#прерванные истории
То, чего нет
«Выдающаяся поэтесса, выбравшая польский язык» — гласит надпись на мемориальной доске на фасаде здания по адресу Миколайская, 26 в Кракове. Это последнее пристанище Зузанны Гинчанки. Прежде чем гестапо вывело ее из дома Эльжбеты Мухарской, она скрывалась в Свошовице под Краковом, а еще раньше — у четы Гюнтнеров. Их дочь, Мария Кавалерович, вспоминала, что Зузанна редко выходила из краковской квартиры, а если и выходила, то закрывала лицо полями шляпы и воротником пальто, чтобы никто не заметил ее семитской красоты. Чаще всего она видела ее «в постели, в комнате в полном беспорядке, с пудрой, рассыпанной по столу». Поэтесса часто повторяла: «в лени источник моего творчества». Судя по всему, она «маниакально писала».
standard fonts size
right column static
Это подтверждают знакомые из Львова, где Гинчанка провела первые годы войны. Францишек Гиль рассказывал:
Фотография Зузанны Гинчанки на студенческом билете, 1938, фото из коллекции Музея литературы им. Адама Мицкевича в Варшаве
Март 1943. Ликвидация краковского гетто, основанного немцами в марте 1942 года. На улице лежат вещи, оставленные депортированными, ул. Львовская, на фоне — III ворота гетто.
Фото: Институт национальной памяти
left top
Такова ли судьба творчества Гинчанки? Но, может быть, она сумела спрятать свои стихи, или кто-нибудь спас обрывки произведений, написанных в спешке, в одиночестве? История знает и такие случаи. Машинопись «Дневника» Януша Корчака пережила войну в доме в варшавском районе Беляны. Станислав Адлер четвертую версию своих записок (три предыдущие были уничтожены) спрятал под полом в особняке в районе Анин. Архив Рингельблюма, одно из важнейших свидетельств о геноциде польских евреев, закопали в подвале на варшавской улице Новолипки в десяти жестяных коробках и двух бидонах из-под молока.
Писали почти в каждом гетто и концлагере. Дневники, письма, стихи, репортажи, юмористические произведения, служившие своего рода аутотерапией. Писали на всем: мешках из-под цемента (Абрахам Кайзер, ткач из лодзинского гетто), туалетной бумаге (Густа Дренгер, деятель Еврейской боевой организации в Кракове), обороте винных этикеток (Эммануэль Рингельблюм, основатель подпольной организации Онег Шабат), чистых страницах других книг (оборванный на середине фразы рассказ об «акции» в лодзинском гетто). Францишек Гиль слышал, что Гинчанка в тюрьме «до конца сочиняла стишки и каламбуры».
Польские литераторы с еврейскими корнями, которые, как и трагически погибшая поэтесса, скрывались по т.н. арийским документам, описывали свою судьбу в автобиографических набросках и в стихах. Ежи Камиль Вайнтрауб в лирике времен войны пытается передать то, чего не выразить словами. Поэт прожил двадцать семь лет (он умер от заражения крови) — столько же, сколько и Гинчанка, и, как и она, публиковался в сатирическом журнале «Шпильки». Вайнтрауб был другом и первым издателем Кшиштофа Камиля Бачинского, чья жизнь преждевременно оборвалась в дни Варшавского восстания. Ему также приходилось прятаться вместе с матерью на арийской стороне, а его стихи того периода исполнены ужаса, метафор мрака, хотя и не повествуют о геноциде напрямую.
Какой была бы военная поэзия Гинчанки? Возможно, этот вопрос навсегда останется без ответа. Тогда нужно задать другой, лишь на первый взгляд более простой: каким было ее творчество и она сама? В «Пояснении на полях» («Wyjaśnienie na marginesie») она написала:
standard fonts size
Во вздувшемся легком ветра
и в обызвествлении скал
я должна
себя
здесь
рассредоточенную
отыскать
large fonts size
С чего начать? Подсказку находим в произведении «Жар-птица» («Żar-Ptak»):
Усталость сдавливает мне горло,
а за мной суровой полосой стихи отмечают мой след
standard fonts size
right column static
То, что есть
Рукописи
Есть две: одна в линейку, вторая — без, обе с пожелтевшими страницами и слегка потрепанными краями. Прошитые, с вручную пронумерованными страницами.
