Вы даже не подозревали: десять русских слов с польскими корнями

polonizmy_w_jezyku_rosyjskim_rys_olga_illicheva_01.jpeg, default, Полонизмы в русском языке, иллюстрация: Ольга Ильичева, center

#язык и литература

Если хорошенько покопаться, во многих словах могут обнаружиться не очевидные на первый взгляд связи с другими культурами. Каждый язык заимствует слова, и явление это вовсе не новое. Еще Ломоносов отмечал, что в русском языке есть множество слов польского происхождения, которые «пришли к нам чрез сообщество и частые войны с поляками». Нередко именно польский перекидывал мост между Западом и Востоком, принимая на себя роль посредника в языковом трансфере.

Кстати… само слово посредник, оказывается, пришло к нам из польского. Стоп… на самом деле — это польская калька с латинского mediator. В общем, все сложно, но попробуем разобраться.

Во взаимоотношениях Польши и России случались как взлеты, так и падения, многократно смещались государственные границы, однако неизменным оставалось одно — мы так или иначе вели друг с другом непрерывный диалог, а наши языки во многом сохранили «дела давно минувших дней». Именно заимствования ярче всего отражают события внешней истории, пути взаимных контактов. Полонизмами «грешили» в своей корреспонденции русские цари — если Иван Грозный в посланиях к князю Андрею Курбскому и других письмах в Польшу хотел кого-то особенно обидно обозвать, то писал фалшеры (‘лгуны’), здрадцы (‘изменники’), лотры (‘подлецы, разбойники’) и блазны (‘шуты’); в переписке Петра I встречаются жадный (‘никакой’), мусить (‘долженствовать’), фортецiя (‘крепость’). А вот Николай I наоборот — пытался (к счастью, безуспешно) повлиять на польский и заменить латинскую графику кириллической.

Первые полонизмы стали проникать в русский язык — причем часто через посредничество украинского и белорусского — в XIV веке, однако основной их поток пришелся на вторую половину XVI – XVII века, когда контакты Московского государства с Речью Посполитой — будь то войны или попытки урегулировать спорные вопросы дипломатическим путем — были особенно интенсивны. Конечно, нельзя забывать и о Смутном времени: в Москву хлынул поток иноземцев, а вместе с ними проникли элементы иностранной культуры — европейского костюма, предметов быта, музыки, латинской и польской книги. В период польской интервенции несомненно вырос интерес к польскому языку и культуре. По словам академика Виноградова: «В придворном и аристократическом быту развивается “политес с манеру польского”», а в русский язык «решительно вторгаются польские слова и обороты», становясь частью не только письменного, но и бытового языка дворян и общества.

Мы выбрали десять слов, история которых — пусть иногда и окольными путями — приведет нас к польскому источнику. ПРЕДУПРЕЖДАЕМ: почти ко всем словам можно сделать сноску «некоторые ученые считают иначе».

Баранка

Обварное (из заварного теста) хлебное колечко, бублик

Миниатюра — Полонизмы в русском языке: «баранка», иллюстрация: Ольга Ильичева

История баранки восходит вовсе не к барану (хотя баран в нашей истории еще появится), а к процессу приготовления и глаголу *об-варити — чтобы добиться гладкой и блестящей поверхности, тесто для баранок и сушек перед выпечкой «обваривают», или ошпаривают. Раньше даже говорили обваранки, однако потом о и в «потерялись». Дополнительным же стимулом к потере о как раз и послужил пресловутый баран, особенно выражение согнуть в бараний рог (по форме баранка как раз напоминает закрученный рог).

Название такого, казалось бы, типично русского блюда, по всей вероятности, пришло в русский язык из польского obarzanek, obwarzanek через белорусский. На белорусское посредничество указывает твердое [р] — на русской почве следовало бы ожидать форм *баренка, *барянка. Сначала слово сохраняло мужской род и говорилось: баранок. Именно в такой форме оно известно с середины XVII века и именно так записано в «Книге приходно-расходной Иверского монастыря» (1663–1664): «Того ж числа куплено… братии баранков на семнадцать алтынъ».

Вензель

Монограмма, сочетание начальных букв имени и фамилии (или имени и отчества) в виде вязи

Text

Татьяна пред окном стояла,
На стекла хладные дыша,
Задумавшись, моя душа,
Прелестным пальчиком писала
На отуманенном стекле
Заветный вензель О да Е.

Читаем у Пушкина в «Евгении Онегине».

В русском языке слово появилось на рубеже XVIII века и было заимствовано из польского węzeł — ‘узел’. А вот если мы захотим перевести вензель обратно на польский, то получим monogram. Заколдованный круг! Нет, даже морской узел!

