1. Поляки на льду
Гамлет: Скажите, сударь мой, чье это войско?
Капитан: Норвежца, сударь.
Гамлет: Куда оно идет, спросить дозвольте?
Капитан: Оно идет на Польшу. (перевод М. Лозинского)
Один из первых примеров присутствия поляков (хотя и анонимных) в мировой литературе – «Гамлет» Вильяма Шекспира. Вокруг Pollacks, как называл поляков английский бард, возникает весьма дискуссионная аура: это место текста стало одной из наиболее часто комментируемых филологических загадок. В самом начале пьесы (Акт 1, сцена 1) Гораций, вспоминая отца Гамлета и его многочисленные войны, говорит:
Такой же самый был на нем доспех,
Когда с кичливым бился он Норвежцем;
Вот так он хмурился, когда на льду
В свирепой схватке разгромил поляков.
Как странно!
(перевод М. Лозинского)
В оригинале мы встречаем фразу "the sledded Polacks on the ice", которая означает, что бой шел на льду, а поляки сражались на санях. Это звучит немного странно, но зато довольно точно соответствует господствующему тогда на Западе стереотипу, согласно которому Польша – это далекая, скованная льдами страна на востоке Европы.
Интересно, что сама эта фраза стала предметом серьезного филологического спора, поскольку в некоторых версиях текста сохранился альтернативный вариант написания слова Polacks – pole-axe (военный топор), что существенным образом меняет значение данного фрагмента: вместо поляков появляется инструмент для колки льда.
Но не беда, Польша упоминается в шекспировской пьесе и дальше. Она становится целью военной экспедиции норвежской армии, возглавляемой Фортинбрасом – именно оттуда он возвращается, появляясь на сцене в конце пьесы. В разговоре между норвежским капитаном и Гамлетом раскрывается истинная цель похода и реальная ценность куска завоеванной земли:
...Который только и богат названьем.
За пять дукатов я его не взял бы
В аренду.
(перевод М. Лозинского)
Что же мы узнаем о Польше у Шекспира? Если бы мы относились к «Гамлету» как к источнику исторических сведений, мы пришли бы к выводу, что Польша, как и Норвегия, была извечным врагом Дании. На самом же деле Польша не вела с Данией никаких войн – ни на льду, ни на суше.
Шекспир оказывается также не слишком сведущим в области географии Восточной Европы, что, впрочем, известно любому, кто помнит его описание Богемии в «Зимней сказке» («пустынный край на берегу моря»).
Упоминание Польши как страны, вечно скованной льдом, несомненно, больше говорит о культурных стереотипах, господствующих в том мире, к которому принадлежал Шекспир, чем о реальном положении этого славянского государства. А также о необычайной живучести этих штампов: ведь и сегодня многих вполне устраивает описание поляков, пересекающих на санях снежные равнины, и по-прежнему есть такие, для кого Польша – место, где живут полярные медведи.
2. Сехисмундо, князь Польши
- Педро Кальдерон де ла Барка, «Жизнь есть сон» (1635)
Что наша жизнь? Одно безумье!
Одна иллюзия она,
Она лишь тень, мечты созданье,
И в ней великое ничтожно.
Вся наша жизнь лишь сновиденье,
И сновиденья также сон!
(перевод Д. Петрова)
В то время как у Шекспира поляки появляются только в косвенных описаниях и на сцену никогда не поднимались, гениальный испанец Педро Кальдерон переносит нас сразу в центр исторической Польши, в самую гущу настоящих поляков.
Действие этого шедевра разворачивается на окраинах страны и в ее столице, на королевском дворе, а основной сюжетной линией является трагическая судьба польского князя Сехисмундо. Заточенный еще в детстве в башню своим отцом, королем Польши Басилио, Сехисмундо пребывает в узилище вдали от королевского двора (что, по замыслу короля, должно уберечь его от мрачных последствий древнего предсказания). По мере развития фабулы, в рамках запланированной королем интриги, Сехисмундо на короткое время освобождают. Он погружается в сон, чтобы очнуться королем Польши и побыть в этой роли хотя бы в течение одного дня. Воспоминание об этом выражено в следующих стихотворных строках:
Заснув в темнице, я проснулся
На ложе пышном и богатом;
По красоте и по убранству
Его сравнить возможно было
С благоухающим ковром
Цветов, рукой весны сотканным.
