Пагубная страсть к стихосложению
Бжехва дебютировал в 1915 году, будучи еще подростком. Его стихи напечатал петроградский «Штандарт», возглавляемый поэтом и переводчиком Ремигиушем Квятковским. Позже поэт опубликовал несколько юношеских стихов в «Киевских колосьях», был награжден за стихотворение, посвященное скончавшемуся в ноябре 1916 году Генрику Сенкевичу. В то время Бжехва еще не связывал своего будущего с писательской карьерой.
«История моих занятий очень длинна и берет свое начало в моей ранней юности. Имея с детства пагубную страсть к стихосложению и будучи весьма своенравным подростком, я давал волю своей злости в рифмованных пасквилях, в которых ко всеобщему огорчению издевался над достойнейшими тетками. Посему, когда в 1918 году я вернулся из России в оккупированную Варшаву, и мне пришлось самостоятельно искать себе место в жизни, родственники припомнили мне мои давние сатирические пристрастия и посоветовали попытать счастья в варшавских кабаре, которые в то время вошли в моду (…) и становились сатирической трибуной, с которой звучали политические аллюзии, едкие замечания в адрес оккупанта, острые шутки, бичующие язвы того времени. Анекдоты, злые репризы и песни, которые рождались на этих сценах, расходились по всей Польше, становились предметом обсуждения во время дружеских посиделок, их перенимала улица (…), а некоторые из них приводили авторов и исполнителей прямиком за решетку» (Ян Бжехва, «На полях», в «Дымок папиросы, или воспоминания о сценах, сценках и надсценах» под редакцией Казимежа Рудзкого, Варшава 1959 г.).
С десятью своими произведениями, вдохновленными главным образом творчеством Леманьского и Боя, молодой автор отправился в театр на открытом воздухе «Аргус» (что располагался в Варшаве на ул. Беляньской), литературным директором которого был Ян Станислав Мар. Первые девять сочинений были отвергнуты, а последнее, самое, по мнению автора, слабое, Мар одобрил и сразу же выдал автору из кассы 20 марок. Песенку «Рюквандекреры» (так по-немецки называли реэмигрантов) неделю спустя исполняла Луна Наленчувна. «Так началась моя карьера автора кабаре, началась и продолжалась почти пятнадцать лет».
«Весной 1918 года в Варшаве существовали четыре кабаре: самым старым и самым лучшим был “Черный кот”, возглавляемый Казимежем Врочиньским; “Мираж”, где властвовал Ежи Бочковский, который впоследствии основал “Qui Pro Quo”; “Сфинкс” под руководством Вацлава Юлича, а также уже упомянутый выше “Аргус”. Примерно в это время Тувим предложил мне присоединиться к кабаре “Гаудеамус”. Просуществовало оно недолго (…)» (Ян Бжехва, «На полях», в «Дымок папиросы, или воспоминания о сценах, сценках и надсценках» под редакцией Казимежа Рудзкого, Варшава 1959).
Болеслав Лесьмян не рекомендовал кузену публиковать стихи, привезенные из России. «Он советовал их сжечь и начать писать заново», — вспоминал успешный автор кабаре.
Фрагмент мультфильма «Коварная блоха», реж. Зофья Олдак. Полная версия доступна на ninateka.pl
В 1926 году Ян Бжехва впервые женился. Его избранницей стала Мария Сундерланд, внучка отцовской сестры. Когда в августе 1928 года появилась на свет их дочь Кристина, они еще оставались в официальном браке, но у поэта уже был роман с Каролиной Лентовой, урожденной Мейер, которой суждено было стать его второй супругой. Лесьмян не мог простить Бжехве того, что тот бросил «их общую кузину, красавицу Марысю», из-за чего отношения родственных поэтов на несколько лет прекратились. Кристина увидела отца лишь в возрасте девяти лет — на похоронах Болеслава Лесьмяна.
Самый певучий поэт
В 1926 году Бжехва издал сборник стихов «Вымышленные лики» (Oblicza zmyślone). Рецензии были резко негативными.
«Часть рецензентов отреагировала самым обидным для любого автора образом, обнаружив схожесть поэзии Бжехвы с творчеством его гораздо более талантливого кузена. Они рассмотрели в стихах Бжехвы похожую тематику, язык и даже метафоры. Что, как и Лесьмян, он бежит от действительности к природе, к Космосу, к Богу. Ежи Браун в “Литературной газете” прямо назвал Бжехву вторым Лесьмяном. Мало того, некоторые считали, что Бжехве удались только те стихи, в которых он ориентируется на Лесьмяна. Другие, напротив, советовали автору, если он желает отыскать собственный путь в поэзии, как можно быстрее отказаться от подражательства и Лесьмяну, и другим поэтам, которые вместо того, чтобы смотреть в будущее, сползают в строну поэтики девятнадцатого века» (Мариуш Урбанек, «Бжехва не для детей», Варшава, 2013).