Рукопись стихотворения Зузанны Гинчанки «Бунт» из коллекции Музея литературы им. Адама Мицкевича в Варшаве
Колокольчиков мохнатых лиловеет хоровод —
это сон-трава под утро цветет,
а когда устало дремлет солнца желтая пыльца,
их бутоны созревают, как сердца.
standard fonts size
Свидетельство о рождении
Метрика Зузанны Гинчанки. Центральный государственный исторический архив Украины в Киеве. Скан предоставлен Наталией Бельченко.
Метрику Зузанны Гинчанки в Центральном государственном историческом архиве Украины отыскала Наталия Бельченко, украинская поэтесса и переводчица. В книге киевской синагоги за 1917 год под номером 30 находится информация: «дочь Сусанна Полина, рожденная 9 марта». Бельченко в статье на Culture.pl поясняет: «Итак, точная дата рождения Зузанны — 22 марта 1917 года, поскольку в записи дата 9 марта приводится по юлианскому календарю, а имя Сара [которое встречается в биографических записках — АВ] — это скорее ошибочная интерпретация уменьшительного “Сана”, потому что именно так ее называли в кругу друзей, сокращая имя Зузанна (Сусанна)».
Наверняка Гинчанка исписывала тетради в своей комнате, куда проникал запах лекарств, мазей и косметических средств. Ее бабушка, Клара Сандберг, владела известным в Ровно аптечным складом. Именно на ее плечи легло воспитание девочки. Отец Зузанны — согласно метрике «выпускник курса юридических наук Казанского университета Шмая Берович Гинцбург» (это имя на иврите, в польских источниках он упоминается как Шимон) — еще раньше бросил жену и судя по всему уехал в Америку, чтобы заняться карьерой актера и режиссера. Мать Цецилия (дома Цуня) — в документе фигурирует как «Цирля Абрамовна» — снова вышла замуж и поселилась в испанской Памплоне.
standard fonts size
Гинчанка родилась в Киеве, но детство провела в Ровно на Волыни, куда ее родители перебрались после начала революции в России. В межвоенное время город находился в границах II Речи Посполитой. Гинчанка ходила в польскую школу и воспитывалась на культе польской поэзии. На фото — Ровно в годы Первой мировой войны.
Фото: Polona.pl
left top
Ровно, называемое самым польским и самым еврейским поселением Волыни, в межвоенные годы было котлом национальностей, культур и обычаев. Как пишет исследовательница творчества Гинчанки Изольда Кельц, «вместе с евреями жили русские, украинцы, татары, армяне. И поляки: чиновники, учителя, военные. Здесь бывал генерал Андерс...» Этот провинциальный город в межвоенное двадцатилетие жил блеском традиций, но скучал по современности: именно здесь в 30-е годы проходила Волынская ярмарка, третья по величине ярмарка Второй Речи Посполитой, для которой были созданы модернистские павильоны и выставки.
Фото: Polona.pl
left top
Зузанна Гинчанка (первый ряд, за ней во втором ряду Люся Гельмонт) во время военного парада, Ровно, 1934, фото из коллекции Музея литературы им. Адама Мицкевича в Варшаве.
Фото из коллекции Музея литературы им. Адама Мицкевича в Варшаве
left top
Одноклассницы: Блюмка Фрадис, Ляля Томилин, Зузанна Гинчанка, Зоя Хмелевская, Люся Гельмонт, Ровно, 1933, фото из коллекции Музея литературы им. Адама Мицкевича в Варшаве.
Фото из коллекции Музея литературы им. Адама Мицкевича в Варшаве
left top
Подростком Зузанна, возможно, придумывала рифмы в коридоре ровенской гимназии. В многокультурном городе она могла посещать русскую, еврейскую, украинскую или польскую школу. Гинчанка выбрала последнюю, школу имени Тадеуша Костюшко, хотя в ее семье говорили только по-русски. На идише она не знала ни слова. Она мечтала укорениться в языке польских поэтов, томики которых брала почитать у друга, Яна Спевака. Она сказала об этом в тетрадном стихотворении «Спряжение», написанном 25 января 1934 года:
Прорастающее корнями слово
вторглось в меня, вросло как отчизна;
язык мой – для меня страна
Гинчанка дебютировала шутливым стихотворением «В защиту поэтов» в гимназической газете «Echa Szkolne» 1 февраля 1932 года под псевдонимом «Sonny Girl». Более поздние произведения она подписывала уже полонизированной версией своей фамилии «З. Гинцбуржанка».
