Бруно Шульц, «Коричные лавки. Санатория под клепсидрой»
Бруно Шульц, гениальный польский писатель еврейского происхождения, гражданин мира, всю жизнь проживший в провинциальном городке Дрогобыче, сначала австро-венгерском, а затем польском, написал всего две небольшие повести, составленные из новелл – «Коричные лавки» (1934) и «Санатория под клепсидрой» (1937). Уже после смерти (Шульц был застрелен нацистом во время облавы на дрогобычских евреев в 1942 году) эти два сборника принесли писателю – и, кстати, очень самобытному художнику – всемирную славу. Проза Шульца – больше, чем проза, это высокохудожественная мифология европейского захолустья, превратившая маленький пыльный Дрогобыч в сказочный город с таинственными колониальными лавками, поросшими лопухами пустырями, загадочными женщинами и экзотическими птицами, живущими на чердаках. Это, по словам Асара Эппеля, переводчика Шульца, «невиданные и нечитанные реляции из интуитивного», «осознание бессознательного».
Шульца многие называют «польским Кафкой», но это сравнение представляется мне излишне прямолинейным и потому не совсем верным. Шульц намного витальнее, солнечнее, плотояднее, сочнее. Если уж прибегать к сравнениям, то его проза – это гремучая смесь Кафки и Бабеля, приправленная Прустом. И хотя градус неординарности у Шульца никак не уступает кафкианскому, Кафка – невротик, а Шульц, скорее, эротоман и фетишист (чего стоит хотя бы сцена, в которой вызывающе сексуальная горничная Аделя заставляет отца рассказчика – то есть, по сути, Бога-отца – поцеловать ее туфлю). Вообще фигура Бога-отца у Шульца играет очень важную роль. Борхес писал, что вся мировая литература строится вокруг трех архетипических сюжетов – войны («Илиада», «Война и мир»), странствий авантюриста («Одиссея», «Мертвые души») и смерти Бога. Проза Шульца – это, безусловно, третий сюжет. Он описывает деградацию и падение патриархального мира, что отзывается эхом узнавания в душе современного читателя, поскольку последний акт этой драмы мы, кажется, наблюдаем сегодня.
Читать Шульца нужно и тем, кто хочет заново научиться видеть, обрести подлинное зрение, позволяющее прочувствовать все краски мира. Благодаря «Коричным лавкам» и «Санатории под клепсидрой» мы начинаем замечать, что окружающий нас мир, в какой бы заурядной дыре мы ни жили, полон волшебства и чудес. Магия Шульца действует – когда я впервые прочел его прозу, у меня было ощущение, что в доме после долгой зимы вымыли все окна.
Марек Хласко, «Красивые, двадцатилетние. Повести и рассказы»
Русскоязычному читателю творчество Марека Хласко открыла Ксения Старосельская, великий переводчик польской литературы. Думаю, не ошибусь, если скажу, что начинать знакомство с этим писателем лучше с его рассказов, а уж потом можно прочитать литературную автобиографию «Красивые, двадцатилетние» – ностальгическую повесть о писательском пути и литературном становлении, загулах с друзьями молодости, литературной Варшаве 50-х. Биография у этого писателя была и впрямь интересная, бурная, ведь Хласко – это такой польский битник, внешне похожий на Джеймса Дина, своенравный ученик Хемингуэя, секс-символ того далекого времени, превративший свою короткую неприкаянную жизнь в красивую и опасную легенду. И все же его рассказы – это нечто совершенно особенное.
Говорят, что хороший рассказ должен быть похож на сон. Если так оно и есть, то рассказы Хласко – это сны, после которых просыпаешься в слезах, с ощущением, что тебя поняли и простили. Особенно это касается дебютного сборника «Первый шаг в облаках», который вышел в 1956 году и был восторженно принят критиками и читателями. В дальнейшем Хласко подтвердил свой огромный талант мастера короткой новеллы. Почти в каждой из них – в первую очередь таких, как «Ломбард иллюзий», «Красивая девушка», «В поисках звезд», «Пьяный в полдень», «Первый шаг в облаках» – речь идет о трагическом столкновении мечты с грубой изнанкой жизни, хрупкого идеала – с жестокой, временами отвратительной действительностью. А особую – и почти пугающую – достоверность этим рассказам придает музыкальный слух Хласко-прозаика, помогавший ему точно воспроизводить живую разговорную речь героев. И эта достоверность действует, как ушат холодной воды в полночь. Марек Хласко похож на хирурга, который вынужден причинять боль своим пациентам, чтобы потом им стало легче.
