Стоит черпать из этого источника, стоит прислушиваться к его мнению. Разумеется, иногда можно и воспротивиться, ведь людей, не совершающих ошибки, не бывает. Но следует помнить, что конечный творческий эффект — наша общая цель. Признаюсь, настоять на своей идее, концепции данного произведения иногда сложно, но на какие-либо серьезные конфликты мы никогда не шли. Скорее это были конфликты положительные, ведущие нашу мысль в творческом направлении.
ФЛ: Музыка вашего трио очень лирична, сосредоточена. А не хотели ли вы хоть раз попробовать что-то совершенно новое, абстрагироваться от вашего языка?
МВ: Всегда есть искушение и желание сделать нечто, чего мы еще не пробовали. Наверное, в наше трио должен был бы прийти музыкант, который спровоцировал бы нас на смену стилистики. Поэтому иногда — как в альбоме «Arctic Riff» — мы приглашаем к сотрудничеству исполнителей, привносящих собственный стиль.
Наш саунд — производная моего характера, я так чувствую фортепиано. Люблю извлекать из него лиризм, ведь это неотъемлемая его часть. Я не начну внезапно играть, как Сесил Тэйлор, хотя очень ценю его игру. С Томашем Станько мы неоднократно такие ситуации создавали — полное безумие, открытая импровизация, порой доходило даже до игры кулаками, до ритмичной, каскадной игры. Совершенно не такой, какой учат в школе.
Я никогда не избегал более открытой игры. Я люблю две крайности — что-то простое, лиричное, с опорой на тональность, а с другой стороны — сложное, сумасшедшее, атональное.
ФЛ: Во сколько лет вы начали учиться играть на фортепиано?
МВ: Мне было семь, когда родители отправили меня в музыкальную школу в Кошалине, я двенадцать лет провел в одном здании. Джазом я заинтересовался, когда мне было тринадцать. Мне понравилось, что я могу сам извлекать из себя мелодии и гармонию.
ФЛ: То есть вы играете уже почти сорок лет. Как за это время изменились ваши взаимоотношения с инструментом?
МВ: Джазу я поначалу учился робко, сам, по записям. Потом ходил на мастер-классы, где мог встретить выдающихся мастеров — Артура Дуткевича, Кубу Станкевича.
Одновременно я должен был учить к выпускным экзаменам классический репертуар. Иногда я страшно мучился, но этот тренинг дал мне свободу движения по клавиатуре, технику. Я очень рад, что мне удалось продраться сквозь все эти вальсы Шопена, сонаты Бетховена и Моцарта, прелюдии и фуги Баха. Мозг кипел от того количества, которое нужно было выучить — разобрать, запомнить и в конце концов сыграть. Это было ужасно мучительно, но безумно важно. Благодаря этим тяжелым, многочасовым упражнениям я смог почувствовать свободу, импровизировать.
ФЛ: Вы следите за новой джазовой сценой?
МВ: Да. Я дико рад, что каждые пять-десять лет на нашей сцене появляются совершенно новые, великолепные музыканты. Благодаря молодой энергии на польской джазовой сцене кипит жизнь. Я ценю Петра Ожеховского, Кубу Венцека, Доминика Ваню, Мацея Обару и многих, многих других — всех не перечислишь.
ФЛ: Когда я беседую с молодыми джазовыми исполнителями, они часто жалуются на образование. В последние годы многие едут учиться в Данию, в Rytmisk Musikkonservatorium.
МВ: Я слышал об этой школе, в ней практикуют очень новаторский и открытый подход.
У меня складывается впечатление, что у нас понаоткрывали кучу джазовых отделений и из-за их количества просело качество. Когда-то существовало только одно отделение в Катовице. Этого было слишком мало, но все-таки молодые адепты джаза со всей Польши могли встречаться в одном месте, что приводило к наивысшему возможному уровню. Студенты учились друг у друга, конкурировали. Это рождало позитивную творческую энергию.