Укрывая знакомые реалии под аббревиатурами, автор рискованно играл с тогдашней цензурой. Однако у нее не было повода приостанавливать печать книги, поскольку не до конца расшифрованное название мрачной организации, которая в романе занималась слежкой за всем, что движется, имело зарубежное происхождение (Кап-И-Таал). При этом методы, которыми пользовалась выдуманная организация, имели явно восточное происхождение, и читатели романа, опубликованного в 1961 году, вполне могли быть знакомы с ними по собственному опыту.
В условиях репрессивного тоталитарного государства ни один из цензоров даже не пытался заявить о том, что в книге есть намеки на устройство Польской Народной Республики. Тем самым он заявил бы о своем протесте против этого режима. Так что в интересах цензоров было притвориться, что они не обнаружили никаких параллелей, как бы хорошо они на самом деле их ни видели. Писательский гений Станислава Лема состоял в том, что через призму футурологических фантазий он оценивал реальные действия конкретного правительства, описывая их с невероятным мастерством.
По сюжету рукопись, давшая название книге, была обнаружена археологами спустя примерно три тысячи лет с момента ее создания. Это была уникальная реликвия прошлого — единственный дошедший до потомков бумажный документ. В годы, предшествовавшие изобретению других форм записи информации, произошла «катастрофа папиролиза» («В те времена не существовало ни метамистики, ни техники кристаллизации информации»). Всё бумажное наследие человечества было безвозвратно утеряно из-за таинственного микроба, и только по воле случая катастрофу пережил дневник, который вел свежепризванный на службу секретный агент.
Неизвестный герой прятал свою рукопись под ванной, где она, словно в сейфе, пережила извержение вулкана. Извлечение записной книжки из-под ванны, наполненной трехтысячелетними окаменелостями, существенно обогатило корпус знаний о далеких временах второй половины XX века и позволило составить представление о нетрадиционных методах вербовки молодых людей на военную службу. Разумеется, это происходило во имя благороднейшего (хотя и весьма неопределенного) дела для всемогущего (хотя и такого же смутного) разведывательного центра, и в более широком смысле — государства, герб которого виднелся на эмблеме центра.
Герою выпала на долю Миссия высочайшего значения, так как другими так называемое Здание вообще не занималось. Понятно, что перед тем, как приступить к заданию, агент должен был пройти процедуру обучения и посвящения. Всё это выглядело весьма серьезно, как говорится: «совершенно секретно, перед прочтением сжечь».
Гарантией успеха только что завербованного агента была его креативность. Когда кабинет с очередным начальником, к которому герой должен был явиться, оказывался недоступен, потому что был осажден секретаршами, которые не реагировали ни на какие раздражители, кроме приказов шефа («Это была непробиваемая секретарша: она игнорировала все, что выходило за рамки ее компетенции»), то он бесцеремонно входил туда, где двери были открыты. Вскоре он убедился, что это единственный правильный способ, — хотя и весьма опасный, ибо он стал свидетелем того, что в этой организации совершенно точно не должно было происходить (например, фотографирование человеком в форме сверхсекретных документов).
Как вскоре выяснилось, в Здании царил настоящий организационный хаос, что делало размещенный в нем разведывательный центр пародией. Никто ничего не контролировал и был озабочен только тем, чтобы казаться совершенно необходимым. Офицер, встреченный в столовой — тот самый автор подпольных фотографий — признался главному герою, что таким образом он подрабатывает, чтобы прибавить хоть немного к своей мизерной зарплате, а фотографии, которые он передает сотрудникам иностранных спецслужб, не имеют ни малейшего значения для безопасности государства.
Ведь хорошо известно, что обе стороны двуполярного мира подсовывают друг другу ложные документы. Поэтому предавать не только можно, но даже нужно. Это способствует продлению относительного спокойствия, а также обеспечивает работой спецслужбы (как наши, так и чужие).
Заслуженный старикан в форме высшего офицерского чина, любивший срывать эполеты, ломать сабли и давать пощечины офицерам более низких рангов за нарушение приказов (это был традиционный ритуал перед расстрелом; высшие звания при этом имели право на самостоятельность: им на бархатной подушечке приносили пистолет, причем у старших офицеров подушечка была с лампасами) неожиданно проявил симпатию к главному герою. Он был единственным штатским, поэтому адмирал моментально «распознал» в нем секретного агента, которого немедля повысил до своего личного телохранителя. К сожалению, многообещающей карьере адъютанта главнокомандующего пришел быстрый конец, так как высокий чин, приняв внушительную дозу лекарства из рук своего санитара-ординарца, уплыл в объятия Морфея, не выслушав жалоб «секретного агента».
