Наследники Поля Верлена. Польские «проклятые» поэты
Абсент, трубка с крепким табаком, драное пальто, больная печень и разбитое сердце — вот классический образ французского «про́клятого» поэта второй половины XIX века. Однако этот феномен существует не только во французской словесности, но и практически в любой национальной литературе. О польских «про́клятых» поэтах рассказывает Игорь Белов.
Picture display
standardowy [760 px]
Рафал Воячек. Фото: материалы «Миколувского института»
Термин «про́клятые поэты» (по-французски — «poètes maudits») появился в литературном обиходе благодаря Полю Верлену, который в 1884 году издал одноименную книгу очерков, посвященную жизни и творчеству поэтов Артюра Рембо, Тристана Корбьера и Стефана Малларме. При переиздании книги круг этих поэтов расширился, и сегодня к французским «про́клятым», кроме вышеупомянутых авторов, причисляют также Шарля Бодлера, Лотреамона, Шарля Кро, Жюля Лафорга, Жермена Нуво и самого Верлена.
Вскоре выражение «про́клятый поэт» стало нарицательным. Так говорят о поэте, который отрицает буржуазную мораль и мещанские добродетели, не ладит со своей эпохой и не вписывается в существующую социальную иерархию. По сути своей он аутсайдер и маргинал, бунтует против религии и «ходит пятками по лезвию ножа и режет в кровь свою босую душу», по выражению Высоцкого. Частые спутники «про́клятых» поэтов — одиночество, нищета, алкоголизм, наркомания, бродяжничество, разнообразные болезни (недаром Бродский называл таких литераторов «певцами, сгоравшими от туберкулеза, писавшими, что — от любви»), а также ранняя смерть и посмертное признание читателей. «Про́клятые» поэты были, разумеется, не только во Франции. Например, в американской поэзии к ним традиционно относят Эдгара По, Сильвию Платт, Чарльза Буковски и Джима Моррисона.
В Польше тренд «про́клятого» поэта (если тут вообще уместно говорить о тренде) появился в 50-е и 60-е годы XX века, однако аутсайдеров и бунтарей в польской поэзии хватало и раньше. К примеру, немало таких авторов можно найти среди поэтов-декадентов, представителей «Молодой Польши», направления, господствовавшего в польской поэзии в конце XIX — начале XX столетия. Первым польским «про́клятым» поэтом считается Антоний Ланге, которого иногда называют «польским Бодлером». Творчество Шарля Бодлера действительно оказало на Ланге большое влияние, кроме того, он перевел на польский язык бодлеровские «Цветы зла» и словно в подражание французскому мэтру написал книгу стихов «Пьяные баллады» («Ballady pijackie», 1895). Постоянным спутником Ланге, в зрелые годы — светского льва, а в старости — полубезумного мизантропа, стало одиночество, которое, впрочем, активно поддерживало в поэте творческий дух, в чем он сам признавался в своих стихах:
Text
Лечу чем дальше в мира шум,
Тем больше я сокрыт в угрюмом
Видений мире — в мире дум
Живу, презрев людские думы.
Из жил своих, как шелкопряд,
Густую пряжу извлеку я –
Вкруг люди толпами роят –
Я вдаль лечу, людей минуя.
И так я устремляюсь вдаль,
Чужой земли оставив имя –
Мне той земли отнюдь не жаль,
Жаль лишь, что здесь еще, с чужими.
Author
Перевод Елены Быстровой
Picture display
standardowy [760 px]
Людвиг Станислав Лициньский, Краков, 1911, фото: Biblioteka Narodowa Polona
Образ «поэта-бродяги» в польской литературной традиции связан с именем Эдварда Стахуры, продолжателя традиций американских битников и отчасти хиппи, однако на рубеже XIX–XX веков у него был весьма любопытный предшественник — поэт Людвиг Станислав Лициньский. Большинство «про́клятых» поэтов отличались аполитичностью — до политики ли им было с их социальным «анамнезом»? Однако анархист-революционер Лициньский составлял исключение. Его называли «Прометеем революции» и «человеком с сердцем Христа». Исключенный из университета за «социалистическую деятельность», Лициньский принимал участие в революции 1905 года, затем бродяжничал: свои скитания он описал в книге рассказов «Из дневника бродяги» («Z pamiętnika włóczęgi», 1908) и сборнике новелл «Галлюцинации» («Halucynacje», 1911). На его поэтический стиль большое влияние оказали стихи Артюра Рембо, недаром самым известным стихотворением Лициньского считается «Сумасшедший корабль» («Okręt szalony») — явная отсылка к «Пьяному кораблю» легендарного француза. Умер Лициньский в возрасте 34 лет от чахотки.