Там знатных тысячи людей,
Вокруг почтительно склонясь,
Меня царем своим назвали,
И пышной, царскою одеждой
И драгоценными камнями
Они украсили меня.
Моя душа была спокойна,
Но ты в восторг меня привел,
Когда сказал, что, несмотря
На прежние мои страданья,
Всегда был польским принцем я.
(перевод Д. Петрова)
К сожалению, Сехисмундо сходит с ума, и Басилио вновь отправляет его в тюрьму. Королю удается убедить сына, что все случившееся с ним было только сном. В этих несколько необычных обстоятельствах польский князь Сехисмундо произносит, возможно, самый знаменитый монолог, когда-либо написанный по-испански.
Польша в этом знаменитом сочинении Кальдерона совершенно не напоминает шекспировскую Богемию. Кальдерон основательно разбирался в польской проблематике. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что он решил дать герою своего произведения имя, перекликающееся с именами правителей Польши, что в особенности касается короля Сигизмунда III Вазы (который правил Польшей в 1587–1632 годах и, как и Сехисмундо, родился в неволе). Факт развития сюжета в более широком контексте польско-московского конфликта указывает на то, что Кальдерон хорошо ориентировался в восточноевропейской политике:
Отец твой, наш король Василий,
Боясь, что предсказанья неба
Исполнятся когда-нибудь
(…)
Тебя задумал беззаконно
Лишить короны и престола
И передать Астольфу [князю московскому] их.
(перевод Д. Петрова)
Но не стоит забывать, что описанная в «Жизни» страна – это вымышленный, утопический мир. О том, что Польша Кальдерона весьма отличается от реальной, мы догадываемся уже по первой сцене, когда пытающаяся пересечь польскую границу Розаура карабкается по горным хребтам, преодолевая ландшафты, скорее напоминающие скалистое побережье Средиземного моря. Кальдерон грешит против действительности и тогда, когда – подобно Шекспиру и его Богемии – помещает польскую столицу и королевский замок у моря.
Едва ли вы найдете здесь и какие-то яркие свидетельства традиционных польских добродетелей. Уже первые строки полностью разрушают стереотип о польском гостеприимстве:
Ты, Польша, принимаешь чужеземца
Неласково, записывая кровью
Его прибытье на своих песках:
При самом входе ждут его страданья.
Сказалось это и в моей судьбе.
Но, правда, кто страдальца пожалеет?
(перевод Д. Петрова)
Другое дело, что цели эскапады Розауры тоже далеки от мирных, в чем она сама и признается:
Хотя мне тайна неизвестна,
Одно наверно знаю я:
Великие сокрыты тайны
В сем позолоченном клинке.
Надеясь только на него,
Стремился в Польшу я отмстить
За оскорбление!
(перевод Д. Петрова)
Но если Польша у Кальдерона и выглядит очень далеким и в значительной степени фантастическим местом, то это вполне соответствует духу пьесы, главная тема которой – философская рефлексия над сущностью мира, абстрактные вопросы жизни, понимаемой как сон, а также иллюзорность мира как такового.
Впрочем, именно этот философский фон пьесы во многом объясняет, почему Кальдерон вообще решил местом действия сделать Польшу. Исследователи его творчества обратили внимание на то, что главная тема – столкновение жизни и сна, реальности и иллюзии – построена на мотиве христианской легенды о Варлааме и Иоасафе, которая, в свою очередь, связана с буддийским преданием о ранних годах жизни Будды Гаутамы. Перенеся этот «ориентальный» мотив на польскую почву, автор как бы возвращал действие обратно на Восток, но на Восток, который являлся самым дальним уголком кальдероновского Запада.
3. Герр Шнабелевопский
- Генрих Гейне, «Из мемуаров господина фон Шнабелевопского» (1831)
«Нашу девушку звали Свуртшская, что по-немецки звучит не очень благозвучно, зато по-польски в высшей степени мелодично».