Водка

Хлебное вино, крепкий алкогольный напиток, представляющий собою смесь ректификованного этилового винного спирта с водой

Яростный спор о том, кто первым стал употреблять (во всех смыслах) этот горячительный напиток, ведется не первое десятилетие. По-русски впервые слово водка зафиксировано в 1533 году в Новгородской четвертой летописи в значении... ‘лекарственная (безалкогольная!) настойка из ягод или трав’: «...водка нарядити и въ рану пущати и выжимати». В первой половине XVII века водка / вотка — все еще лекарственный препарат, сироп из лечебных трав: «Вели государь мне дать для моей головной болезни изъ своей государской оптеки… водокъ свороборинной,... финиколевой», — писал в 1630 году князь Иван Катырев-Ростовский в челобитной царю Михаилу Федоровичу Романову. Для лечения также использовались: «водка липова цвету», «вотки цвету из василкового», «водки из травы волчьих ягод», «водка изъ кропивы», «водка изъ травы чечюни» и других не менее полезных растений, зато к третьей четверти столетия в «сиропе» уже явно прибавилось градусов, так что старец Ефрем предпочел не распространяться о своих пристрастиях: «Старецъ Ефремъ... нынѣ живетъ въ кельѣ, а то питье, вино и вотку, привозили дѣти ево тайно», — узнаем мы из челобитной соловецкого архимандрита Варфоломея 1666 года.

Что интересно — во второй половине XVII века водка имела еще значение ‘кислота, употребляемая для обработки металлических изделий’, но это к делу уже совсем не относится. Разве что можно вспомнить царскую водку — смесь концентрированной азотной и соляной кислот, способной растворить золото.

Взглядов на этимологию водки, конечно, не так много, как настоек на ее основе, но ученые так и не смогли договориться. Некоторые возводят ее к воде, другие — к глаголу водить, третьи считают заимствованием из польского языка, объясняя это тем, что сама «реалия» появилась на польских землях раньше. Можно предположить и такой вариант: русская безалкогольная лекарственная водка (уменьшительная форма от слова вода) под влиянием забористой польской wódki, соотносящейся, в свою очередь, с латинской aqua vitae (‘живой водой’, ср. пол. okowita или южнорус. яковитка), стала той самой водкой, которую мы все знаем. Иными словами, формально — слово русское, но значением наделено польским.

Гвалт

Разноголосый шум, крик

Слово начало свое путешествие в русский язык в далеком XIV столетии и по пути преодолело сразу несколько границ, дойдя до нас в несколько измененном виде — как внешне, так и внутренне. Изначальное немецкое gewalt — ‘сила, власть’, а также ‘насилие’ проникло к нам через еврейско-польское посредничество (gwałt — 1. ‘насилие’, 2. ‘шум, спешка’), причем сначала имело такое же значение. «Общий церковно-славяно-российский словарь, или Собрание речений как отечественных, так и иностранных, в церковно-славянском и российском наречиях употребляемых» П. И. Соколова 1834 года толкует его так: «Из польского языка вошедшее, употребляемое вместо наречия насильно» и дает примеры: гвалтом вломиться, войти.

В польском использовалось также междометие gwałtu! То есть караул! Например, в шуточном стихотворении-скороговорке Малгожаты Стшалковской:

Text

Gwałtu, rety, co się dzieje?
Co tak pędzi poprzez knieje?

Караул! Кошмар! Бедлам!
Кто сквозь чащу рвется к нам?

В русском языке первоначальное значение стерлось и сохранилось только второе — ‘суета, шум, гам’.

Гренки

Поджаренные ломтики белого хлеба

В русском известно с конца XVIII века:

Text

О сладкий дружества союз,
С гренка́ми пивом пенна кружка!
Где ты наш услаждаешь вкус,
Мила там, весела пирушка.

Author

Гавриил Державин, «Кружка», 1777

Слово очевидно восходит к глаголу греть и так же, как и баранка, сначала было мужского рода: грено́к (именно так оно записано в этимологическом словаре Фасмера). Казалось бы, все просто... только в русском нет причастия на -н от глагола греть! Есть согретый, разогретый, но никак не *согренный. А вот в польском от глагола grzać происходит grzany (ср. grzane wino, grzaniec — ‘глинтвейн’). Именно на этом основании польский историк языка Станислав Кохман делает вывод о «польском следе» в этой истории, ведущем аж в XV век — «Словарь старопольского языка» дает такое толкование: «Специально запеченный кусочек хлеба или булки, panis vel crustulum in partuculas minutas fractum atque adeo tostum». И пришло оно на русские земли в XVII веке вместе с баранкой и другими кулинарными наименованиями (булкой, бигосом, каплуном).

