близким другом. И этот друг воплощал ту Америку, которую мы любили. Конечно, человек склонен все идеализировать, ведь можно поехать туда и получить по заднице. Но в любом случае Америка — великая страна, несмотря на все ее минусы.