Фотографии
Ее улыбку невозможно не заметить. Она высокая, стройная и элегантная. Порой надевает забавные шляпки, принимает смешные позы, но даже стоя в последнем ряду на школьной фотографии, она выделяется среди всех. Близкие звали ее: Сана, Санечка, Гина. Знакомые вскоре назовут ее Звездой Сиона (Ежи Анджеевский), персидской касыдой (Ян Котт), Суламифью (Юзеф Лободовский). Ярче ее экзотической красоты был только ее талант.
Смеются и ее глаза, о которых позже будут ходить легенды: один зеленый, второй голубой, один грустный, второй насмешливый (Ян Спевак); черный и карий с радужкой в золотые крапинки (Ян Котт); «Haberbusch i Schiele» — как светлое и темное пиво (Юлиан Тувим). На черно-белых снимках разницы не видно. Она сама напишет в «Чувствах»:
Глазами как булавками
я остро впилась в мир
На одной из ровенских фотографий Гинчанка — единственная женщина среди мужчин. Словно предсказание ее положения в кругу варшавских литераторов.
standard fonts size
Зузанна Гинчанка в летнем лагере, Новый-Став, август 1933.
Фото из коллекции Музея литературы им. Адама Мицкевича в Варшаве.
left top
Сёма Гузманн, Лидия Ногид (Варсано), Зузанна Гинчанка, Изаак Павел Гаско, Блюмка Фрадис, Ровно, август 1934.
Фото из коллекции Музея литературы им. Адама Мицкевича в Варшаве.
left top
Зузанна Гинчанка с друзьями на теннисном корте, Ровно, июнь 1934.
Фото из коллекции Музея литературы им. Адама Мицкевича в Варшаве
left top
Зузанна Гинчанка с друзьями, Ровно, 30-е годы.
Фото из коллекции Музея литературы им. Адама Мицкевича в Варшаве
left top
right column static
Письма
В отделе рукописей Музея литературы хранится также переписка поэтессы. Сохранилась лишь часть писем от ее друзей, в частности, Блюмки Фрадис, близкой подруги детства, и Анджея Новицкого, многолетнего поклонника.
Блюмка Фрадис и Зузанна Гинчанка, август 1935, Ровно. Фото из коллекции Музея литературы им. Адама Мицкевича в Варшаве
Агата Арашкевич взглянула на творчество поэтессы сквозь призму меланхолии и отметила в книге «Wypowiadam wam moje życie» («Я рассказываю вам свою жизнь»), что кентавры — это «личное отражение» Гинчанки, «несущее отпечаток страсти, желания объединить освобожденное тело, чувства, радость с духовностью, интеллектом, возвышенностью. Это андрогинка, пытающаяся выразить непризнанную женскую чувствительность». Двойная идентичность проявляется и в крайне тревожном произведении «Жар-птица» 1937 года, начинающемся со слов: «Я не знаю своего осуществления, как не знаю своей смерти».
Читатели межвоенной прессы могли следить за борьбой поэтессы с материей языка, за ее неустанными поисками новых форм выражения, более интенсивных значений. В «Дамских хлопотах» она признавалась:
Нелегко писать сатирическое произведение
с острым послевкусием актуальности
и быть едкой и злобной
и не растерять женственности
Ее опасения были напрасны — она прекрасно проявила себя в юмористических произведениях, пронизанных тонкой иронией. Эрик Липинский ввел Гинчанку в круг «талантливых молодых авторов» — отметим: мужчин — выпускающих сатирический журнал «Шпильки». В «Дневниках» он вспоминал прием в квартире поэтессы, на котором познакомился с Витольдом Гомбровичем. Гинчанка была в ту пору звездой варшавской богемы.
standard fonts size
Дансинг в «Адрии»
«О, посреди толпы я увидел высокую, черноволосую Гину в объятиях какого-то танцора — это не был ни литератор, ни художник, а просто какой-то финансист или модный адвокат […]», –—вспоминал в «Портретах и записках» Станислав Пентак о вечере в клубе «Адрия». С трудом верится, что именно эту сцену, описанную «крестьянским экзистенциалистом» (определение Ярослава Ивашкевича), зафиксировал на камеру американский фотограф и режиссер Жюльен Брайан. Тем не менее все сходится.