А вот самому Хласко жилось нелегко – после того, как он передал две свои повести Ежи Гедройцу для публикации в эмигрантском издательстве «Instytut Literacki», возвращение в коммунистическую Польшу из поездки на Запад стало для него невозможным. Он скитался по Европе, какое-то время жил в Израиле, где брался за любую, иногда самую тяжелую и неблагодарную работу, и в конце концов умер в захудалом немецком отеле от передозировки снотворного в сочетании с алкоголем – в сущности, покончил с собой, устав от нищеты и бездомности. В его рассказе «Страсти» один из героев, врач, говорит медсестре: «У тебя воображения не хватит представить, сколько всего может вынести человек». Тут, конечно, вспоминается знаменитая сентенция из «Преступления и наказания» – кстати, сам Хласко, будучи тонким психологом, не скрывал, какое огромное влияние на него оказывал Достоевский. Хласко рассказывает, как пресловутая человеческая прочность часто легко оборачивается порочностью. Конечно, можно прожить целую жизнь и не узнать о себе многого, как хорошего, так и плохого. Но проза Марека Хласко существенно расширяет наши представления о самих себе.
Витольд Гомбрович, «Порнография»
Гомбрович не без иронии называл свой роман «Порнография», выпущенный в 1960 году в Париже Ежи Гедройцем, «современной польской эротической национальной поэмой». Литературный критик и эссеист Константы Еленский, прочитав роман, писал автору: «Это самая скандальная книга из всех когда-либо написанных по-польски».
Действие романа разворачивается во время Второй мировой войны в оккупированной немцами Польше. Два немолодых варшавских интеллектуала, Витольд и Фридерик, уезжают из столицы в провинцию, чтобы погостить в имении своего приятеля Ипполита. Обратив внимание на шестнадцатилетнюю дочь хозяина Геню и ее ровесника Кароля, живущего в том же доме, Витольд и Фридерик решают, забавы ради, соединить их судьбы, несмотря на то, что Геня уже сосватана зажиточному соседу. Однако эта странная эротическая игра, постепенно сводящая с ума всех домочадцев, заходит слишком далеко, когда два пожилых эстета решают «повязать» молодых людей пролитой кровью.
«Порнография» – весьма чувственный роман. Читатель постоянно ловит себя на том, что он подглядывает в замочную скважину за чужим грехопадением. В этом своеобразном вуайеризме поневоле и в самом деле есть что-то порнографическое, хотя речь здесь не идет о порнографии в привычном значении этого слова – перед нами скорее «порнография духа». Главное же в романе – это его безукоризненный стиль, тонкая игра со словом, самое настоящее пиршество фразеологии, музыкальный ритм. Может быть, поэтому роман практически невозможно пересказать языком кинематографа, и многие ценители Гомбровича считают экранизацию Яна Якуба Кольского неудачной, хотя по-своему его «Порнография» – это прекрасный, печальный, поистине пронзительный фильм.
Станислав Лем, «Солярис»
Знаменитый научно-фантастический роман Станислава Лема, вышедший в 1961 году, породил огромное количество споров и интерпретаций. Каждый видит в нем что-то свое, и это заметно на примере двух столь разных экранизаций «Соляриса»: Андрея Тарковского в первую очередь интересовали проблемы этики и морали, а Стивен Содерберг снял любовную историю. Примечательно, что к обеим киноверсиям сам Лем отнесся резко отрицательно. Лем действительно неуловим, поскольку его фантастика – не о технологических, а о мировоззренческих прорывах.