Среди поэтов межвоенной Польши «про́клятым» историки литературы иногда называют Альбина Дзеконьского. Его проклятием стало творческое непризнание — вышедшая в 1920 году книга Дзеконьского «Сказки. Сатира. Лирика» («Bajki. Satyry. Liryka») натолкнулась на бетонную стену молчания литературных критиков. Раздосадованный поэт, страдавший к тому же врожденным пороком сердца, удалился в свое имение в Могилёвцах на Брестчине. Литературу Дзеконьский не забросил, выпустил еще несколько сборников стихов, однако в польской литературной жизни участия почти не принимал. Судьба его сложилась трагически и загадочно. В сентябре 1939 года в Могилёвцы пришла Красная армия, и Дзеконьский был арестован — ведь он был помещиком, а стало быть, классовым врагом. Вскоре после ареста поэта этапировали в Минск, однако что с ним стало дальше, неизвестно — скорее всего, Дзеконьский был расстрелян в Катыни или Старобельске либо сгинул по дороге в лагерь.
Каскадеры польской поэзии
Picture display
standardowy [760 px]
Анджей Бурса. Фото из частного архива
Целая плеяда «про́клятых» поэтов появилась на литературном небосклоне Польши в конце 1950-х годов. Почему именно тогда? Демократические перемены, случившиеся в ПНР в октябре 1956 года, оказались настолько половинчатыми и умеренными, что не могли не вызвать раздражения молодой польской интеллигенции. Молодежь не в состоянии была четко сформулировать свою политическую и эстетическую программу, поэтому бунтовала против всего сразу, прямо как в культовом американском фильме «Бунтарь без причины» (1955), где на вопрос пожилого солидного джентльмена «Против чего бунтуете, молодые люди?» главный герой картины отвечал: «А что у вас есть?»
Picture display
standardowy [760 px]
Эдвард Стахура, Цехоцинек, приблизительно 1970. Фото: Музей Литературы / East News
Дух нонкоформизма польским писателям и поэтам, дебютировавшим в конце 50-х годов XX века, привил тогдашний прогрессивный журнал «Współczesność» («Современность»), основанный на волне демократических перемен. Это литературное поколение стали называть поколением «Современности». А еще — «каскадерами литературы». Каскадерами, потому что жили эти авторы «на всю катушку», без тормозов, жертвуя спокойной жизнью, социальным комфортом и здоровьем ради безумных приключений тела и духа. В польском литературоведении определение «каскадеры» прижилось после того, как в 1986 году вышла теперь уже знаменитая антология «Каскадеры литературы. О творчестве и легенде Анджея Бурсы, Марека Хласко, Халины Посвятовской, Эдварда Стахуры, Рышарда Мильчевского-Бруно, Рафала Воячека».