В 1930-е годы Брайан снимал жизнь в Польше. 4 сентября 1939 года, через несколько дней после начала Второй мировой войны, он прибыл на последнем поезде в Варшаву и запечатлел осажденный город. Тогда же он обратился к американскому президенту Франклину Рузвельту с просьбой помочь жителям польской столицы. В архиве репортера, переданном его сыном Мемориальному музею Холокоста, имеется кинозапись длиной в несколько минут, сделанная в «Адрии» в 1936 году. На ней мы видим танцующую Зузанну Гинчанку. Она появляется на несколько секунд словно призрак, а точнее, словно темноволосый ангел с размытыми чертами, не-присутствующая.
standard fonts size
GINCZANKA_10sec(1).mp4
ginczanka_video_mini.jpg
Зузанна Гинчанка (на переднем плане) на вечеринке в клубе «Адрия» в Варшаве, 1936 год. Материал, записанный Жюльеном Брайаном, хранится в Мемориальном музее Холокоста в США. Материал предоставлен Сэмом Брайаном.
Off
right column static
В «Краеведческих заметках» она написала:
В самом сердце стучащем Варшавы
(там где неоны, ионы, клаксоны,
шагом нечетким или спокойным
ходят всяческие важные персоны
Варшава. Улица Вежбова со стороны Театральной площади. Видны рестораны «Адрия», «Земянская» и «Оаза». Источник: NAC
right column static
Автопортрет
На сей раз она серьезная. Карандаш, пастель, простые линии. Автопортрет Гинчанки. Его хранит Зузанна Липинская, дочка Эрика и Анны Гославской — художника «Шпилек». Своим именем она обязана поэтессе.
Гинчанка, «Автопортрет», без даты, бумага, карандаш, пастель. Фото: частная коллекция Зузанны Липинской.
right column static
Обвинение
Восточные земли Польши, еще незанятые гитлеровцами, были последней надеждой найти приют на пути во Львов, где можно было встретиться с друзьями.
Копия стихотворения «***[Non omnis moriar]». Предоставлено Государственным архивом в Варшаве.
right column static
Последняя просьба
Это не последний след поэтессы. В Национальном архиве в Кракове хранятся документы Главного опекунского совета, в частности, списки необходимых посылок — в списках есть фамилия Зузанны Гинцбург.
Записка в Главный опекунский совет, отправленный из тюрьмы на улице Чарнецкого, датированный 18 апреля 1944 года, одно из последних писем Зузанны Гинчанки. Источник: Национальный архив в Кракове, Польский опекунский комитет города Краков
Эха
«Только счастье — настоящая жизнь», — так запомнил слова Гинчанки Мечислав Яструн. Они стали лейтмотивом выставки, подготовленной кураторами Музея литературы и Фонда польского современного искусства при поддержке Агаты Арашкевич. Рассказ о поэтессе, заново интерпретирующий ее творчество и образ, символически побывал в ее городах: Варшаве, Кракове и Львове. Художники пригласили главную героиню в современный мир, затронув по-прежнему актуальные вопросы об идентичности, женственности, телесности и наконец о не-присутствии Гинчанки в истории польской литературы и искусстве.
Художник Доминик Яловинский перенес один из последних портретов поэтессы на экран смартфона. Майя Гордон взглянула на ровенские радостные фотографии Гинчанки сквозь призму ее трагической судьбы, разместив на заднем плане одного изображения звезду Давида, а на втором — показав героиню за решеткой лагеря смерти.
Марта Дескур представила поэтессу как «Кентаврессу» — «поборницу обновления значений, способных изменить мир».
Трогательный аудиовизуальный спектакль подготовила Мария Штаубер — это воспоминание ее матери, дружившей с Зузанной.
Помимо этого, Гинчанка стала героиней работы Зузанны Хертцберг «Проект “Ż”» 2018 года. Художница размышляла о самостановлении и собственности, языке и его отсутствии.Обмен взглядами, без лишних слов, где важнее всего послание, скрытое в поэзии, стал смыслом перформанса «Комната Гинчанки», организованного в Музее польских евреев «ПОЛИН» по случаю столетия со дня рождения поэтессы (ее сыграла актриса Мария Дембская).
standard fonts size
Алекс Четвертынский, «Whirlwind 2», 2016, видео HD, 2'51'', фото предоставлено художником и Бюро выставок
Фото предоставлено художником и Бюро выставок
left top
Мальдорор, «Для Гинчанки», 2015, диптих, размер 36, занавески, искусственные цветы, перья. Работа была показана на выставке «Только счастье — настоящая жизнь» в Музеи литературы в Варшаве (октябрь 2015 - февраль 2016).
