Во времена колониализма так называемые «человеческие зоопарки» были нормальной практикой. В луна-парках, на ярмарках и в зоопарках по всей Европе зрителям демонстрировали представителей «экзотических» народов: ямайцев, калмыков или ашанти. Дорота Чарнецкая в статье «А в воскресенье мы ходили рассматривать людей. Этнографические показы во вроцлавском зоопарке 1876-1930» пишет, что жители Бреслау в 1896 и 1910 годах могли купить билет, чтобы посмотреть на татуированных жителей Самоа. Похожие «достопримечательности» выставляли напоказ в Познани и Варшаве, где останавливались цирковые труппы по дороге из Западной Европы в Москву или Петербург.
Нательный шифр
О связях тату с криминальным миром писал известный социолог Людвик Кшивицкий в статье «Татуировки среди преступников», опубликованной в газете «Правда» в 1886 году. В этом тексте Кшивицкий пересказывал результаты исследований и концепцию итальянского психиатра и антрополога Чезаре Ломброзо, одного из пионеров криминологии (сегодня его теории имеют чисто историческую ценность). Вкратце эту концепцию можно пересказать так: тот, кто делает татуировки, дикарь и/или преступник. Вслед за Ломброзо Кшивицкий приводит примеры надписей, которые накалывали нарушители права (мой любимый: «Да здравствует Франция и печеный картофель!»).
Исследования татуировок среди узников тюрьмы в варшавском районе Мокотов проводил в межвоенные годы криминолог Станислав Батавия. Их результаты позже опубликовал в своей статье Матеуш Родак.
По его словам, чаще всего татуировки делали воры. Среди их нательных изображений преобладали портреты женщин, сердца, кресты, якоря, сирены и важные даты. Интересно, что наколок с матерными словами до войны практически не было. Чаще всего набивали надпись: «Вера, Надежда, Любовь» или ее сокращение — польское WNM. Родак приводит и другие выражения, фигурировавшие в виде татуировок: «Муки Христа», «Тяжела жизнь моя», «Я родился в 1887 году в Варшаве» или «Хелена и Мариан. Помни обо мне».
По словам ученого, до Второй мировой татуаж не был так развит, как после нее. Вероятно, разнообразие татуировок увеличилось после усиления депортаций в Сибирь, где польские узники знакомились с советской лагерной культурой. Татуировки советских уголовников документировал тюремный сторож и этнограф-любитель Данциг Балдаев, который затем собрал свои заметки в шеститомную энциклопедию «Энциклопедия российских тюремных наколок». Один из примеров: узники накалывали на груди изображения Маркса, Энгельса и Ленина не из любви к коммунизму, а потому, что верили, будто таким образом смогут избежать экзекуции.
В послевоенной Польше знатоки могли по орнаменту определить роль, которую носитель татуировки исполнял в преступном мире, а также сколько и в какой тюрьме он сидел (у каждой польской тюрьмы был свой «герб»). Сейчас мы не будем расшифровывать эти значения: всю информацию давно уже можно найти в интернете, не говоря уж о профессиональных источниках.
Татуированная Польша