В конце XVIII века Польша исчезла с карты Европы, но при этом она по-прежнему присутствовала в СМИ и в сознании мировых элит в течение всего XIX века. Убежденность в том, что попытка стереть целое государство и его народ со скрижалей истории – нечто неправильное, глубоко несправедливое и даже возмутительное, была всеобщей (по крайней мере, в среде западных либералов). Очередные польские восстания способствовали тому, что тема сохраняла свою актуальность в течение всего столетия.
Одним из писателей, открыто сочувствовавших полякам, был Генрих Гейне. В отличие от большинства своих коллег Гейне был хорошо осведомлен о политических и социальных проблемах Польши. Этому способствовала его дружба с поляками – его однокашниками по берлинскому университету. К тому же он получал информацию из первоисточника: в 1821 году писатель совершил поездку по Польше и описал свои впечатления в обширном эссе под названием «О Польше».
Гейне также является автором незаконченного сатирического романа «Из мемуаров господина фон Шнабелевопского», главный герой которого – польский шляхтич. Его фамилия может показаться несколько странной. Впрочем, тема польских фамилий с самых первых страниц живо интересует Гейне. Вспоминая одного из слуг в своем родном поместье, Гейне объясняет, что для того, чтобы правильно произнести его фамилию (Prrschtzztwitsch), нужно как следует чихнуть.
4. Мистер Вальдемар
- Эдгар Аллан По, «Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром» (1845)
«На щеки мгновенно вернулись пятна чахоточного румянца; язык задрожал,
вернее задергался, во рту (хотя челюсти и губы оставались окоченелыми), и
тот же отвратительный голос, уже описанный мною, произнес:
– Ради Бога! – скорее! – скорее! – усыпите меня, или скорее! – разбудите! скорее! – Говорят вам, что я мертв!» (перевод З. Александрова)
В рассказе Эдгара По «Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром» подробно описывается якобы действительно имевший место случай с одним мужчиной, которого загипнотизировали в момент смерти, введя его, как это называет По, в состояние in articulo mortis.
У героя рассказа, Эрнеста Вальдемара, туберкулез в последней стадии. Благодаря столь удачному стечению обстоятельств рассказчик, он же старый друг главного героя, получает возможность испробовать на своем умирающем товарище дейсвтие метода месмеризма (животного магнетизма).
В результате этой процедуры Вальдемар на семь месяцев погружается в состояние глубокого гипноза и не подает признаков жизни: пульс отсутствует, сердце не бьется, дыхание не прослеживается, его кожа холодна и бледна. Лишь время от времени бедняга отвечает на задаваемые вопросы ужасным, нечленораздельным бормотанием, которое приобретает особое значение в финале этой ужасной истории.
Но почему мы вообще заговорили о Вальдемаре? Рассказчик этой истории нигде не говорит о том, что Вальдемар – поляк или имеет польские корни, имя и фамилия героя тоже как будто вовсе не ассоциируются с Польшей. И все же некоторые подробности свидетельствуют о том, что мы на верном пути.
В принципе все, что мы знаем о Вальдемаре – его жизни, характере и облике – автор сообщает нам почти сразу:
«Раздумывая, где бы найти подходящий объект для такого опыта, я вспомнил о своем приятеле мистере Эрнесте Вальдемаре, известном составителе “Bibliotheca Forensica” и авторе (под nom de plume Иссахара Маркса) польских переводов “Валленштейна” и “Гаргантюа”. Мистер Вальдемар, с 1839 года проживавший главным образом в Гарлеме (штат Нью-Йорк), обращает (или обращал) на себя внимание прежде всего своей необычайной худобой – нижние конечности у него очень походили на ноги Джона Рандолфа, – а также светлыми бакенбардами, составлявшими резкий контраст с темными волосами, которые многие из-за этого принимали за парик» (перевод З. Александрова).