Fot. dzięki uprzejmości artysty i Biura Wystaw
left top
Моника Дрожиньская, «Зузанна Гинчанка», 2019, ткань, ручная вышивка, фото предоставлено художницей и Бюро выставок. Работа была показана на выставке «Только счастье — настоящая жизнь» в Музеи литературы в Варшаве (октябрь 2015 - февраль 2016).
Fot. dzięki uprzejmości artystki i Biura Wystaw
left top
Зузанна Хертцберг, «Проект "Ż"», 2018, сушеные цветы, ткань, коллаж, бумага, акрил, полотно, дерево. Работа была показана на выставке «Только счастье — настоящая жизнь» в Музеи литературы в Варшаве (октябрь 2015 - февраль 2016). Фото предоставлено художницей и Бюро выставок, фото: Миколай Тым.
Фото предоставлено художницей и Бюро выставок, фото: Миколай Тым.
left top
Появляются театральные спектакли и аудиопостановки, фильмы, музыкальные реинтерпретации стихотворений и посвященная ей поэзия. Одним из главных событий, связанных с Гинчанкой, стала премьера представления «Гинчанка. Жар-птица» в постановке Габи фон Зельтман, состоявшаяся в 2017 году. В спектакле сочетаются элементы концерта, театра и визуальных искусств. Создатели решили объединить поэзию Гинчанки с вокалом и музыкой Дороты Яремы и Павла Шамбурского, а Камилла Баар-Коханьская задается вопросами о человеческой памяти и судьбе поэтессы. Спектакль показывают на многочисленных театральных и литературных фестивалях и в музеях.
standard fonts size
Творчество и личность Гинчанки становятся известными также за пределами Польши. Польско-итальянское издание поэзии подготовил Алессандро Амента, восхищенный письмами от Ярослава Миколаевского, польского поэта, который много лет идет по следам Гинчанки. Мэри Мирка Мило сняла итальянский документальный фильм «Прерванное стихотворение. Зузанна Гинчанка (1917-1944)». Переводами ее стихов на украинский язык занимается Ярослав Полищук — плодом его усилий стал двуязычный сборник с иллюстрациями Кристины Петровской. Не говоря уже о польских изданиях поэзии Гинчанки, подготовленных Изольдой Кец, Агатой Арашкевич и Тадеушем Домбровским. Остается лишь повторить вслед за Арашкевич («Мудрость как роскошь»/ «Mądrość jak rozkosz»): «Будем надеяться, что это смуглое красивое лицо закрепится наконец в памяти нашей истории литературы и не останется навсегда прикрытым мраком истории».
То, что будет
Четырехстраничная поэма, вдохновленная «Песнью песней Соломона». Гинчанка зачитывалась этой книгой, что подчеркнул Юзеф Лободовский в сборнике стихов, посвященных поэтессе. В послесловии «Памяти Суламифи» он писал: «[…] на первый взгляд оно [произведение] производит впечатление прекрасной эротической лирики, и именно так его прочитывала Зузанна, далекая от каких-либо теологичесикх интерпретаций». Это она доказала уже в «Canticum canticorum» из сборника «О кентаврах». Как видно, он не раз служил ей источником вдохновения. Неизвестную рукопись Гинчанки обнаружила Изольда Кец в архиве Романа Вилькановича, исследуя его повстанческие произведения. Где еще скрывается поэтесса?
standard fonts size
«Тапочки на веревочной подошве размер 38» — это одни из последних слов, написанных рукой поэтессы. 18 апреля 1944 года, краковская тюрьма на улице Чарнецкого. В письме, адресованном Главному опекунскому совету, легализованному немецкими оккупационными властями, она просит еще: «питание, сабадилловый уксус, яблоки». Подчеркивает пункт 14: «платье» и приписывает — «летнее». Надеть платье она не успеет.
Off
«Тапочки на веревочной подошве размер 38» — это одни из последних слов, написанных рукой поэтессы. 18 апреля 1944 года, краковская тюрьма на улице Чарнецкого. В письме, адресованном Главному опекунскому совету, легализованному немецкими оккупационными властями, она просит еще: «питание, сабадилловый уксус, яблоки». Подчеркивает пункт 14: «платье» и приписывает — «летнее». Надеть платье она не успеет.
More Super Articles