Что же происходит на далекой планете Солярис, чья поверхность – мыслящий Океан, представляющий собой высокоразвитую форму внеземной жизни? На научно-исследовательской станции, которая вращается вокруг орбиты Соляриса и занимается изучением планеты, творятся странные вещи, и земляне командируют туда доктора Криса Кельвина. Прибыв на станцию, он обнаруживает, что один из ученых покончил с собой, а двое других определенно не в себе. Вскоре выясняется, что разумный Океан, проникая в мысли и чувства людей, материализует их чувство вины, страхи и постыдные желания, населяя станцию «гостями» – фантомами, порожденными человеческой совестью. Это своеобразная попытка контакта со стороны Соляриса, похожая на первый разговор на незнакомом языке, однако к такой форме диалога человек оказывается совершенно не готов. Крис Кельвин (а вместе с ним и читатель) словно стоит перед огромным безжалостным зеркалом, и теперь ему предстоит ответить на множество этических и метафизических вопросов, а заодно выяснить, почему при столкновении с иным разумом он вынужден постоянно натыкаться на самого себя. Возможно, всё дело в том, что человек, как пишет Лем, «отправился познавать иные миры, иные цивилизации, не познав до конца собственных тайников, закоулков, колодцев, забаррикадированных тёмных дверей». Так или иначе, роман Лема заставляет нас заглянуть внутрь себя, почувствовать, что вселенная не исчерпывается одним только нашим «Я» и научиться быть предельно откровенным, прежде всего с самим собой.
Анджей Стасюк, «Белый ворон»
«Белый ворон» – вторая книга Анджея Стасюка, одного из самых известных и популярных писателей современной Польши. Роман вышел в 1995 году, когда за плечами у 35-летнего Стасюка был довольно богатый жизненный опыт: в юности он занимался рок-музыкой, сидел в тюрьме за отказ служить в армии, описал свои тюремные впечатления в пронзительной книге рассказов «Стены Хеврона», а затем перебрался в глухую горную деревушку в Бескидах, где занялся разведением овец и основал издательство «Czarne».
Балансируя между экзистенциальной драмой и криминальным триллером, чем-то напоминая культовый роман Джека Керуака «На дороге», «Белый ворон» повествует о пятерых повзрослевших друзьях детства, которые отправляются в зимний турпоход в горы. Герои не могут найти себя в унылой и предсказуемой польской действительности 90-х – юность закончилась, мечты не сбылись, а надежды не оправдались, поэтому друзья, постоянно рассуждающие о «потерянном поколении» и цитирующие Боба Дилана, уходят на поиски приключений, чтобы снова попытаться начать все с нуля. Приключения не заставляют себя долго ждать, и романтическое путешествие постепенно оборачивается кровавым кошмаром.
Невинное мужское приключение становится опасной дорогой в неведомое, бегством от самих себя, поданным так увлекательно, что от романа совершенно невозможно оторваться. И дело здесь не только в захватывающем сюжете, но и в характерном для Стасюка удивительном чувстве стиля. «Белый ворон» – это великолепная, полнокровная, мускулистая проза. Даже описания природы, обычно не пользующиеся любовью массового читателя, сосредоточенного лишь на фабуле, выполнены так, что читать их совсем не скучно – они придают повествованию дополнительное напряжение: «В свете фар лес был похож на вымысел. Ни намека на зелень, на ветви – сплошь овальные, обвислые силуэты, точь-в-точь символы удрученности и беспомощности. Лес опущенных рук – так это можно было бы назвать» (перевод Леонида Цывьяна).
Роман Стасюка рассказывает не только о том, какую глубокую пропасть прокладывает между людьми взросление. Это своего рода «роман воспитания», книга о повторной инициации, дружбе и предательстве. А самое главное – об ответственности, которую ты принимаешь, когда чувствуешь, что мир начинает относиться к тебе всерьез.
Антоний Либера, «Мадам»
«Мадам» Антония Либеры – прозаика, эссеиста, театрального режиссера, крупного специалиста по творчеству Беккета, переводчика Шекспира, Уайльда, Софокла и Гельдерлина – по праву считается одним из лучших польских романов о любви. Впервые опубликованный в 1998 году, он вызвал самый настоящий фурор, получил главную премию на конкурсе романов издательства «Знак», номинировался на премию «Нике», мгновенно прославил своего создателя и был переведен на множество языков, выдержав в Польше уже несколько изданий. Это неудивительно – перед нами не только головокружительная любовная драма, но и своего рода волшебная шкатулка увлекательных историй со сложным интеллектуальным контекстом.
