Легендарный флер проклятого Церковью художника уже более четверти века сопровождает режиссера Ежи Гротовского. Примас Тысячелетия кардинал Стефан Вышинский в своей знаменитой проповеди 1976 года, произнесенной на краковской Скалке, громко порицал автора Театра Лаборатории, называя его спектакль «Apocalypsis cum figuris» «настоящим свинством», деморализующим польский народ наравне с пьянством. Что же так шокировало церковных иерархов? Константы Пузына на страницах журнала Teatr отмечал, что этот спектакль стал событием мирового масштаба:
В «Apocalypsis…» почти нет литературного сценария. Текст в пьесе представляет собой хаотичную смесь цитат из Библии, церковных песен, Достоевского, Элиота и Симоны Вейль. На первый взгляд все это совершенно не сочетается одно с другим. В этом коллаже едва различимы нечеткие линии ассоциаций, можно только сообразить, что Симон-Петр говорит словами Великого Инквизитора из «Братьев Карамазовых», а Темный, защищаясь, жалобно, с горечью говорит стихами Элиота. Из этих текстов не выстраивается никакая фабула, они носят вспомогательный характер, как реквизит. Сценическая поэма Гротовского полностью построена из актерских поступков и переживаний, лишь в них содержится и фабула, и проблематика спектакля. И то, и другое — неясное, запутанное, неоднозначное. Здесь действуют законы поэзии, а не прозы, законы далеких ассоциаций, наслоений метафор, постоянного перехода образа в образ, одного действия в другое, одного смысла в другой. Здесь аллюзии на библейские сцены и современные деревенские нравы, на символы Литургии и хулиганскую пьянку, на элегантного жителя предместий и Давида перед Ковчегом.
Гротовского, который в своем спектакле смело экспериментировал с христианской традицией и Евангелием, резко осудили также польские правые, называя знаменитого режиссера шарлатаном и кощунником.
Перверсивный Ружевич
В этой же проповеди кардинала прозвучало еще одно, вызывающее бурные эмоции у публики, название: «Белый брак» Тадеуша Ружевича, «отвратительный спектакль», который был для его автора сном-размышлением о «половом вопросе». Об этой постановке, в которой автор смело затрагивал сексуальную проблематику, много говорилось еще до ее премьеры, состоявшейся в 1975 году в Малом Театре в Варшаве, а затем во Вроцлаве. Скандал висел в воздухе. «Видно, кто-то решил услужить кардиналу и прислал ему журнал Dialog. Как бы там ни было, кардинал упомянул меня вместе с Гротовским в проповеди на Скалке, которая ввиду похороненных там людей наверняка является магическим местом. Там лежит Выспяньский. А последний – Милош, да?», — вспоминал Ружевич на страницах издания Tygodnik Powszechny.
Сцена из спектакля «В песок» режиссера Тадеуша Ломницкого, 1979, фото: Рената Пайхель/Театр на ВолеШумиха вокруг спектакля, усиленная предупреждениями с церковных амвонов, действовала на театральную публику, как магнит; любители искусства со всей Польши ломились в двери и окна вроцлавского театра, посещаемость которого била тогда все рекорды. Во всем этом был еще один интересный момент: тогда единственный раз в истории ПНР церковное священноначалие тайно обсуждало с коммунистическими бонзами возможные цензурные запреты произведений автора «Картотеки». Это касалось и поставленной на сцене Театра на Воле пьесы «В песок», которая вызвала острые протесты ветеранов Армии Крайовой. Причина? Как объясняет Януш Р. Ковальчик, дело в том, что автор с редким знанием предмета показал известную ему не понаслышке партизанскую жизнь без патриотического упоения:
Он показал ту ее часть, которая всегда замалчивалась: слякоть, грязь, вши, кровь, худая еда, тоска по родным, болезненная нехватка женщин, жесткая дисциплина. Деревенский простачок Валусь, мечтающий после войны посмотреть Краков и Ченстохову, вернулся в отряд из разбойничьего рейда. Он совершил его с двумя командирами, которые исчезли вместе с добычей. Гнев начальства сосредоточился на этом парне, который не может понять, в чем его вина — ведь он просто выполнял приказы вышестоящих. Ружевич создал антиэпос об антигероях. Об абсурде войны и расчеловечивании, к которому она приводит. О напрасной жертве во имя торжества репрессивного закона. Об ответственности за своего ближнего. За его боль, страдание и смерть. Он задавал вопрос, за что можно умирать и где проходит грань, за которой начинается оскотинивание человека.