Picture display
standardowy [760 px]
Станислав Гроховяк, 1973, Варшава, фото: Мариан Соколовский / CAF / PAP
Поэт Станислав Гроховяк не только принадлежал к поколению, воспитанному журналом «Współczesność» — целых два года, с 1958 по 1960 год, несмотря на достаточно молодой возраст (поэт родился в 1934 году), он был его редактором. Из всех польских «про́клятых поэтов» Гроховяк, наверное, был самым искусным, самым рафинированным и самым сложным лириком, успевшим многого добиться на поэтическом поприще. Как поэт он дебютировал в судьбоносном для Польши «оттепельном» 1956 году, выпустив новаторский сборник «Рыцарская баллада» («Ballada rycerska»), который вызвал восторженные отзывы критиков: стихи эти были ни на что и ни на кого не похожи. Последующие книги (Гроховяк был очень плодовитым автором, писал не только стихи, но и прозу, драматургию, детскую поэзию) упрочили его статус глашатая нового литературного поколения. Стихи его очень метафоричны, а метафоры — сложны и многоуровневы, ритм богатый и разнообразный, чувственный и пульсирующий, а поэтический «реквизит» ярок и подчеркнуто театрален. Вот, к примеру, фрагмент одного из его самых известных стихотворений:
Text
Руки королевы намазаны жиром
Уши королевы заткнуты ватой
У нее — вставная челюсть из гипса
Из дерева выточена грудь королевы
А у меня язык от вина жаркий
И горячая слюна во рту пенится
Но из дерева выточена грудь королевы
В доме королевы вянут желтые свечи
В постели королевы стынет старая грелка
Зеркала королевы затянуты брезентом
И шприц ржавеет в стакане королевы
А у меня живот молодой упругий
Зубы настроены как инструменты
Но из дерева выточена грудь королевы
Author
Перевод Булата Окуджавы
На протяжении 1960-х годов Гроховяка не покидали иллюзии относительно «социализма с человеческим лицом», существенно расходившиеся с позицией большинства польской интеллигенции, настроенной крайне антикоммунистически. Вторжение войск Варшавского договора в Чехословакию в августе 1968 года поставило на этих иллюзиях крест. Гроховяк пишет стихотворение «Арахна, превращенная в паука» («Arachne w pająka przeistoczona»), и когда варшавская «Культура» опубликовала его на первой полосе, никто (к счастью, кроме цензоров) не сомневался, о чем на самом деле это стихотворение.
Реакция в стране всё усиливалась, а поэт всё больше погружался в черную меланхолию. Не только по политическим причинам. Материальные проблемы и маячащий на пороге призрак нищеты, разлад в семье, непонимание со стороны друзей и коллег привели к тому, что Гроховяк от жизнерадостного богемного пьянства перешел к запойному алкоголизму, и в 1976 году цирроз печени уложил 42-летнего поэта в могилу. В одном из последних стихотворений, предчувствуя ранний трагический финал своей жизни, Станислав Гроховяк писал:
Text
Трудно так жить
Это невыносимо — такая жизнь
Ее не вынести в долины
Не вынести к морю
Трудно так жить
Трудно так жить
Невыносима такая жизнь
Ужасна постыдна как горб
Не вынести её как сушёную рыбу с чердака
Трудно так жить
Трудно так жить
Трудно любить эту жизнь как пустой халат
Грязную рубашку сломанную расчёску
Не вынести её в долины
Не вынести к морю
Не вынести на руках
Author
Перевод Андрея Базилевского
«Жить быстро, умереть молодым» — на такую судьбу, характерную для аутсайдеров всех времен, был обречен польский поэт и художник Влодзимеж Шиманович (1946–1967). Он очень рано начал писать стихи и рисовать, переводил на польский язык американские блюзы, однако домоседом не был, вел жизнь хулигана, носил в кармане опасную бритву и занимался входившим тогда в моду культуризмом, качая мускулы в полутемном подвале со штангами и гантелями. Школе и академии художеств, которую Шиманович так и не успел закончить, он решительно предпочитал танцплощадку. Его смерть в 21 год остается загадкой — Шиманович выпал из окна и разбился насмерть, но было ли это самоубийство или кто-то «помог» ему выпасть, доподлинно выяснить так и не удалось.
Шимановича часто называют автором одного стихотворения. При жизни он не успел опубликовать ни строчки, однако после его гибели стихи поэта стали изредка появляться на страницах литературных журналов, и одно из них — «За стол меня позовите» («Zaproście mnie do stołu») — привлекло внимание композитора Хенрика Альбера, подобравшего музыку к пронзительным и печальным строчкам Влодзимежа Шимановича, написанным от лица скитальца-бродяги:
Text
За стол меня позовите,
среди гостей найдите мне место.
Вспоминайте о временах тяжелых,
расскажите честно о своих печалях.
Может, кто-то из вас — турист завзятый,
что поведает всем о дальних странах.
О, сколько же раз мы вскакивать будем,
произнося торжественно тосты,
станем байки травить — стол вздрогнет от смеха.
А потом затянем забытую песню,
и наконец, развалившись в креслах,
утонем в звуках фортепиано.
Тут, снаружи, одиноко и плохо.
За стол меня позовите.