Действие романа происходит в социалистической Польше во второй половине 60-х годов прошлого века. Герой книги – не по годам способный и начитанный ученик выпускного класса варшавского лицея. Унылая действительность ПНР совсем не устраивает амбициозного юношу, заставляя его предпринимать, как он сам это называет, «попытки магического преобразования реальности» – деятельный старшеклассник создает в школе джазовый ансамбль, ставит с друзьями театральные спектакли. А затем по уши влюбляется в новую учительницу французского – красивую, элегантную и надменную, словно Снежная королева. Пытаясь как можно больше узнать о Мадам, чувствуя, что за ее неприступностью и холодностью скрывается какая-то загадка, он не только пишет ей любовные послания, маскируя их под школьные сочинения, но и начинает самое настоящее расследование и вскоре узнает подробности запутанной и трагической семейной истории своей учительницы. Однако отказаться от начатой им самим «многоходовки», полной прозрачных намеков и литературных провокаций, он уже не может, поскольку на себе испытал магическую силу воображения и художественного слова.
«Мадам» читается взахлеб, словно хороший детектив, написанный впридачу рафинированным языком классического европейского романа. При этом два главных персонажа, ученик и учительница, постоянно ведут нешуточный интеллектуальный «поединок роковой», то и дело обмениваясь цитатами из мировой классики, как заправские фехтовальщики – ударами шпаг. Зачарованный читатель следит за этой сложной, полной интриг шахматной партией, не замечая, как сам становится ее частью, как автор постепенно делает его соучастником игры.
А еще эта книга о том, как Слово может преобразить нашу жизнь. Ведь на самом деле те волшебные времена, когда, как писал Гумилев, «солнце останавливали словом, / словом разрушали города», вовсе не остались в далеком прошлом. Роман Антония Либеры «Мадам» не только напоминает нам об этом, но и рассказывает, как правильно жить и действовать в этом мире слов.
Дорота Масловская, «Польско-русская война под бело-красным флагом»
Свой дебютный роман «Польско-русская война под бело-красным флагом», изданный в 2002 году, Дорота Масловская умудрилась написать в 19 лет, во время выпускных экзаменов. Книга вызвала бурную полемику и очень противоречивую реакцию, принеся Масловской ряд престижных литературных премий и сделав ее самым популярным автором молодого поколения. В России роман вышел в издательстве «Иностранка» в конгениальном переводе Ирины Лаппо.
«Польско-русская война» – это, в сущности, сбивчивый монолог главного героя, юного польского гопника-наркомана Анджея Червяковского по-прозвищу Сильный, который постоянно находится «под кайфом» и практически непрерывно попадает в идиотские ситуации. Сильный – типичное дитя польских национальных предрассудков и стереотипов, ему везде мерещится призрак польско-русской войны, сама Масловская в одном из интервью не случайно назвала его «улавливателем медиа-шума, оснащенным коллективной памятью». Из-за нервной и агрессивной манеры изъясняться, которой Масловская наделила своего героя, некоторые критики окрестили Червяковского Холденом Колфилдом «нулевых», хотя тут, скорее, напрашивается параллель с Марком Рентоном из культового романа Ирвина Уэлша «На игле». Как и в случае с персонажами Уэлша, герои Масловской – это потерянное (точнее, сознательно потерявшееся) поколение, представителей которого, по выражению БГ, «колбасит, как слонов на кислоте». То и дело страдая от жестоких отходняков, усугубленных метафизической славянской тоской, эти «бунтари без причины», тем не менее, пытаются как-то обрести себя заново.
На почве словесной трухи и национальных штампов Масловская взрастила цветы новой литературы – болезнено-бодлеровские цветы, своего рода польские «цветы зла». Именно неповторимый язык этой галлюциногенной книги способствовал тому, что роман произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Как справедливо заметил критик Владимир Иткин, «герои Масловской изъясняются на каком-то совершенно потустороннем сленге. Возможно, так бы поступил с языком Андрей Платонов, будь он двадцатилетним подсевшим на винт польским неформалом».
Михал Витковский, «Любиево»
Михала Витковского иногда называют «польским Жаном Жене». Во многом это справедливо, и не только потому, что дебютный роман Витковского «Любиево» (2005) стал самым радикальным и громким каминг-аутом в истории польской прозы. Как и его старшего французского коллегу, Витковского в первую очередь интересуют «люди бездны», а не представители среднего класса.