Заметим, что хотя рассказчик описывает Вальдемара как «автора» польских версий Валленштейна и Гаргантюа (персонажей сочинений Фридриха Шиллера и Рабле), он не спешит называть его поляком. Однако тот факт, что Вальдемар является переводчиком внушительных произведений французской и немецкой литературы на польский, должен навести на мысль о его связи с Польшей. Иначе как бы он смог настолько хорошо овладеть польским языком, чтобы переводить объемные тома немецкой и французской литературы на такой далекий от них славянский язык?
С другой стороны, еврейский литературный псевдоним (Иссахар Маркс), который использовал Вальдемар в своей переводческой работе, однозначно указывает на его принадлежность к еврейской традиции. Из этого следует единственный вывод: Вальдемар – польский еврей, эмигрировавший в Америку.
В таком случае возникает закономерный вопрос: когда он прибыл в США? Хотя дата и даже сам факт приезда Вальдемара в Америку зафиксированы не были, из информации, которую сообщает нам рассказчик, известно, что с 1839 года тот жил главным образом в Гарлеме, в Нью-Йорке. А это дает нам возможность методом дедукции сделать вывод, что Вальдемар приехал в Америку до этой даты, не исключено, что в 30-е годы XIX века. Если это так, мы можем с определенной долей уверенности предположить, что его приезд связан с волной эмиграции из Польши, возникшей после ноябрьского восстания 1830 года.
Все это, возможно, не представляло бы особого интереса, если бы не главная тема рассказа По, которую можно определить как размышление о грани между жизнью и смертью и о различиях между этими двумя состояниями. Похоже, что в этом рассказе По пытается дать дефиницию жизни как физиологическому и экзистенциальному процессу. Один из вопросов, которым задается писатель, можно сформулировать следующим образом: что это значит – жить, в особенности, если видимые признаки жизни отсутствуют? И можно ли быть одновременно живым и мертвым?
Что ж, нечто похожее, только в области политики, случилось с Польшей за какие-то 40 лет до появления этого произведения. В 1795 году, разделенная соседними странами, Польша перестала существовать, оставаясь лишь в туманной и неосязаемой сфере человеческих умов и сердец. Действительно, трагическая судьба Польши стала своеобразным топосом в литературе того времени; многие европейские поэты стали писать стихи о Польше, пытаясь осмыслить в них это невообразимое явление: белое пятно на карте Европы.
Как и многие его современники, По осознавал этот весьма своеобразный статус Польши. Живой интерес писателя к Польше подтверждается его намерением принять участие в ноябрьском восстании (что он так и не осуществил) – этот факт часть биографов называет в качестве возможной причины его отчисления из Вест-Поинта.
Итак, служил ли Вальдемар аллегорией Польши? Если это так, то следует ли его агонию понимать как аллегорию мученической смерти I Речи Посполитой?
Если эта иносказательная интерпретация рассказа По выглядит не вполне убедительной, можно рассмотреть другой польский след, ведущий к тому же Вальдемару. Его экзистенциальное положение – существа, застрявшего между жизнью и смертью, напоминает польского вурдалака – вампирического персонажа польского (славянского) фольклора, который стал одной из ключевых фигур польской романтической литературы, созданной многими современными Эдгару По писателями, в частности, Адамом Мицкевичем.
Учитывая приведенные соображения, а также чудовищное состояние нашего героя, мы без преувеличения можем назвать Вальдемара польским литературным вампиром honoris causa.
5. Капитан Немо?
- Жюль Верн, «20 000 лье под водой» (1870)
—
« – Сударь, – отвечал капитан, – я для вас капитан Немо, а вы для меня, как и ваши спутники, только пассажиры “Наутилуса”» (пер. Н. Яковлева, Е. Корш).
Взоры общественности вновь обратились в сторону Польши в 1863 году, когда там разгорелось восстание – очередная попытка сбросить ярмо Российской Империи. Эхо этих волнений докатилось до Франции; рассказывают, что сообщения об этих драматических событиях произвели большое впечатление на Жюля Верна.
Французский пионер научной фантастики в это время как раз садился за новый, «подводный», роман и планировал сделать главного его героя – капитана Немо – участником январского восстания. В раннем наброске романа центральный персонаж был поляком, движимый жаждой отомстить русским, которые вывезли его родственников в Сибирь, а некоторых убили. К тому же его дочь изнасиловали казаки.