Author
Перевод Игоря Белова
В 1974 году с композицией «Zaproście mnie do stołu» на фестивале польской песни в Ополе выступила молодая певица Эльжбета Войновская. И песня эта вдруг стала общенациональным хитом, да таким, что все ахнули. Историки музыки объясняют ее успех тем, что польская молодежь того времени, лишенная возможности активно участвовать в общественно-политической жизни страны, узнала в словах Шимановича себя. Так композиция «Zaproście mnie do stołu» стала чем-то вроде знамени молодежного бунта времен кризиса польской социалистической системы. Впрочем, фатум продолжал довлеть над создателями этого произведения — для Эльжбеты Войновской, сделавшей имя поэта Влодзимежа Шимановича широко известным, песня «Zaproście mnie do stołu» стала единственным большим успехом в карьере.
«Я зарос грязью. По мне ползают вши. Свиней тошнит от моего вида. Струпья и корки проказы покрыли чешуей мою кожу, сочащуюся желтоватым гноем», — так начинается одна из глав легендарных «Песен Мальдорора» французского «про́клятого поэта» Лотреамона (Изидора Дюкасса). Мальдорор — демонический скиталец, «печальный, как вселенная, и прекрасный, как самоубийство», жуткое alter ego Лотреамона. В польской поэзии был свой Лотреамон, и звали его Казимеж Ратонь. Историки литературы называют Ратоня «самой трагической фигурой на черно-белой шахматной доске польских “про́клятых” поэтов». Его поэзия — это безжалостная хроника гниения заживо:
Text
Твоё лицо возникает из тьмы
немое покрытое струпьями
голое воспалённое
ищет оно другое лицо
чистое белое рождённое светом
омытое в целебных родниках
ибо твоё лицо утонуло в гное
и нет у него ни формы ни тени
Author
Перевод Андрея Базилевского
Артюр Рембо, этот «путник в башмаках, подбитых ветром» (по выражению Верлена), в своих «Письмах ясновидца» писал, что «поэт превращает себя в ясновидца длительным, безмерным и обдуманным приведением в расстройство всех чувств», а для этого ему нужно сделаться «самым больным, самым безумным и самым про́клятым». Ради такого эффекта Казимежу Ратоню не нужно было подвергать себя специальной поэтической «вивисекции» — за него это сделала болезнь: с юности он страдал особой формой костного туберкулеза, который с течением времени мутировал в туберкулезный менингит, доводивший поэта до припадков эпилепсии и безумия.
Шансы вылечиться у Ратоня были, однако он с непонятным упорством отвергал помощь писательского цеха, более того, специально рвал отношения с людьми и, по воспоминаниям современников, был совершенно невыносим в общении. Одиночество — постоянный мотив его лирики, в ней, кроме лирического героя, почти нет других персонажей, а если и забредет какое-нибудь живое существо, то им почти наверняка окажется бездомный пёс: «...заберите этот скулёж / он меня душит и унижает / я не вынесу этого голоса / голоса человеческого» («Да ещё этот пес где-то рядом скулит...»). Если же в мрачной лирике Ратоня появлятся женщина, то она обычно носит самую мрачную из всех на свете масок — маску смерти.
Болезнь усугублялась нищетой: у Ратоня не было денег даже на водку, и психотропные лекарства он запивал денатуратом и настойкой на березовых почках (так называемая «woda brzozowa», аналог печально известного «боярышника»). Он умирал заживо в своей запущенной квартире в самом центре Варшавы, на продавленном диване среди пустых бутылок, и оставил этот мир в декабре 1982 года в возрасте сорока лет. В польских литературных кругах долгое время ходили слухи, что пьяный Ратонь насмерть замерз в сугробе. Как бы то ни было, рядом не оказалось никого — Велимир Хлебников сказал бы, наверное, что Ратоня отпели ветра и оплакали дожди:
Text
Дождь над нами, вонзается дождь гвоздями,
долгой тревожной болью
стекает в горящие лёгкие,
огнём течет внутри.
Дождь над нами, дождь непрестанный,
он затопил глаза, он заливает свет.
Дождь над нами, оглушительный дождь.
Author
Перевод Андрея Базилевского
Picture display
standardowy [760 px]
Ян Рыбович, фото из собрания публичной библиотеки в Лисьей Гуре
«Я начал умирать 26 мая 1949 года, (...), в час с небольшим пополудни. Кажется, это было воскресенье», — так писал о своем рождении польский поэт Ян Рыбович. Умирал он неоднократно — всякий раз, падая без чувств на заплеванный пол деревенского кабака в Лисьей Гуре в окрестностях Тарнова, где он затворником прожил бо́льшую часть жизни. Рыбович умирал для этого мира, чтобы на следующий день вновь воскреснуть в похмельных муках. Октябрьским утром 1990 года воскресения не наступило — родители, пришедшие проведать непутевого 41-летнего сына, которого они поддерживали то деньгами, то продуктами, обнаружили его мертвым. «Яна Рыбовича убил Ян Рыбович», — сказал один из его многочисленных приятелей.