Из-за резкой реакции ветеранских кругов после двух первых постановок пьесы (Тадеуша Ломницкого в варшавском Театре на Воле в 1979 году и Казимежа Куца в Театре Телевидения в 1991) автор редко давал согласие на ее последующие постановки. Это удалось еще раз сделать Янушу Опрыньскому и Витольду Мазуркевичу из театра Провизоруим и Компании «Театр» в Люблине в 2003 г.
«Дзяды» Деймека: «Эээ, вам во всем видится провокация!»
Густав Холоубек и Казимеж Деймек, фото: Януш Филя/Форум30 января 1968 г. в Национальном театре в Варшаве состоялось последнее, одиннадцатое представление легендарных «Дзядов» в постановке Казимежа Деймека с Густавом Холоубеком в главной роли, снятых с репертуара властями за «антисоветизм». Дело «Дзядов» дало импульс студенческим протестам и событиям Марта-68. Спектакль встретился с острой критикой руководства Польской рабочей партии. После четырех вечерних представлений Деймека проинформировали, что спектакль можно играть не чаще одного раза в неделю, школьникам разрешается продавать по обычным ценам не более 100 билетов, а режиссеру следует наблюдать за реакцией публики. Срочно вызванный в ЦК Казимеж Деймек услышал от начальника отдела культуры Винцентия Красько, что его постановка «Дзядов» является «антирусской, антисоветской и излишне религиозной». Гомулка назвал спектакль «ножом в спину польско-советской дружбы». На последний спектакль, состоявшийся 30 января 1968 года, пришли толпы. Раздавались возгласы: «Независимость без цензуры!», «Хотим Дзядов!», «Деймек! Деймек!». По окончании спектакля публика, скандируя «Свободное искусство! Свободный театр!», прошла колонной к памятнику Адама Мицкевича на Краковском Предместье. Милиция задержала 35 человек за «нарушение общественного порядка».
Проклятие Свинарского
Сцена из спектакля «Проклятие» в постановке Конрада Свинарского, фото: Войцех Плевиньский/источник: Театральный институтРеакцией на события Марта 1968 года были, в частности, постановки одним из наиболее выдающихся режиссеров в истории польского театра двух пьес Станислава Выспяньского: «Проклятие» и «Судьи». Как заметил на портале dwutygodnik.com Гжегож Низёлек, представленное на сцене Старого Театра в Кракове «Проклятие» вызвало особенно сильные эмоции. Образ дремучей, фанатичной польской деревни, сброда, забивающего камнями живущую с ксендзем молодую женщину, для многих оказался слишком шокирующим, нарушающим границу дозволенного в театре.
Театровед также приводит слова Марты Фик: «Поэтому, когда наконец Молодая — уже не человек, а обезумевшая марионетка в сожженном платье, с измазанным кровью лицом — падает от удара тяжелого камня, когда стихают громы и пораженный замолкает лающий до этого (или специально обученный) бульдог, а толпа, даже в такой эсхатологический момент нисколько не напоминает античный хор (…), ударится головой оземь — когда наконец занавес заслонит все это безумие — мы чувствуем облегчение. Облегчение, которое является естественной реакцией на избыток событий и пресыщение столь агрессивным театром».