К сожалению, издатель Верна, опасаясь влиятельной русской диаспоры в Париже, сумел убедить писателя, что такая задумка может отрицательно сказаться на продажах книги. В результате Немо, каким все мы его знаем, стал принцем-индусом, бороздящим подводные глубины на корабле-призраке, мстя англичанам за их преступления против индийского народа.
Как бы там ни было, индийский Немо (что означает «Никто») скрывал в своей душе некие мрачные тайны, которые могли быть связаны с болезненными переживаниями польского периода его биографии.
«– Господин профессор, – возразил с живостью капитан, – я вовсе не из тех людей, которых вы именуете цивилизованными! Я порвал всякие связи с обществом! На то у меня были веские причины. А насколько причины были основательны, судить могу лишь я один! Я не повинуюсь законам этого самого общества и прошу вас никогда на них не ссылаться!» (пер. Н. Яковлева, Е. Корш)
Все эти факты свидетельствует о том, что Немо по своей сути был не столько вымышленным персонажем, сколько несостоявшимся поляком в истории всемирной литературы. В утешение внимательным польским читателям Жюль Верн оставил на борту «Наутилуса» еще один польский след: портрет Тадеуша Костюшко, украшающий кабинет капитана Немо.
6. Убю Король
- Альфред Жарри, «Убю Король» (1888)
«Папаша Убю: Ах, господа! Как она ни хороша, ей далеко до Польши! А не будь Польши, мир остался бы без поляков!» (пер. Н. Мавлевич)
Никакой недосказанности, как в случае с «Немо», нет и в помине в «Убю короле» Альфреда Жарри. Как всем хорошо известно, действие этого произведения разворачивается «в Польше, а проще говоря — Нигде», а само сочинение снабжено подзаголовком «Поляки». Имена главных героев (такие, как король Польши Вацлав, его сыновья Владислав и Бычислав), квазиисторические фигуры Яна Собеского и Станислава Лешчиньского, а также «целая польская армия», не оставляют сомнений относительно этнического происхождения персонажей.
Но почему вообще эти герои – поляки? Исследователи творчества Жарри связывают замысел этой пьесы со школьными шалостями молодого писателя и его товарищей, которые подтрунивали над своим учителем господином Гербертом (Убю – это как раз и есть абсурдистский вариант произношения этого имени). Нетрудно себе представить, что для скучающих школяров Польша XIX века, о которой господин Герберт рассказывал на уроках истории, казалась экзотической, эксцентрической и (а почему бы и нет?) увлекательной темой.
Этим обстоятельством можно объяснить знаменитый фрагмент, где Польша называется «Нигде». В то время как Жарри изучал в школе всеобщую историю и писал «Убю короля», Польши действительно не было на карте – ее территория была поделена между соседними державами и выведена из политического контекста, то есть и практически, и фактически находилась «нигде». С этой точки зрения данная фраза, которая считается примером абсурдистского юмора, может интерпретироваться как вполне разумная и логическая констатация реального факта.
Полякам понравился французский гротеск о них самих. Сочинение Жарри переводилось на польский язык три раза (в последний раз с помощью Гугл-переводчика). Среди польских произведений, вдохновленных этой пьесой, можно упомянуть оперу «Ubu Rex» Кшиштофа Пендерецкого, а также отличный комикс Франчишки и Стефана Темерсонов.
7. Альбина Мигурская
«“За что? За что? думала она. – И Юзё и я – мы ничего ни от кого не хотим, кроме того, чтоб ему жить так, как он родился и жили его деды и прадеды, а мне только – чтобы жить с ним, любить его, любить моих крошек, воспитывать их. И вдруг его мучают, ссылают, а у меня отнимают то, что мне дороже света. Зачем? За что?” задавала она этот вопрос людям и Богу. И не могла представить себе возможности какого-нибудь ответа».
Согласно несколько сомнительному стереотипу, русские литераторы никогда не проявляли особой симпатии к польским персонажам. В целом с этим тезисом можно согласиться, если говорить о таких авторах, как Пушкин, Гоголь или Достоевский, но есть здесь одно важное исключение: Лев Толстой.
