Стихи
Есть четверостишие, которое я сочинила в возрасте четырех лет и которое семейная память донесла, — четверостишие, которое опровергает все положения «От двух до пяти». Во-первых, оно написано ямбом, а не хореем, во-вторых, в нем присутствуют совершенно абстрактные понятия, а в-третьих — это уже не имеет отношения к «От двух до пяти», — в нем предсказана вся моя будущая поэтика:
Душа моя парила,
А я варила суп,
Спала моя Людмила (кукла),
И не хватило круп.
То есть поэтика по принципу «в огороде бузина, в Киеве дядька», совершенно точно. Вдобавок я предсказала свое любимое занятие 90-х–2000-х годов: варить супы. Как говорит мой старший сын: как только рухнула советская власть, мать начала варить супы. Это совпало.
Я стихи вообще не пишу. Они сочиняются сами, а мое дело их только записывать. Самое неудобное время, когда меня могут настигнуть стихи — когда нечем и не на чем записать. Стараюсь запомнить и «донести» до ручки или компьютера. А если забываю, то, мне кажется, туда им и дорога.
Сыновья
Я очень долго хотела ребенка, была у меня такая идея. А поскольку у меня мама была мать-одиночка с двумя детьми, меня это не волновало, поэтому я как и она родила. Имя я для Ясика придумала года за два до рождения. Я тогда считала, что если родится мальчик, то Ярослав, а если девочка, то Анна. А следующий раз, когда Оська должен был родиться, я считала, что девочка родится, и уже не Анна, а Александра. А для мальчика никак не могла придумать, и когда он родился, никак не могла дать ему имя. Сидели, один приятель говорит: «А давай ему дадим какое-нибудь хорошее еврейское имя: Марк, Иосиф или Давид». И я из трех выбрала Иосиф. Я очень люблю имя Марк, но я картавлю — почему у меня не Ярик, а Ясик. Так что замечательно. Хотя опять большая часть забот на мою маму пала.
Свобода
Для меня свобода — понятие незыблемое, но, как всегда, несколько расплывчатое. Превыше всего ценю внутреннюю свободу, свободу личности, но, никак не проявляясь вовне, она становится ограниченной. Поэтому я и за все классические свободы: слова, печати, собраний, объединений и т.д.
Этос
Что касается, условно говоря, диссидентской этики, или, как любят говорить поляки, — этоса, то я себе это представляю так. Первое, каждый волен действовать или бездействовать согласно своим убеждениям. Второе, никто никого ни к чему не должен принуждать. Никому ничего не запрещать, никого ни на что не толкать. Затем — никогда и ни по какому случаю никто не должен давить на совесть. При этом самому нужно иметь совесть и ответственность. Если у человека есть совесть, — он плохого не захочет. Плюс ответственность за себя, за других, за то, что происходит в стране.
Источники: Новая Польша, Голос Америки, Новая газета, Сноб, Мемориал, colta.ru, pravmir.ru, OpenSpace.ru, polit.ru, urokistorii.ru