В юности Рыбович изучал польскую филологию в Ягеллонском университе, однако, когда понял, что это не сделает из него писателя, бросил учебу и перепробовал массу занятий, трудясь в основном разнорабочим, копая ямы и разгружая вагоны. Когда он начинал свой творческий путь, случился великий «исход» польских «про́клятых» — сначал умер Рафал Воячек, затем Халина Посвятовская, спустя еще несколько лет — Эдвард Стахура и Рышард Мильчевский-Бруно. Рыбович стал их наследником и продолжателем. Продолжателем, но ни в коем случае не подражателем — стихи его поражали оригинальной, самобытной поэтической оптикой. В них, кажется, все встает вверх тормашками — и при этом выглядит абсолютно логично:
Text
Будет вовсе не так уж глупо,
если ты,
изучая дзэн
скажешь мне,
что ветви дерева вгрызаются в землю воздуха
и пьют воду ветра,
а корни дерева
пронизывают воздух земли
и их овевает ветер вод...
Всё это будет не так уж глупо,
но не удивляйся,
если после того, как ты мне это скажешь,
я так тебе врежу
по твоей заумной физиономии,
что ты полетишь вверх тормашками
и заметишь,
что ветер овевает
ветви дерева,
а корни дерева
крепко сидят в земле!
Только не пытайся
меня уверить,
что это я стою
вверх ногами!
Author
Перевод Андрея Базилевского
После смерти Рыбовича, вызванной личными неурядицами и злоупотреблением спиртным, его имя постепенно стало забываться. Впрочем, он и при жизни не стремился к славе, сторонился варшавских и краковских литературных салонов, хотя успел издать несколько книг стихов и прозы. Но его стихи живут и сейчас — в том числе в песнях. В 2006 году популярная польская фолк-рок-группа «Stare Dobre Małżeństwo» выпустила альбом «Tabletki ze słów» («Таблетки из слов»), все песни на котором были написаны на слова Яна Рыбовича. «Таблетки из слов» — это название программного стихотворения Рыбовича, в котором он выразил свое творческое кредо: «...писать стихи — / все равно, что пытаться / пошевелить / ампутированной ногой». Поэзия была для него анестезией. И фантомной болью одновременно:
Text
Кому не больно,
тот стихов не пишет. (...)
Стихи пишут те,
кому больно,
пишут, как будто от этого
что-то изменится... (...)
Для них стихи —
успокаивающие
таблетки из слов.
Author
Перевод Андрея Базилевского
В сущности, так ведь оно и есть. Поэзия — сильнодействующее лекарство с неограниченным сроком годности, аутотерапия, причем как для тех, кто пишет, так и для тех, кто читает. «Про́клятые» поэты не жалели себя и выплеснули в свои горькие и яростные строки немало яда, который, как ни парадоксально, способен оказывать оздоровляющее воздействие на читателей. Их стихи — своего рода прививка от отчаяния, которого так много в нашей жизни, сотни раз про́клятой и тысячу раз благословенной.