В одном из его последних рассказов «За что?» представлена история Юзефа и Альбины Мигурских. Эта пара старается свести концы с концами в провинциальном русском городе Уральск, куда их сослали за участие мужа в ноябрьском восстании. Несколько лет жизнь семьи была относительно стабильной, но вдруг случается трагедия: их маленькие дети заболели и один за другим умерли. Родители впадают в глубокую депрессию, и из уст Альбины впервые звучит вынесенный в заголовок вопрос: «За что?».
Вскоре, услышав ужасающие подробности подавления польского бунта в далекой Сибири, пара решается на рискованный побег. Альбина разрабатывает искусный, детально продуманный план, который предполагает симуляцию самоубийства мужа, сооружение специального тайника в повозке и даже эксгумацию мертвых тел детей. И все это для того, чтобы тайно вывезти всю семью, вместе с прислугой и собачкой, в Польшу. К сожалению, весь хитроумный план рассыпается, как карточный домик, когда собачка выдает присутствие своего хозяина, а возница-казак, обнаружив безбилетного пассажира, доносит о нем властям. Мигурский отправляется в очередную ссылку, а Альбине остается только вновь задать риторический вопрос: «За что?».
На этом месте рассказ Толстого обрывается. Это произведение, основанное на фактах из жизни Винцентия Мигурского и его жены, может считаться чуть ли не образцом текста нон-фикшн. Настоящий Мигурский после неудачной попытки побега 14 лет прослужил рядовым в русской армии, после чего ему удалось вернуться в Польшу. Его жена, которую Толстой сделал героиней своей новеллы и чью судьбу он с таким сочувствием описал, умерла в России в 1843 году вскоре после рождения сына (который через год тоже скончался).
8. Князь Роман
- Джозеф Конрад «Князь Роман» (1911)
Джозеф Конрад (Юзеф Конрад Коженёвский), самый знаменитый польский деятель мировой литературы, всего лишь однажды сделал местом действия своего произведения Польшу, а главного героя поляком.
«Произнесший эти слова был польской национальности; он принадлежал к тому народу, который, лишенный жизни, теперь в могиле продолжает по-прежнему живую мысль, дыхание, слово, надежду и муку – загнанный туда тысячами штыков и запечатанный тройной печатью трех могучих держав».
Действие написанной в начале ХХ века новеллы «Князь Роман» переносит нас на 70 лет назад, и мы опять оказываемся в 1831 году, то есть снова возвращаемся к теме ноябрьского восстания.
«Князь Роман» – это история польского князя, который, тоскуя по умершей жене, присоединяется к ноябрьскому восстанию. За участие в бунте против России его судят и ссылают в Сибирь. Вернувшись спустя много лет в родные края, он все силы направляет на модернизацию фамильных земель. В конце жизни он предстает почтенным, почти что ветхозаветным старцем, окруженным всеобщим уважением.
Однако этот малоизвестный шедевр ни в коем случае не является позитивистской новеллкой, воспевающей преимущества труда ради общего блага. С князем нас знакомит рассказчик, который Романа – немого старика, общающегося с внешним миром с помощью листка бумаги – видел один раз, еще в детстве. Именно встреча со столь харизматичной личностью, человеком словно бы из другого мира, как представляется, и вдохновило автора на создание этого произведения.
Впрочем, у книжного князя был реальный прототип – князь Роман Сангушко. Конраду удалось создать удивительно живой образ, который для рассказчика стал воплощением таких забытых традиционных ценностей, как любовь к отечеству и нравственная целостность.
9. Тадзио
- Томас Манн, «Смерть в Венеции» (1912)
«За бамбуковым столиком под надзором гувернантки сидела компания подростков, совсем еще зеленая молодежь. Три молоденькие девушки, лет, видимо, от пятнадцати до семнадцати, и мальчик с длинными волосами, на вид лет четырнадцати. Ашенбах с изумлением отметил про себя его безупречную красоту» (перевод Н. Ман).