Зразы

Мясные жареные котлеты с начинкой, чаще всего из гречневой каши, иногда с рисом

Приятно, что хотя бы по поводу этого слова у ученых нет разночтений — все словари единогласно признают польский первоисточник. Zrazy — ближайший родственник таких слов, как zraz (‘срез, кусок’), zrazówka (‘филе, кусок мяса, отрезанный от целого’), то есть главный элемент значения здесь —‘нечто отрезанное’. Это блюдо старопольской охотничьей кухни было столь популярно и любимо, что его несколько раз упоминает Адам Мицкевич в поэме «Пан Тадеуш»:

Text

Майор и капитан так налегли на мясо,
Что съели тридцать зраз в теченье получаса.
(Пер. С. Мар (Аксеновой)

В конце последним блюдом говяжьи зразы дали…
Вот завтраки какие в дому судьи бывали!
(пер. Л. И. Пальмина, 1882)

В русском языке зразы известны с 60-х годов XIX века. И почему-то тоже популярны у литературных героев. О них упоминает Лесков в рассказе «Овцебык» (1863):

Text

Сели за стол. Василий Петрович налил себе рюмку водки, вылил ее в рот, подержав несколько секунд за скулою, и, проглотив ее, значительным образом взглянул на стоящую пред ним тарелку супу.
— А студеню нет разве? — спросил он хозяина.
— Нет, брат, нету. Не ждали сегодня гостя дорогого, — отвечал Челновский, — и не приготовили.
— Сами могли есть.
— Мы и суп можем есть.
— Соусники! — прибавил Овцебык. — И гуся нет? — спросил он с еще большим удивлением, когда подали зразы.

И Бабель в «Одесских рассказах»:

Text

Девушка повесила на веревку отцовские портянки, она вытерла песком закопченный чайник и стала разогревать зразу в чугунном котелке. (...) Старик выпил водки из эмалированного чайника и съел зразу, пахнущую как счастливое детство.

Слово настолько колоритное, что рифма напрашивается сама собой, чем и воспользовалась питерская рок-группа НОМ:

Text

О, зразы!
Я бы съел какую-нибудь заразу!

Все же будем надеяться, что никакие заразы не тронут наши зразы.

Интеллигенция

Социальная группа, состоящая из людей, профессионально занимающихся умственным трудом

«История этого слова в русской обиходной и литературной речи могла бы составить предмет интересного специального этюда», — писал в 1909 году в статье «Интеллигенция и революция» Петр Струве. Интеллигенция по праву претендует на статус непереводимого слова, заимствованного из русского языка в европейские — ср. англ. intelligentsia, нем. Intelligenzija, ит. intellighenzia и так далее. Однако если попытаться выяснить, кто первым употребил его в социальном значении, можно написать целый детектив (спойлер: не приписавший себе лавры первооткрывателя писатель и публицист П. Д. Боборыкин утверждавший, что в 1866 году «пустил в обращение в русский литературный язык (…) слово интеллигенция»). С уверенностью можно утверждать, что одним из первых был польский философ Кароль Либельт, писавший о inteligencji как о классе образованных людей в трактате 1844 года «О любви Родины» («O miłości Ojczyzny»).

Распутать этот клубок по силам только обладателям недюжинного интеллекта (лат. intelligentia — ‘понимание, познавательная сила, знание’). Именно в таком значении — ‘умственные способности’ — слово вошло в русский во второй половине XIX века и было зафиксировано в Приложении к «Настольному словарю для справок по всем отраслям знания» Толля и Воленса 1866 года. Однако не прошло и пятнадцати лет, как во втором издании «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимира Даля 1880 года появилось толкование интеллигенции в новом (а для нас ставшем единственным) значении ‘разумная, образованная, умственно развитая часть жителей’.

История слова описала замысловатый круг: попав в русский язык из латыни, под влиянием польского оно приобрело дополнительное значение, а затем, отбросив первоначальный смысл и накрепко связав себя с русской мыслью и культурой, вернулось в европейский обиход с пометкой «заимств. из рус.». Интересно, что в польском языке по сей день в ходу оба значения: ‘сообразительность, понятливость’ и ‘интеллигенция’.