Сцена из спектакля «Небожественная комедия» в постановке Конрада Свинарского, источник: e-teatr.plДосталось от публики «Небожественной комедии», а поначалу даже «Освобождению» — легендарному спектаклю, поставленному на сцене Старого Театра в Кракове в 1974 г. и спустя несколько лет экранизированному для Театра телевидения, уже после трагической смерти Свинарского Лацо Адамиком и Агнешкой Холланд. «Я был на нем несколько раз, чувствуя непреодолимую потребность прикоснуться к этой виртуозной постановочной работе, — вспоминает Януш Р. Ковальчик. – Я впитывал каждое живое слово, любуясь актерской игрой с гениальным Ежи Трелей в роли Конрада. Пьеса Выспяньского принадлежит к тем произведениям, которые ставят безжалостные вопросы о том, что из себя представляет польский художник и интеллигент. Она насквозь пропитана иронией, это приговор нашим нравам и вечному польскому бессилию».
Свинарского обвиняли в антисемитизме, хотя сам он, вспоминая репетиции «Войцека» (1966) рассказывал:
Богобоязненные актеры не решались произнести реплику: «Помочимся на крест, может, какой-нибудь еврей умрет». Мы полчаса дискутировали, можно ли со сцены сказать «Помочимся на крест». При этом никто не задумался, можно ли говорить «Может, какой-нибудь еврей умрет…», — читаем мы в тексте Магдалены Гроховской.
Прерванный спектакль
Ян Клята, фото: Марек Завадка/ Newsweek Polska / Reporter /East NewsНесколько десятилетий спустя, в год, посвященный Конраду Свинарскому, на этой же национальной сцене известный хорватский режиссер Оливер Фрлич, приехавший в Краков по приглашению Яна Кляты, прекращает работу над «Небожественной комедией» Зыгмунта Красинского. От участия в спектакле отказываются семеро из восемнадцати занятых в нем актеров: Анна Дымна, Болеслав Бжозовский, Мечислав Громбка, Тадеуш Хук, Рышард Луковский, Яцек Романовский и Кшиштоф Завадский. Они объясняют, что спектакль Фрлича не имеет ничего общего с текстом мэтра польской литературы и легендарной постановкой его трагедии, осуществленной в 1965 году Конрадом Свинарским.
После серии критических «рецензий», опубликованных в консервативных СМИ еще до премьеры, а также после посыпавшихся в адрес театра угроз и предупреждений Ян Клята принял решение о приостановке репетиций, объясняя его невозможностью заниматься творческой деятельностью в атмосфере травли и медийной истерии. «Мы не хотим, чтобы послание, которое несет эта пьеса, стало поводом для скандалов, насилия и агрессивного поведения в отношении труппы», — объяснял Клята. А Фрлич в беседе с Миладой Ендрысик, опубликованной на страницах журнала Tygodnik Powszechny объяснял эту ситуацию так:
Я всегда сталкиваюсь с тем, что моей работе пытаются помешать, стараются сорвать премьеру. На этот раз эти попытки увенчались успехом. Мне жаль, что в Польше удалось то, что не получилось в Сербии, в Боснии, в Словении и в Хорватии. Никакое общество не любит разбираться со своими проблемами. И Польша не исключение. И дело тут не только в выборе темы, но и в художественном языке, который способен коснуться этих чувствительных точек. Все комментарии о низком уровне спектакля «Останки» вызваны непониманием того театра, которым я занимаюсь. (…)
Польская публика не в первый раз оказала знаменитому хорвату столь эмоциональный прием. На портале dwutygodnik.com режиссер вспоминал один из своих спектаклей, представленных на вроцлавском фестивале «Диалог»: «В кульминационной сцене некая дама начала перекрикивать актеров, встала и призвала публику покинуть зал. Ей не понравилось, что в одной из сцен актер высказался по поводу теории заговора, согласно которой самолет Качиньского сбили русские, ей также не понравились попытки затронуть важную тему католицизма в Польше».
Скандалы вокруг Кляты, продолжение