Извлечение из вышестоящих чинов каких-либо указаний относительно целей и задач первой Миссии новоявленного агента превышало полномочия всех встреченных должностных лиц в Здании. Встречи с ними проходили всегда одинаково и заканчивались возвышенной тирадой о профессиональной тайне. Иногда собеседники признавались в проблемах с памятью («в нашей профессии не рекомендуется запоминать слишком многое»), и все сплавляли главного героя к кому-либо еще. Из множества двусмысленностей или недомолвок во время бесконечных блужданий по коридорам стало понятно, что, вопреки первому впечатлению, в этом Здании ничего не происходит случайно. Каждый шаг новичка был педантично подготовлен и тщательно изучался. Никто не был самим собой, у каждого была своя легенда, и каждый играл отведенную ему роль. Однажды главный герой заметил, как во время якобы спонтанно организованной пьянки край рюмки помял подклеенный кончик носа собутыльника («Странным казалось также и чрезмерное оживление этих людей, которое никак не объяснялось несколькими выпитыми рюмками»).
Сообразительный молодой разведчик прекрасно понимал, что самовольно покинуть Здание было невозможно: он не ушел бы далеко. В Здании же он заходил всюду, куда хотел, а только что встреченные коллеги признавались ему в самых ужасных прегрешениях против организации («Когда сумасшедшие все, то никто не сумасшедший»), и обосновывали их необходимостью сохранить остатки личного достоинства. При этом они намекали, что проигрыш в непрекращающейся гонке доносов может иметь для отставшего непоправимые последствия.
Чтобы не потерять связь с реальностью («то, что на одном уровне является разговором или шуткой, на другом оказывается вчиненным иском, на следующем — розыгрышем Отдела»), главный герой предпринял смелую попытку описать проведенные в Здании дни. Для новичка, блуждающего в извилистых недрах огромной организации, дневник стал способом спастись.
Можно долго перечислять подобные приемы, взятые из романа. Станислав Лем показал себя не только провокатором, но и хранителем ценнейших традиций европейской прозы. Он развивал мотивы, присутствующие в творчестве не только таких гигантов пера, как Шекспир, Кальдерон и Кафка, но польских прозаиков: Станислава Виткевича, Бруно Шульца, Витольда Гомбровича, Тадеуша Брезы. Емкая метафорика Лема имеет особую эмоциональную окраску благодаря тому, что роман расположен на пограничье жанров. Специалисты называют это фантастической буффонадой.
Книга вышла через пять лет после знаменитой хрущевской оттепели октября 1956 года. Польшей вновь управляла единственно правильная идея кремлевского извода, которую с энтузиазмом воплощал в жизнь первый секретарь партии товарищ Владислав Гомулка. Польская проза пребывала в летаргическом сне, из которого, помимо детско-юношеской литературы, вырвались лишь Славомир Мрожек с повестью «Побег на юг», Вильгельм Мах с экспериментальной книгой «Горы у Черного моря» и Станислав Лем с четырьмя романами: «Сказки роботов», «Рукопись, найденная в ванне», «Возвращение со звезд», «Солярис».
Не нужно быть экспертом, чтобы ответить на вопрос, какие из этих книг по-прежнему переиздаются, читаются, переводятся на иностранные языки и горячо обсуждаются не только в кругу историков и теоретиков литературы. Феномен и сила творчества Станислава Лема заключается в том, что писатель нашел шифр («Шифр должен напоминать все что угодно, за исключением шифра»), то есть наиболее подходящий способ описания мира, в котором выпало жить его современникам, который не могли разгадать цензоры. Конечно, его отображение действительности далеко не зеркальное, но это не меняет факта, что мы находим его прозу близкой для себя в любое время и в любом месте.
Автор: Janusz R. Kowalczyk
Русский текст романа Станислава Лема «Рукопись, найденная в ванне» цитируется по переводу Олега Эрнестовича Колесникова