Пончик

Шаровидный пирожок со сладкой начинкой (обычно вареньем), приготовляемый в кипящем масле

Пончик — слово довольно молодое. В русском языке распространилось с начала XX века, хотя заимствовано раньше, в середине XIX. Наряду со зразами — пример бесспорного заимствования из польского. Хотя, возможно, в его этимологию лучше особо не углубляться... Дело в том, что исходный pączek, давший жизнь нашему пончику, — уменьшительно-ласкательная форма слова pąk ‘бутон, почка’, который, в свою очередь, происходит от глагола pękać — ‘трескаться, лопаться, раскалываться’. Если пойти еще дальше, выяснится, что у польского ą (носового о) и русского у есть общий праславянский предок. Для сравнения: dąb — дуб, ząb — зуб. Получается, что pączek всего-навсего — пучок, к тому же родственник таких не самых приятных слов, как пукать и пучить.

Фольга

Очень тонкий металлический лист, используемый для упаковки пищевых продуктов и табака, для декоративных целей и в ряде производств

В словарях русского языка замечен с начала XVIII века. Например, «Лексикон треязычный» Федора Поликарпова-Орлова 1704 года объясняет слово фольга — кстати, с ударением на о, то есть типичным польским ударением на предпоследний слог — как ‘подстилка’. По пути в русский язык с латинским folium произошло не одно преображение. Первое значение ‘лист растения’ расширилось и стало также ‘листом писчего материала’. Перекочевав в немецкий в виде Folie и обзаведясь еще одним значением (‘фольга’), оно пересекло очередную границу и обосновалось в польском, сначала прибавив согласный — folga, а потом передумав и заменив его на гласный — folia. На этом превращения не закончились — русский унаследовал из польского форму фо́льга, но со временем (хотя еще недавно словари указывали норму именно с ударным о) передвинул ударение на последний слог — фольга́.

Шулер

Игрок в карты, пользующийся мошенническими приемами игры (крапление карт и пр.), ловкий обманщик, жулик

Еще одно слово с витиеватой историей, уходящей в глубь веков. Как известно, христианство пришло в Польшу из Чехии. Историки объясняют это политическими и экономическими выгодами — принявший в 966 году крещение польский правитель Мешко I стремился заручиться поддержкой чешских князей против немецкой экспансии и укрепить влияние в дипломатических переговорах со Священной Римской империей. Чтобы закрепить союз, Мешко I вступил в брак с чешской княжной Дубравкой. Существует куда более романтичная версия дальнейших событий: Дубравка, будучи правоверной христианкой, отказывалась разделить ложе с мужем-язычником, поэтому тот был вынужден последовать уговорам жены и креститься.

Так или иначе, в течение нескольких веков чешский язык бесспорно оказывал большое влияние на польский, служил посредником при адаптации латинской христианской терминологии и образцом при переводе Священного Писания, а в XIV–XVI веках выполнял роль «арбитра» для утверждения норм литературного польского языка. Поэтому часто латинские слова, прежде, чем попасть в польский, проходили сквозь «чешский фильтр» или же польский напрямую одалживал их от соседа. Так чешский šulíř, немного смухлевав, прошмыгнул в польский под личиной szulera, а оттуда в первой половине XIX века отправился к нам и стал шулером, но, чтобы окончательно запутать следы, сменил внешность и у себя на родине — сейчас чехи говорят podvodník (нет, это не подводник!) или falešný hráč.

Избранные источники и словари:

И. И. Срезневский, Материалы для словаря древнерусского языка. В 3 т. — М.: Знак, 2003;
Словарь русского языка XI–XVII вв., — М: «Наука», 1975;
М. Фасмер, Этимологический словарь русского языка: Пер. с нем. (с доп.). — М.: Прогресс, 1964–1973;
П. И. Соколов, Общий церковно-славяно-российский словарь, — Спб: В типографии Императорской Российской академии , 1834. В 2 т.;
Ф. П. Поликарпов-Орлов, Лексикон треязычный, — М.: типография царская, 1704;
Ф. Г. Толль, В. П. Воленс, Настольный словарь для справок по всем отраслям знания, Спб: издание Ф. Толля, 1863–1866;
П. Я. Черных, Историко-этимологический словарь современного русского языка. В 2 т. — М.: «Русский язык», 1999;
Słownik staropolski;
Л. Гарбуль, Семантические полонизмы в русском приказном языке первой половины XVII века (докторская диссертация), Вильнюс, 2009;
Я. К. Грот, Филологические разыскания, т. 1-2, — Спб: Тип. Имп. акад. наук, 1885;
Janina Bielecka, Zapożyczenia leksykalne z języka polskiego do rosyjskiego. Rzeczowniki, Kielce 1993;
Stanisław Kochman, Polsko-rosyjskie stosunki językowe od XVI do XVIII w. Słownictwo, Opole 1975.

Язык Russian

польский язык

полонизмы

Польский язык