В начале июля 1918 июня в одном из литературных кафе в Москве произошло невероятное происшествие. Находящийся в сильном подпитии начальник отдела по борьбе с международным шпионажем ВЧК Яков Блюмкин стал демонстрировать собеседникам списки арестованных и ордера на расстрел, хвастаясь тем, что он может решать, кого «пустить в расход», а кого пощадить. При излияниях Блюмкина присутствовал поэт Осип Мандельштам, который в то время служил в Наркомпросе у Луначарского; он выхватил бумаги из рук Блюмкина и начал их рвать. Возможно, что это были не списки, а ордер на расстрел конкретного человека, так, во всяком случае, об этом вспоминала позже Надежда Яковлевна Мандельштам. Она писала, что Блюмкин говорил о каком-то искусствоведе, венгерском или польском графе, Осипу Мандельштаму незнакомом. После того, как Мандельштам бросился на Блюмкина и порвал бумаги, чекист стал угрожать, что пристрелит его.
А спустя всего несколько дней, 6 июня 1918 года, в центре Москвы произойдет всем известное убийство немецкого посла Мирбаха Яковом Блюмкиным и Николаем Андреевым, которые были членами партии левых эсеров. Вслед за убийством начнется эсеровский мятеж, после подавления которого будет допрошен сам Феликс Дзержинский, и в частности, его будут спрашивать о личности Блюмкина, которого он поставил на столь ответственную должность. В показаниях Дзержинского неожиданно прозвучало имя Осипа Мандельштама и того неведомого человека, за которого он заступился.
Из показаний Дзержинского: «За несколько дней, может быть за неделю до покушения я получил от Раскольникова и Мандельштама (в Петрограде работает у Луначарского) сведения, что этот тип (имеется в виду Яков Блюмкин – Н. Г.) в разговорах позволяет себе говорить такие вещи: «Жизнь людей в моих руках, подпишу бумажку – через два часа нет человеческой жизни. Вот у меня сидит гражданин Пусловский, поэт, большая культурная ценность, подпишу ему смертный приговор», но, если собеседнику нужна эта жизнь, он ее «оставит» и т. д. Когда Мандельштам, возмущенный, запротестовал, Блюмкин стал ему угрожать, что, если он кому-нибудь скажет о нем, он будет мстить всеми силами. Эти сведения я тотчас же передал Александровичу, чтобы он взял от ЦК объяснения и сведения о Блюмкине для того, чтобы предать его суду. В тот же день на собрании комиссии было решено по моему предложению нашу контрразведку распустить и Блюмкина пока оставить без должности. До получения объяснений от ЦК левых эсеров я решил о данных против Блюмкина комиссии не докладывать. Блюмкина я ближе не знал и редко с ним виделся».
Еще из воспоминаний Надежды Яковлевны Мандельштам, будущей жены поэта, известно, что Осип Мандельштам не оставил своих усилий по спасению неизвестного «венгерского или польского графа» и пошел к своей давней близкой подруге Ларисе Рейснер, которая была замужем за высокопоставленным большевиком Федором Раскольниковым. Оттуда и пришли все эти сведения к Дзержинскому, которые легли в основу его показаний о «дурном поведении» Блюмкина. Но Надежда Яковлевна не помнила, о каком графе идет речь. И вот это имя – имя польского поэта – прозвучало из уст Дзержинского.
Надежда Яковлевна Мандельштам вспоминает об этой истории так: «При встрече с О. М. Лариса сразу вспомнила, как она изменила себе и поехала с ним к Дзержинскому: "Зачем вам понадобилось спасать этого графа? Все они шпионы…" Она не без кокетства пожаловалась мне на О. М.: он так на неё набросился, что она, не успев опомниться, «влипла в эту историю»… А в самом деле, почему она согласилась наперекор всей своей позиции ехать просить за неизвестного «интеллигентишку»? О. М. считал, что Ларисе захотелось продемонстрировать своё влияние и похвастаться близостью к власти. А по-моему, она просто выполнила то, что считала прихотью О. М., которого была готова как угодно баловать за стихи».1
Кто же такой был Пусловский? Воспользуемся исследованием замечательного мандельштамоведа Леонида Видгофа. «По сведениям из «Польского биографического словаря», Францишек Ксаверий Пусловский – польский аристократ, офицер, поэт, любитель искусства. Родился в 1875 году под Парижем. Был подданным России, но в восемнадцать лет сменил российское гражданство на австрийское. Служил в австрийской кавалерии, затем изучал право, штудировал в Берлине философию и историю искусств. Первая мировая война застала его в родном имении Чарковы над Нидой. Там у него базировались легионеры Юзефа Пилсудского, сторонники отделения Польши от России и образования независимого польского государства. Имение было занято российскими войсками, Пусловского арестовали и через некоторое время привезли в Москву, где он был определен на жительство до конца войны. Живя в Москве, был, в частности, секретарем консула США и главой художественной комиссии польского театра. Общался с польскими деятелями науки и культуры, был знаком с князем Феликсом Юсуповым, одним из убийц Распутина. В 1918-м был арестован2, приговорен к смертной казни. Освобожден Ф. Дзержинским по настоянию наркоминдела Г. Чичерина. (Дата освобождения в «Польском биографическом словаре» не указана, говорится только о 1918 годе)».