[{"nid":"5695","uuid":"149c0660-3eab-4f7e-b15d-9a3a314fb793","type":"article","langcode":"ru","field_event_date":"","title":"\u0421\u043e\u0432\u0440\u0435\u043c\u0435\u043d\u043d\u043e\u0441\u0442\u044c \u0432 \u043f\u043e\u043b\u044c\u0441\u043a\u043e\u0439 \u043f\u043e\u044d\u0437\u0438\u0438 \u0425\u0425 \u0432\u0435\u043a\u0430","field_introduction":"\u041d\u0430 \u043f\u0440\u043e\u0442\u044f\u0436\u0435\u043d\u0438\u0438 \u043f\u043e\u0441\u043b\u0435\u0434\u043d\u0438\u0445 \u043f\u044f\u0442\u0438\u0434\u0435\u0441\u044f\u0442\u0438 \u043b\u0435\u0442 \u0438\u0441\u0441\u043b\u0435\u0434\u043e\u0432\u0430\u0442\u0435\u043b\u0438 \u043f\u043e\u043b\u044c\u0441\u043a\u043e\u0439 \u043f\u043e\u044d\u0437\u0438\u0438 \u0425\u0425 \u0432\u0435\u043a\u0430 \u0441\u0447\u0438\u0442\u0430\u043b\u0438 \u043d\u0430\u0447\u0430\u043b\u043e\u043c \u0441\u043e\u0432\u0440\u0435\u043c\u0435\u043d\u043d\u043e\u0441\u0442\u0438 \u043f\u0435\u0440\u0438\u043e\u0434 \u043f\u043e\u0441\u043b\u0435 \u041f\u0435\u0440\u0432\u043e\u0439 \u043c\u0438\u0440\u043e\u0432\u043e\u0439 \u0432\u043e\u0439\u043d\u044b (\u0442\u043e \u0435\u0441\u0442\u044c \u0432\u0440\u0435\u043c\u044f \u0432\u043e\u0437\u043d\u0438\u043a\u043d\u043e\u0432\u0435\u043d\u0438\u044f \u0430\u0432\u0430\u043d\u0433\u0430\u0440\u0434\u043d\u044b\u0445 \u0442\u0435\u0447\u0435\u043d\u0438\u0439). \u041e\u0434\u043d\u0430\u043a\u043e \u0432 \u043f\u043e\u0441\u043b\u0435\u0434\u043d\u0438\u0435 \u0433\u043e\u0434\u044b \u0438\u0441\u0442\u043e\u043a\u0438 \u0441\u043e\u0432\u0440\u0435\u043c\u0435\u043d\u043d\u043e\u0439 \u043f\u043e\u043b\u044c\u0441\u043a\u043e\u0439 \u043f\u043e\u044d\u0437\u0438\u0438 \u0443\u0441\u043c\u0430\u0442\u0440\u0438\u0432\u0430\u044e\u0442 \u0443\u0436\u0435 \u0432 \u0442\u0432\u043e\u0440\u0447\u0435\u0441\u0442\u0432\u0435 \u043f\u0440\u0435\u0434\u0441\u0442\u0430\u0432\u0438\u0442\u0435\u043b\u0435\u0439 \u00ab\u041c\u043e\u043b\u043e\u0434\u043e\u0439 \u041f\u043e\u043b\u044c\u0448\u0438\u00bb (1895\u20131918).\r\n","field_summary":"\u041e\u0442 \u043f\u0430\u0440\u043d\u0430\u0441\u0441\u0438\u0437\u043c\u0430 \u0434\u043e \u0430\u0432\u0430\u043d\u0433\u0430\u0440\u0434\u0430: 5 \u0442\u0435\u0447\u0435\u043d\u0438\u0439, \u043e\u043f\u0440\u0435\u0434\u0435\u043b\u0438\u0432\u0448\u0438\u0445 \u043f\u043e\u043b\u044c\u0441\u043a\u0443\u044e \u043f\u043e\u044d\u0437\u0438\u044e XX \u0432\u0435\u043a\u0430.","topics_data":"a:1:{i:0;a:3:{s:3:\u0022tid\u0022;s:5:\u002259609\u0022;s:4:\u0022name\u0022;s:33:\u0022#\u044f\u0437\u044b\u043a \u0438 \u043b\u0438\u0442\u0435\u0440\u0430\u0442\u0443\u0440\u0430\u0022;s:4:\u0022path\u0022;a:2:{s:5:\u0022alias\u0022;s:26:\u0022\/topics\/yazyk-i-literatura\u0022;s:8:\u0022langcode\u0022;s:2:\u0022ru\u0022;}}}","field_cover_display":"default","image_title":"","image_alt":"","image_360_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/360_auto\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=657Yq-o6","image_260_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/260_auto_cover\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=58nl0Ijx","image_560_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/560_auto\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=uyjmQphE","image_860_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/860_auto\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=0DTNnHnI","image_1160_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/1160_auto\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=KQjtn6cS","field_video_media":"","field_media_video_file":"","field_media_video_embed":"","field_gallery_pictures":"","field_duration":"","cover_height":"249","cover_width":"440","cover_ratio_percent":"56.5909","path":"ru\/node\/5695","path_node":"\/ru\/node\/5695"}]