В начале фильма Стржеминский, объясняя термин «послеобразы», говорит о том, что все виденное нами отпечатывается в зрительной памяти и лишь после этого фиксируется мозгом. Фактически мы наблюдаем не мир, а те его образы, которые посылает нам зрение. Художник должен осознавать, что работает не с объективной реальностью, а со своим восприятием этой реальности.
Конечно, в этот момент со зрителем говорит не герой фильма, а сам Вайда. «Послеобразы» — итог его творчества, отпечаток памяти, мироощущения. В своем последнем фильме режиссер высказался на тему актуальных вопросов отношения художника и власти. И в первую очередь этот фильм — о нем самом.
«Послеобразы» — в какой-то степени исповедь художника, описание его столкновений даже не с властью, а с Историей. Однажды Вайда сказал Ингмару Бергману, что завидует ему: «Вы можете снимать о том, как мужчина любит женщину, а я должен снимать о том, как солдат любит девушку» — кажется, такими были его слова. Величайший польский режиссер жил не своей частной жизнью, а судьбой своей страны, в которой История играла большую, часто страшную роль. В Польше не было места для отдельного человека, в XX веке здесь приходилось выживать, приспосабливаться или сражаться, лавировать или идти напролом, мучиться глобальными вопросами — вместо того, чтобы думать о личном. И нет ничего удивительного, что последний фильм Вайда снял о художнике, который лишен возможности оставаться самим собой, которого выбила из равновесия, замучила и убила История.
Но в то же время «Послеобразы» — это оптимистичный фильм. Стржеминский в одной из сцен говорит, что происходящее с ним — лишь ветер истории. Он сорвется, поломает столетние деревья и снесет крыши, а потом утихнет. Все изменится. И то, что казалось ужасным и непреодолимым сегодня, завтра исчезнет. Как важно всем нам сегодня это услышать.