Написанная в 1912 году «Смерть в Венеции» – несомненно самая известная новелла Томаса Манна. Этой известностью она, конечно, отчасти обязана одноименному фильму Лукино Висконти 1971 года. Неброский сюжет лениво движется по траектории, прочерченной мыслями и желаниями Густава фон Ашенбаха – писателя, проводящего последние дни своей жизни в Венеции. Его мысли раз за разом возвращаются к прекрасному юноше, которого он замечает на прогулках. Родня и гувернантка зовут юношу «Тадзио».
В определенной степени Тадзио можно рассматривать как раннюю версию Лолиты Владимира Набокова. Однако природа страсти у Манна гораздо более благородна, а эротические отношения – явно платонические. Сочетая в себе Эрос и Танатос, объект увлечения Ашенбаха становится в итоге причиной его смерти: в опустевшей Венеции свирепствует холера.
Интересно, что персонаж Тадзио списан с реального польского мальчика, которого Манн встречал в венецианском Лидо годом ранее. Этого красавца звали Владыслав Моес, а это значит, что имя, которое Манн так часто слышал тем памятным летом, было не Тадзио, а Владзио.
Если верить семейному преданию, мальчик действительно был удивительно хорош собой. Рассказывали, будто юный Владек произвел большое впечатление еще на одного знаменитого писателя, тоже нобелевского лауреата, а именно на… Генрика Сенкевича.
Годы спустя Висконти приехал искать исполнителя роли Тадзио в Польшу. Поиски продолжались несколько месяцев, но успехом не увенчались. В результате на роль польского юноши режиссер взял шведского актера Бьёрна Андерсена.
Рассказывают, будто сам Владыслав Моес долгое время не интересовался своей ролью в истории европейской литературы. Ситуация изменилась лишь в 1972 году, когда он увидел фильм Висконти. Тадзио, а вернее, Владзио, был уже пенсионером и разменял восьмой десяток, а картину он смотрел в коммунистической Польше, в эпоху, которую, казалось, от того Лидо делят столетия и которая никогда не кончится.
10. Софи Завистовская
- Уильям Стайрон, «Выбор Софи» (1979)
«Видишь ли, мне было уже все равно – после Освенцима я потеряла веру в Бога. Я сказала себе: Он от меня отвернулся. А раз отвернулся, то я так Его ненавижу, что должна продемонстрировать, доказать Ему свою ненависть».
Еще одна героиня из нашего списка – это персонаж романа Уильяма Стайрона «Выбор Софи» 1979 года, по которому позже был снят фильм с оскароносной ролью Мерил Стрип. Главная героиня, Софи (Софии) Завистовская, – полька, уцелевшая в кошмаре Холокоста. В романе рассказывается об истории ее военных злоключений и послевоенных любовных перипетий: отношениях со все глубже погружающимся в паранойю любовником Натаном Ланданом, а потом о зарождающемся чувстве к начинающему писателю Стинго, от имени которого и написано это произведение.
Читатель узнает о травматическом опыте выживания Софи в оккупированной нацистами Польше. Сюжет фокусируется на трагическом решении, которое героиня вынуждена была принять в тот момент, когда ей вместе с детьми пришлось войти в ворота концлагеря Аушвиц.
Книга в свое время вызвала много споров, в особенности из-за того, что автор изобразил в ней Холокост как преступление, направленное не только против евреев. Однако в коммунистической Польше картина была запрещена по совершенно иным причинам – в ней были беспощадно изобличены проявления польского антисемитизма.
Что мы узнаем от Стайрона о Польше? В определенный момент рассказчик говорит, что Польша, увиденная глазами Софи, напоминает ему американский Юг, причем «Юг из другого, не слишком отдаленного прошлого».
Любопытен еще один польский след в романе Стайрона. По свидетельству одного из биографов писателя, акцент Софи был «списан» с манеры говорить по-английски Эльжбеты Чижевской. Эта прекрасная польская актриса, известная, в частности, по ролям в фильмах Анджея Вайды, эмигрировала в США и значительную часть своей жизни провела в Нью-Йорке, где без особого успеха пыталась продолжать актерскую карьеру, выступая на подмостках авангардных театров.
Автор: Миколай Глиньский, июнь 2016.