«Любиево» – это предельно откровенная книга о польских гомосексуалах, их сложных судьбах, радостях и унижениях, влюбленностях и трагедиях, комплексах и несбыточных мечтах. Характерно, что многие гей-сообщества восприняли книгу неоднозначно, поскольку герои Витковского – не просто геи, но геи-маргиналы, «сливки социального дна», для которых сексуальная инаковость зачастую идет рука об руку с вульгарностью, насилием и безнадегой. Роман оказался шокирующим и вызывающе неполиткорректным, поскольку открытым текстом говорил о страсти с привкусом порока.
Однако Витковский не был бы настоящим художником, если бы его «гейский Декамерон» не выходил бы за рамки отдельной сексуальной субкультуры. «Любиево» – это универсальное высказывание о современном мире, беспардонный гимн сексуальному влечению как таковому, роман о жестокой силе эротического вожделения, для которого безразличны пол, возраст, социальное положение, политические взгляды и эстетические предпочтения – и которое именно благодаря этому своему безразличию к подобным мелочам до сих пор «движет солнце и светила». А еще это книга об одиночестве, поджидающего любого из нас, независимо от его сексуальной ориентации – в конце концов, как верно заметил Ганс Фаллада, «каждый умирает в одиночку».
Что ж, возможно, чье-то одиночество эта откровенная, яркая, брутальная книга сделает чуть более сносным.
Чеслав Милош, «Азбука»
Все чаще приходится слышать о том, что на смену привычным и поднадоевшим литературным формам вот-вот придут другие, новые, куда более практичные и утилитарные – к примеру, роман в виде поваренной книги, повесть о любви, замаскированная под путеводитель, моральный трактат в форме квеста. И, конечно, особая роль в этом преобразовании литературного пейзажа просто обязана достаться... словарям.
Великий польский поэт Чеслав Милош умел предвидеть работу тайных механизмов мироздания. Словно предчувствуя грядущие тренды, уже на закате своих земных дней, Милош написал уникальную книгу «Азбука» – духовную автобиографию, энциклопедию самого себя, которая читается как энциклопедия всего XX века. Для воплощения своего замысла Милош выбрал форму словаря. Разумеется, это не первый опыт такого рода – достаточно вспомнить Милорада Павича и его «Хазарский словарь». Однако масштаб личности Милоша помог ему справиться с поистине глобальной задачей – поведать историю нашей современности, нашей цивилизации.
В этой удивительной книге рассказывается обо всем на свете – здесь есть главы об автомобилях и алкоголе, Бодлере и Достоевском, алхимии и буддизме, русском языке и американской поэзии, Генри Миллере и Артюре Рембо, времени и деньгах, Роберте Фросте и Эдварде Хоппере... Милош делится с читателем «Азбуки» своими размышлениями на темы этики и метафизики, философии и политики, вспоминает различных деятелей науки и искусства, увиденные города и страны. Общение с таким интересным собеседником даром не проходит – прочитав «Азбуку», каждый обязательно обретет ту широту взгляда на мир, которая потом поможет отыскать ключ к тайнам вселенной.
Сильвия Хутник, «Карманный атлас женщин»
Читая роман «Карманный атлас женщин», невольно вспоминаешь строки Пастернака: «...с малых детских лет / Я ранен женской долей, / И след поэта — только след / Ее путей, не боле...». Женская доля всегда была тяжелой и драматичной, но серьезный разговор о ней, пожалуй, начался только в XXI веке. Польская литература в этом смысле не исключение: в Польше, как и в других европейских странах, идеи феминизма пользуются нынче огромной популярностью, и это не замедлило отразиться на расстановке сил в изящной словесности, где появилось много текстов, мир которых – откровенно гендерный, женский. Я бы даже рискнул сказать, что в польской литературе сейчас наступает «время женщин». И одной из самых ярких примет этого времени стал дебютный роман Сильвии Хутник.
«Карманный атлас женщин», вышедший в 2008 году и принесший его автору престижную премию «Паспорт “Политики”», состоит из четырех глав, четырех новелл о страшных женских судьбах. Это даже не новеллы, а, скорее, городские легенды – «Кошелки», «Связные», «Подделки» и «Принцессы». Четыре героини романа живут в одном многоквартирном доме в варшавском районе Охота, и даже зовут их практически одинаково: Манька, Мария, Мариан (одна из четырех женских судеб выпала на долю мужчины) и Марыся. В сущности, это четыре варианта современной судьбы Богоматери.