После выхода в 1929 году очередной книги его стихов критики (в большинстве своем те же, что изругали предыдущий сборник) повторили свою мантру: заимствования, вторичность, подражательство. Лесьмяну, Казимежу Вежиньскому, Яну Кохановскому и даже … Станиславу Пшибышевскому. «Дальше было только лучше. Свою рецензию о вышедшем в 1935 году томике «Полынь и облако» («Piołun i obłok») Кароль Виктор Заводзиньский назвал “самый певучий поэт”. Это звание пристало к Бжехве на года», — пишет Мариуш Урбанек. Книга «Полынь и облако» вышла через несколько месяцев после смерти Юзефа Пилсудского, в нее автор включил посвященный маршалу цикл «Имя величия» («Imię wielkości»).
Первый томик стихов для детей — «Плясала иголка с ниткой» — вышел в конце 1937 года, накануне Рождества, но был датирован 1938 годом. В него были включены стихотворения, которые остаются популярными до сих пор: «Помидор» («Pomidor»), «Журавль и цапля» («Żuraw i czapla»), «На прилавке» («Na straganie»). Через год вышел следующая книга детских стихов под названием «Утка-баламутка». В нее вошли стихотворения «Знаки препинания» («Znaki przestankowe»), «Сойка» («Sójka») и др.
До потери сознания
Один из важнейших периодов в творчестве Бжехвы пришелся на время Второй мировой войны. Тогда он написал такие произведения, как «Академия пана Кляксы» и «Пан Дропс и его труппа». При этом собственные приключения автора в ту пору не очень отличались от перипетий его литературных героев.
Оккупация, по словам самого Бжехвы, вовсе его не касалась, потому, что… он был влюблен. Его безумная любовь к Янине Сероцкой, урожденной Магаевской, стала легендой. Янина была женой парикмахера, занимавшегося параллельно различными не совсем легальными делами. Поэт влюбился в нее с первого взгляда, но, увы, безответно. Это было в 1940 году. История этого чувства сохранилась благодаря воспоминаниям Казимежа Брандыса, который написал о Бжехве, что «в день падения Парижа он принял яд, поскольку его любимая призналась ему, что любит другого». Яд не подействовал. Спустя два с половиной года, в день разгрома немцев под Сталинградом, он увидел свою возлюбленную в баре на Новом Свете. Поэт вошел в заведение, пал перед нею на колени и… потерял сознание. Ему в очередной раз пришлось услышать, что его единственная не собирается бросать мужа.
«Сказочник худел на глазах, из-за чего отчетливее проявились его семитские черты», — рассказывал Брандыс.
Однажды двое в штатском забрали Бжехву из кондитерской и отвезли его в резиденцию гестапо, что размещалась на аллее Шуха. Там задержанный заявил, что хотя и не является евреем, не возражает, если его расстреляют, потому что жизнь ему совершенно не дорога. «Почему?», — удивились гестаповцы. «Потому что женщина, которую я люблю, не хочет быть со мной», — ответил поэт. Немцы рассмеялись и выставили его за дверь. На выходе, у будки охранника, Бжехва вспомнил, что оставил на столе в кабинете шоколадный тортик. Он вернулся, постучался, извинился и забрал свой десерт. Такая невиданная наглость настолько поразила немцев, что они не возражали.
Завоевать сердце любимой ему удалось лишь после войны. Романы с другими женщинами у автора «Пана Кляксы» начались только после свадьбы. При этом, как считает Казимеж Брандыс, они с Яниной подходили друг другу. Супруги были вместе до самой смерти Яна.
После войны начался период относительного благополучия для авторов детских стихов и настоящего процветания для сочинителей пропагандистских произведений, прославляющих новый строй и его руководителей в стране и за рубежом. И хотя сам Бжехва в партии никогда не состоял, пятидесятые годы прошли для него под знаком следования установленным ею соцреалистическим канонам. Многие его тогдашние сатирические произведения и так называемые «политические вертепы» навлекали — и продолжают навлекать! — на его голову громы и молнии осуждения. Те, кто хорошо знал поэта, как например, Рышард Матушевский, утверждают, что Бжехва писал эти стихи вовсе не по конъюнктурным соображениям. В этом у него не было нужды.