Нет, не только Барбара Брыльска. Эта красавица казалась слишком холодной, к тому же её обаяние таяло с каждым регулярным показом «Иронии судьбы»: узнаваемый быт советской комедии убивал все эротические подтексты.
Печать нездешней красоты и сексуальности носили несколько имён. Всех не вспомню, скорее всего, я и не запоминал их сразу: исключением были необыкновенно популярная в СССР Брыльска и принадлежащая совсем к другому поколению актриса с говорящей фамилией Фигура. Но сейчас, вспоминая женские образы, которые смущали покой подростка, я могу найти эти имена: Барбара Квятковская-Ласс, Пола Ракса, Беата Тышкевич, Эва Шикульская, Майя Коморовская, Анна Дымна, Гражина Шаполовская.
Польские актрисы приходили в фильмах самых разных лет, бессистемно появлявшихся на телевидении и в кинотеатрах: это были и «Ева хочет спать», снятая за десять лет до моего рождения, и «Сексмиссия» (в советском прокате стыдливо названная «Новые амазонки», что, впрочем, волновало юношеское воображение не меньше), появившаяся в СССР в том году, когда я пошел в армию. И, конечно же, «Рукопись, найденная в Сарагосе», «Ва-банк», «Четыре танкиста и собака», «Барышни из Вилько», «Знахарь», «Фараон», «Кингсайз». А ещё многие польские актрисы снимались в советском кино.
И все они были, как сказали бы в голливудской мелодраме, особенные. Куда более особенные, чем красавицы советского кино. И не только потому, что в польских актрисах было удивительное, невиданное изящество. Советские актрисы могли быть чудо как хороши, но глядя на них, становилось понятно, что и некоторые одноклассницы могут стать советскими звёздами. Польки же были далеки и казались совершенно недоступны. Возможно, потому что первым опытом прикосновения к польской женщине, а может быть и вообще встречи с чем-то польским, стал журнал «Кобета и Жиче» (популярный в ПНР журнал «Женщина и жизнь» — в СССР в то время о жизни рассказывали «Химия и жизнь» и «Наука и жизнь»), случайными номерами которого обменивались мать и её подруги. Единственный доступный образец того, что казалось эротикой. Красавицы в нездешних нарядах. Красавицы, демонстрирующие бельё. Тела, казавшиеся идеальными, и потому не существующие в обычной жизни. Воплощение недостижимого.
Писал ли кто-нибудь о том, что Польша для части образованного советского общества стала тревожащим образцом «иного»? Запад был другой вселенной. Польша была куда ближе — и оставалась совсем, совсем другой. Наверное, этим и был вызван специфический интерес советской интеллигенции ко всему польскому, иногда переходивший в откровенное полонофильство. Джаз и кино, фестиваль в Сопоте и «Кабачок 12 стульев», Анна Герман и Марыля Родович, возможность ездить в Польшу и странная доступность польских книг сделали своё дело. Я рос в такой среде, она же сформировала многих моих ровесников. Беременная мной мама ходила на курсы польского языка, отец учил польский, чтобы читать Фрейда и американских фантастов. Один мой одноклассник в начале 80-х купил в Новосибирском доме книги польско-русский словарь и польское издание «Властелина колец», потому что русский перевод трилогии Дж. Р. Толкина, который появился в 1982, был неполным; я с упоением рассматривал американские «фантомы» и французские «миражи» в книжке «Nowoczesny samolot wojskowy» («Современный военный самолет»).
А польские актрисы были лучшим символом этого манящего мира — вроде бы знакомого, но совершенно недоступного. И не случайно для советских людей главная романтическая телеистория разыгравалась каждый предновогодний вечер с участием Барбары Брыльской.
Текст: Михаил Калужский
Михаил Калужский — российский журналист и драматург, общественный деятель. Руководил театральной программой Сахаровского центра. Публиковался в «Русском репортере», «Афише», Snob.ru, Colta.ru, Booknik, «Новой Европе», Open Democracy, «Вокруг света» и др.