Роман Сильвии Хутник – тяжелая и звонкая пощечина этому слишком мужскому миру от лица всех униженных и оскорбленных женщин. Современным мужчинам эта книга даст уникальную возможность вытравить из своей души рудименты сексизма и мизогинии, а женщинам поможет научиться себя уважать.
Иоанна Хмелевская, «Что сказал покойник»
В книгах «королевы польского иронического детектива» Иоанны Хмелевской криминальная интрига всегда играла вспомогательную, сюжетообразующую роль, зато главным героем выступал юмор.
Героиню романа «Что сказал покойник» (1972), архитектора и писательницу Иоанну, страшно рассеянную и при этом очень обаятельную особу, в которой угадывается сама Хмелевская, в подпольном казино по ошибке принимают за другого человека и сообщают ей загадочный шифр. В результате Иоанну похищают мафиози, насильно увозят на другой конец земного шара, в Бразилию, откуда она ухитряется сбежать и вернуться в Европу, переплыв океан на угнанной яхте. И это только начало – чтобы спасти свою жизнь, героине придется пережить немало опасных приключений.
О целебном воздействии юмора известно давно. Вот что рассказывает о чудесных свойствах романа Хмелевской «Что сказал покойник» Алла Штейнман, директор российского издательства «Фантом Пресс», которое первоначально было маленьким филиалом польского издательства и в 90-е годы создало на постсоветском пространстве самую настоящую моду на иронические детективы Хмелевской:
«Это был 1991 год, когда все рухнуло и в моей личной жизни, и в стране, и у всех везде. В какой-то отчаянно тухлый день подруга с терапевтической целью подсунула мне книгу «Что сказал покойник», которая выходила в сборнике польских детективов в 1983 году. Но я была в таком отчаянии, что само собой не поверила, что чтение может помочь что-то изменить. И вот я читаю «Что сказал покойник» и за два дня не просто прихожу в себя — у меня появляется совершенно бешеный драйв и вполне отчетливая мысль: если мне это так быстро помогло, то такие книжки могут помочь кому угодно».
«Среди печальных бурь. Из польской поэзии XIX-XX веков»
В этой замечательной антологии польской поэзии в переводах Анатолия Гелескула, изданной несколько лет назад петербургским издательством Ивана Лимбаха, представлены шестнадцать польских поэтов двух веков, от Адама Мицкевича до Тадеуша Новака.
Анатолий Гелескул (1934 – 2011) – великий русский поэт-переводчик, первый лауреат переводческой премии «Мастер», лауреат премий «Инолиттл» и «Иллюминатор» – известен и любим в первую очередь как переводчик с испанского и польского языков. Он, в частности, подарил нам стихи Федерико Гарсиа Лорки. В переводах Гелескула есть всё – невероятное мастерство и какая-то инопланетная музыкальность, тончайший слух, удивительная нежность и поистине рыцарская удаль.
Поэтому прочитать в его великолепных переводах стихи Лесьмяна, Стаффа, Тувима, Бачинского, Ивашкевича, Галчинского и других – это особое наслаждение. Кроме того, о каждом поэте переводчик написал небольшое эссе, представив портрет автора на фоне эпохи, в историко-культурном контексте.
Что же могут нам дать сегодня эти стихи, подавляющая часть которых написана более полувека назад?
Читать поэтов – это лучший способ понять другой язык, другой народ и его культуру, вот почему, познакомившись с польской поэзией, мы сможем понять Польшу. Как признается в предисловии к книге сам переводчик, «поэзия – это усилие коллективной души». А в истории Польши были времена, когда польская поэзия буквально заменяла полякам родину.
Не нужно забывать и о том, что поэзия, по определению английского поэта Кольриджа – это «лучшие слова в лучшем порядке», и поэтому она способна придать нашему сознанию поистине колоссальную энергию. Это своего рода снадобье, лекарство от бессмысленности и тщетности жизни. Иосиф Бродский не случайно замечал, что поэзия учит нас частности человеческого существования – иными словами, превращает человека из послушного винтика исторической необходимости в личность с «лица необщим выраженьем». Собственно, смысл человеческой жизни в том и состоит, чтобы стать самим собой, состояться как неповторимая индивидуальность. А на этом тернистом пути лучшего союзника, чем поэзия, у нас нет.