Судя по воспоминаниям Надежды Мандельштам, Чичерин был хорошо знаком с Мандельштамом, и предлагал ему работу переводчика в Наркоминделе. Мог ли Осип Эмильевич обратиться и к нему с заступничеством за польского поэта? Мог, конечно, и возможно, сделал это тогда же. Продолжим рассказ о Ксаверии Пусловском. «В этом же году вернулся в Польшу, служил, был видным общественным деятелем, прожил еще пятьдесят лет и умер девяностотрехлетним в Кракове в 1968 году. Первым опубликованным произведением Пусловского, согласно цитируемому словарю, была поэма о любви (1899); в 1909 году выходит его книга “Castrum Doloris”, в 1910-м – “Wigilia” и “Carmen Saeculare, Doźynki w Czarkowach” («дожинки» - праздник урожая). В Москве, в период высылки Пусловского, вышел “Spiewnik Bogorodzki” (1916) – сборник, составленный из стихотворений нескольких поэтов (“spiewnik” – песенник); в книгу были включены стихи Пусловского и он написал предисловие к ней. (Сборник был переиздан в Польше.) На протяжении своей долгой жизни Пусловский много переводил – с французского, английского, немецкого, русского и других языков. В 1961 году в Париже был опубликован сборник с его оригинальными стихами и переводами».
К этому стоит добавить, что семья Пусловских владела ценнейшим собранием живописи. Его отец был известным коллекционером, дружил с виднейшими представителями тогдашней художественной богемы. Во Франции семья близко дружила с семьей Прустов. В семейной коллекции находились портреты родителей, Зигмунта и Марии Пусловских, а также самого Францишека, кисти Яна Матейко, Ольги Бознаньской, Юзефа Мехоффера, Яцека Мальчевского. Кроме того, в краковском дворце Пусловских (витражи для окон проектировал Ян Матейко) находились картины Лукаса Кранаха, Питера Пауля Рубенса, Эжена Делакруа, Артура Гроттгера. В конце 30-х годов Ксаверий Пусловский немалые доходы от выставок своей коллекции передал в фонд строительства Национального музея в Кракове. В 1953 году Пусловский, отчасти под давлением новой власти, подарил свой краковский дворец, библиотеку и сто ценных картин из своего собрания Ягеллонскому университету. Часть картин и старинные гобелены из коллекции он передал в дар Королевскому замку Вавель.
Леонид Видгоф надеется, что в Польше заинтересуются этим историческим эпизодом, и исследователи смогут найти в архивах информацию о нем. Нет ли в польских архивах следов заступничества Осипа Мандельштама? Знал ли об этом польский поэт?
Удивительно еще и то, что пути Осипа Мандельштама и Якова Блюмкина пересекутся еще не раз. В 1919 году Блюмкин окажется в Киеве и придет с покаянием к главному чекисту Мартину Лацису, будет прощен и снова займет высокий пост. В 1920 году, после разгрома армии Врангеля в Крыму, он, вместе с Белой Куном и Розалией Землячкой руководит кровавой расправой над тысячами офицеров этой армии, членами их семей и всеми, кто походя был обвинен “в контрреволюции”3. Однажды, когда Мандельштам со своей еще не женой, а подругой Надеждой Хазиной шел по Киеву, навстречу им проскакали всадники в черных бурках, один из них остановился, вынул револьвер и наставил на поэта, тот в ответ помахал ему рукой. Испуганная Надежда Яковлевна спросила, что это значит. Мандельштам сказал ей, что это его знакомый, Яков Блюмкин; тот убрал руку с револьвером в бурку, и проскакал мимо. Через несколько лет они встретились в поезде, и снова Блюмкин, по своему обыкновению, наводил револьвер на поэта, а потом убирал и они “говорили о стихах”. В то время он был, как сам заявлял, “незаменимым специалистом в ОГПУ в области диверсий”. А потом газеты написали о расстреле Блюмкина за связи с Троцким. Мандельштам, узнавший об этом в Армении, был потрясен, потому что ненавидел, когда отнимают жизнь у кого бы то ни было.
Примечания:
1 - Н. Я.Мандельштам, “Воспоминания”. М., 1999
2 - В газете «Заря России» (бывшее «Утро России»), в номере от 29 июня 1918 года: «Арестованный в гостинице “Элит” австрийский подданный граф Ксаверий Пусловский, известный польский писатель, уже более двух недель находится в заключении в Бутырской тюрьме. Никакого обвинения ему не предъявлено». (По сведениям Леонида Видгофа)
3 - Из книги Савченко В. А. Авантюристы гражданской войны: Историческое расследование (Харьков: Фолио; М.: ACT, 2000) : «Для руководства «процессом» из Москвы приехали «специалисты»: Бела Кун, Землячка и Блюмкин. Об участии Блюмкина в уничтожении офицеров в Крыму имеются только отрывочные сведения. Очевидно, он выехал в Крым 25–28 ноября 1920 года как «контролер-проверяющий» исполнение указаний Троцкого полном уничтожении офицерства в Крыму. Пробыл он там всего несколько недель, участвуя в массовых расстрелах, о чем не раз рассказывал своим знакомым. «Кровопускание» в Крыму в конце ноября — декабре 1920-го — одна из самых страшных страниц в истории гражданской войны. По разным данным, от 50 до 100 тысяч человек было казнено в Крыму. Путем облав и «регистрации» офицеров и чиновников были арестованы десятки тысяч человек, обреченных на истребление. Уничтожались раненые и больные офицеры в лазаретах, врачи, священники, выявленные помещики, буржуа и их семьи, махновцы, что штурмовали Крым. Только в Севастополе и Балаклаве было казнено более 20 тыс. человек, в том числе и рабочие, что помогали эвакуации «белых». Уничтожались женщины, старики, подростки. В севастопольских садах на деревьях были повешены десятки обладателей «белой кости». Л. Троцкий говорил: «Крым это — бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит».