Рождение мессии?
Личность Франка сформировалась на османских Балканах с их необычной атмосферой, на которую накладывались мессианские течения, с XVII века сотрясавшие ортодоксальный иудаизм. У Франка как автора мессианской доктрины, корнями уходящей в Каббалу, были свои предшественники. Самый важный из них — это, безусловно, Саббатай (Шабтай) Цви, родившийся в 1626 году в Смирне. Цви перешел в ислам, однако это не спасло его от ареста и заключения в крепость на территории нынешней Черногории, где он и умер в 1676 году. Тем не менее, Саббатай сумел увлечь за собой тысячи последователей. Яков Франк в начале своей деятельности тоже принадлежал к саббатианцам.
В 1750 году в Смирне (сегодня город Измир в Турции) Франк встретился с Иссахаром из Подгайцев. Здесь же его тайно посвятили в учение Барухии Руссо, еще одного еврейского мессии. В 1752 году Франк женится, а 5 ноября того же года основывает в Салониках бет-га-мидраш (высшую школу) и становится признанным хахамом (мудрецом). Две недели спустя ему впервые явился Святой Дух, о чем он на загадочном языке скажет: «Mostro Signor abascharo» («Наш Господин нисходит»). Спустя полгода он закрывает бет-га-мидраш и перебирается в Смирну.
Почему Польша?
Франк приезжает (возвращается!) в Польшу под конец 1755 года. Его уговорили на это саббатианцы из Подолии, где мессианское движение было особенно сильным: на его пике, связанном с деятельностью Саббатая Цви в середине XVII века, многие евреи забросили свои занятия. О них писали, что они целыми днями сидели в синагогах, распевая песни в честь Избавителя. Таким образом, здесь Франк мог рассчитывать на больше число последователей, а возможно, он с самого начала верил, что сыграет здесь роль мессии или хотя бы псевдо-Саббатая.
В Смирне он якобы несколько раз слышит голоса, велящие ему отправиться в Польшу и увлечь тамошних евреев христианской верой. Позже Франк также скажет, что в Польшу его позвал сам Иисус (кстати, по прибытии в Польшу он начал считать себя Иисусом Утешителем).
Со временем Польша становится одним из основных составляющих его теологической и историософской концепции. «В Польше сокрыты все блага мира», — говорил пророк. О чем речь?
Дорога к Исаву
Франк считал, что народ Израиля должен вступить на новый путь, который он назвал «дорогой к Исаву». Библейский Исав был братом Иакова (Бытие 33:14). Иаков обещал навестить брата в принадлежавшей тому области Сеир, но Писание об этом умалчивает. Дорога была слишком трудной. По мнению историка и философа Гершома Шолема, Франк полагал, что пришел час вступить на этот путь, ведь он вел к «истинной жизни» — центральной идее, которая в системе Франка неразрывно связана со свободой и освобождением от всех прежних принципов.
По мнению Шолема, это был путь к последовательной религиозной анархии. Исав (второе имя Эдом — синоним Рима и христианства), по мысли ученого, служит в учении Франка неиссякаемым источником жизни, несущим освобождение от любых запретов.
Один из главных принципов, провозглашенных Франком, — полное отрицание действующих законов, и в первую очередь законов Торы. Его деятельность во многом заключалась в нарочитом попрании традиционного талмудического права (галахи). Проявлением не скованной никакими правилами жизни можно считать сексуальную свободу, которую практиковали члены секты Франка. Известен антиномистическый обряд в Лянцкороне, с которого началось триумфальное шествие франкизма по Польше. Во время обряда последователи Франка, собравшиеся в частном доме, танцевали вокруг голой женщины, которая, по одной из версий, заменяла им Тору.
В поле Эдома, то есть в Польшу…
Если принять, что Исав — это Польша, а Эдом — христианство, становится понятной такая фраза из «Книги слов Господних» («Księga Słów Pańskich»), opus magnum Якуба Франка:
«Когда Иаков боролся с ангелом, ангел спросил его: “Иакове, куда идешь?” Тот ответил: “В поле Эдома, то есть в Польшу”».
Чтобы достичь франкистского идеала, необходимо принять внешний облик Эдома, то есть христианство. В этом Франк пошел на шаг дальше своего предшественника Саббатая Цви, который столетием раньше перешел в ислам. В 1759 году во Львове Франк (который, впрочем, раньше тоже успел принять ислам) вместе с несколькими сотнями своих последователей перешел в христианство. Это было логичное следствие концепции, согласно которой религии были лишь этапами мессианского пути (Франк верил, что в каждой из них правда скрыта, как плод в скорлупе, — нужно только его достать).
По мнению Марии Янион, во франкистском мифе о «дороге к Исаву» и Польше как Земле Обетованной был еще один революционный момент: полный отказ от идеи возвращения в Палестину. Мир должен был быть спасен в Польше.
При этом Польша, по мысли Франка, место неоднозначное. Адам Липшиц замечает, что Польша у Франка — это еще и «место без формы», «простой пустой край без воды, то есть без наук».
Роль Польши в эзотерическом учении Франка можно истолковать и более приятным образом. Франк надеялся, что вместе со своими последователями он получит что-то вроде автономной территории на землях Речи Посполитой.
Франкисты и легитимизация легенды о ритуальном убийстве
Одно из самых знаменитых изображений «кровавого навета», Кафедральный собор в городе Сандомир; источник: Wikipedia Одним из самых скандальных — и чреватых последствиями — моментов на пути Якуба Франка к Исаву стали события, произошедшие в ходе так называемого каменецкого диспута — публичного спора между ортодоксальными раввинами и мессианистами из секты Франка, который состоялся в 1757 году в городе Каменец-Подольский.
Именно тогда саббатианцы (будущие франкисты, которых называли еще контрталмудистами) впервые публично обвинили ортодоксальных евреев в ритуальных убийствах. В изданной уже после диспута брошюре они подробно рассказали, в какие праздники раввины велят использовать христианскую кровь, а в какие надругаться над гостиями и святыми образами. «Саббатианцы были готовы на все, чтобы выиграть борьбу», — заключает Ян Доктор.
И они были близки к победе. «Решение суда представить на рассмотрение сейму вопрос, стоит ли вообще терпеть в Речи Посполитой талмудистов, учение которых оскорбляет веру и власть, звучало почти как похоронный звон для раввинского иудаизма в Польше», — пишет Доктор.
На каменецкой рыночной площади жгли талмуды, и лишь внезапная смерть защитника саббатианцев епископа Дембовского сдержала волну преследований ортодоксальных евреев.
Тема ритуальных убийств вновь прозвучала во время Львовского диспута 1759 года, в результате которого сторонники Франка крестились, заручившись поддержкой Церкви. Цена этой победы была высока: циничное обвинение соплеменников в ритуальных убийствах, породившее суровые преследования евреев. Франкисты навсегда покинули лоно иудаизма — пути назад не было, все мосты за собой они сожгли.
Ясная Гора, или Новая гора Синай
Ченстоховская икона Божией Матери, хранящаяся
в Ясногорском монастыре, фот. Wikipedia / CC Франка обвинили в том, что он считает себя воплощением Бога, а его обращение в христианство было не вполне искренним. На этом основании «еврейского мессию» арестовали и заключили в монастырь на Ясной горе. Фактически именно там — в столице польского католицизма — окончательно оформилась доктрина и новаторская теология Франка (отсюда и его псевдоним Ченстоховер), практически не менявшаяся до самой его смерти. В чем же она заключалась?
Как пишет Ян Доктор, на момент ареста Франк мало знал о католицизме, но за тринадцать лет, проведенных в центре культа Девы Марии на Ясной горе, он познакомился с ним гораздо ближе, ведь ему пришлось участвовать во всех богослужениях и церковных торжествах.
На Ясной горе, по словам исследователя, «правда христианства слилась с культом Непорочной Девы, которая по мнению Франка, была ничем иным, как институциональной оболочкой Шехины» [шхина в каббале — это женское начало в Боге]. «Борьба за ее освобождение из этой оболочки была представлена в качестве основного повода и цели пребывания в монастыре. Заключение в Ясной горе превратилось в мессианский тиккун» [в каббале процесс исправления мира, потерявшего свою гармонию], — объясняет Доктор.
Ева Франк, 1774, фот.
Еврейский исторический институт За годы пребывания в Ченстохове ясногорская Богоматерь — которую Франк называл Девой — стала ключевым элементом его новой теологии. Здесь, правда, есть одна сложность: как заметил Адам Липшиц, «в ясногорской иконе Божией Матери “Дева” присутствует в скрытом и обездвиженном виде. Живой и видимый глазу образ она принимает лишь в одном конкретном человеке — Еве Франк, дочери лидера движения».
По мнению историка Павла Мачейко, в то время Франк считал себя уже не помазанником Божиим и тем более не воплощением Бога, а биологическим отцом и (метафорическим, а, может, и реальным) партнером обожествленной женщины-мессии, Евы Франк.
Исход из Польши
Популярная (ортодоксальная) версия польской истории гласит, что Ясногорский монастырь никогда не сдавался врагу, но это не совсем так… В августе 1772 года осаждавшие монастырь русские войска прогнали защищавших монастырь барских конфедератов, благодаря чему Франк — впервые за тринадцать лет — оказался на свободе. 21 января 1773 года он направился в Варшаву, но уже в марте навсегда покинул Польшу (Ян Доктор подсчитал, что за тридцать шесть лет своей мессианской деятельности в Польше Франк провел на свободе всего два с половиной года!). Франк оседает в Моравии, в Брно, и именно там создает одну из самых необычных книг в истории польской литературы.
Книга слов Господних
Речь идет о «Книге слов Господних», написанной, вероятно, в 1784 году в Брно. По мнению Яна Доктора, эзотерические проповеди для узкого круга польских единомышленников (т.н. «избранных из братьев») Франк произносил по-польски «с многочисленными вставками и цитатами на идише, ладино, иврите, арамейском и немецком, которые в ходе более поздней редакторской обработки были — в первую очередь это касается жаргонных выражений — опольщены». Книга эта тем более необычна, что предшественники Франка (Саббатай Цви или Барухия Руссо) заказывали пересказы своей таинственной доктрины, дабы сохранить ее в письменном виде. А в случае «Книги слов Господних» мы имеем дело с подлинной записью эзотерической мессианской доктрины, предназначенной для узкого круга посвященных. И не столь важно, что местами доктрина производит довольно комичное впечатление.
Адам Липшиц, рассуждая о «Книге», видит в ней особый гибрид плутовского романа и мессианского трактата:
Точнее было бы сказать, что плутовское начало здесь не столько переплетается с началом мессианским, сколько тождественно ему. В «Книге слов господних» мессианский трактат приобретает вид плутовского романа.
И действительно, в тексте полно странных комичных историй из детства и отрочества будущего мессии, а также рассказов о том, как он, уже став духовным пастырем, нарушал запреты галахи и ловко склонял к этому религиозных евреев. Кроме того, в тексте подозрительно часто подчеркивается сексуальная привлекательность автора и героя. Как замечает Адам Липшиц, Франк слишком часто описывает свои фантазии. В «Книгах» мы читаем также описания снов Мессии (и, как и следовало ожидать, многие из них носят эротический характер). Вот описание сна, приснившегося Франку 22 июня 1784 года:
Две панночки из Польши, дочери, пришли и легли в постель. Я желал с ними возлечь, как вдруг пришла монахиня, разделась и тоже легла в постель. Я залез в постель. Монахиня говорит мне: «Господин Франк, что ты делаешь? Ведь я невеста». А я ей: «И что с того?» [2248]
Затем, как и в любой эзотерической притче, следует изложение смысла сна. В данном случае, судя по всему, это призыв к сексуальной распущенности: «А это бы было вам на вечную славу, и князи стали бы вашими слугами. Но вы не хотели».
«Книга слов Господних» по-прежнему остается малоизученным памятником польской литературы, а также единственным в своем роде свидетельством духовной жизни польских евреев в конце существования I Речи Посполитой, для которого, по словам Павла Мачейко, характерна «первобытная, архаичная сила».
Франкисты после Франка
Франк на смертном одре, источник: Wikipedia В 1786 году, вскоре после написания «Книги», Франк вместе со своей свитой перебрался в замок в Оффенбахе, где и скончался в 1791 году. Однако история франкизма и его значения для польской культуры не заканчивается со смертью лидера движения.
Еще при жизни мессии еврейские семьи, принявшие по примеру своего учителя христианство, начали играть важную роль в польском обществе. Лучше всего это было заметно в Варшаве, где к 1780 году франкистов насчитывалось примерно в 6 000 человек (десять лет спустя во всей стране — 24 тысячи). В тот первый период они значительно улучшили свое финансовое положение. Члены франкистских семей были предпринимателями, владельцами фабрик, они сыграли важную роль во время Четырехлетнего сейма (Шимановские, Орловские, Ясинские). Франкисты-неофиты нередко вступали в ряды вольных каменщиков (Шимановские, Крысинские, Маевские, Кржижановские, Левинские, Петрковские). По мнению Гершома Шолема, в 30-е годы XIX века большинство варшавских евреев были выходцами из франкистских семей, франкисты пополняли ряды интеллигенции: многие из них добились успеха как предприниматели, писатели и музыканты. Будучи польскими патриотами, они участвовали в национальных восстаниях.
Хотя франкисты были в авангарде ассимилирующихся польских евреев, первые три поколения с момента апостасии в 1759/60 году старались не смешиваться с исконно польскими семьями и поддерживать собственные традиции. Однако уже к середине XIX века наступило время полной интеграции: франкисты слились с польским обществом, а на их происхождение зачастую указывают лишь фамилии.
Несмотря на успешную интеграцию и безусловные заслуги перед польской культурой, над франкистами постоянно висела тень подозрения в неискренности их обращения в христианство, усвоении ими лишь внешних обрядов, а на деле культивировании еврейского сепаратизма.
«Небожественная комедия» — антифранкистская драма?
Одним из заклятых врагов франкистов в частности и отступников в целом был Зыгмунт Красинский. «Выкресты наши, франкисты, это особое племя людей, причудливо суеверное, но по существу без какой-либо веры вообще», — писал он в одном из писем.
На такой неприязни, а, пожалуй, даже антисемитской мании строится «Небожественная комедия». В этом «зараженном шедевре», как назвала произведение Красинского Мария Янион, собрано несколько мифов о евреях, в частности, миф о Талмуде как науке ненависти к христианам, миф о евреях, жаждущих христианской крови, миф о стремлении евреев править миром (теория еврейского заговора), миф революции как орудия в руках евреев и, наконец, миф о выкресте — фальшивом христианине, вынашивающем коварные замыслы.
По мысли Красинского, пишет Янион, главной угрозой для консервативной идеи нации были «чужеземцы», из чужеземцев — евреи, а из евреев — выкресты. Таким образом франкисты могут быть прототипом так понимаемого выкреста — врага польскости.
Исследователи обращали внимание на сходство между «Небожественной комедией» и «Протоколами сионских мудрецов» — знаменитым антисемитским памфлетом начала ХХ века. По мнению Янион, драма Красинского по многим пунктам представляется его предшественницей. Янион приходит к выводу, что в «Небожественной комедии» Красинский дал миф возникновения польского антисемитизма. Вместе с тем спор, который на тему этого мифа Красинский вел с Мицкевичем, исследовательница сочла ключевым для польской культурной парадигмы не только XIX, но и ХХ века, а также наших дней.
Мицкевич и матрица франкизма
Одной из первых жертв этого мифа можно считать Адама Мицкевича. В 1834 году поэт женился на Целине Шимановской (оба родителя Целины были из франкистских семей, ее мать в девичестве носила фамилию Воловская), и тем самым вызвал волну язвительных сплетен и осуждающих комментариев со стороны польской эмиграции. Красинский называл Целину «талмудической жидовкой», «дьяволицей, выкрестом и сумасшедшей»: «В ней будто есть что-то темное и злое, что-то материальное и восточное, что вечно искушает и борется с гением Запада в Мицкевиче». Параллельно судачили о еврейском — а по сути франкистском — происхождении самого Мицкевича (для Красинского Мицкевич был «идеальным евреем»).
И тем не менее для Мицкевича — и польской культуры — брак с Целиной был необычайно важен. Мицкевич, как пишет Янион, признавал в Целине франкистку, то есть еврейскую христианку. Благодаря отношениям с Целиной поэт развил некоторые свои идеи и, прежде всего, идею польско-еврейского мессианизма. Эта идея встречалась и у Товяньского, в чем некоторые исследователи также усматривали отголоски франкизма. Мицкевич твердо верил, что нельзя отделять христианство от иудаизма:
[Ф]игура еврея-христианина позволяет принять веру в укорененность абсолюта именно в еврейском народе — и в связи с этим веру в «старшинство Израиля», — пишет Янион, полагая, что эта фигура у Мицкевича была производной от «матрицы франкизма в его воображении».
Мария Янион не раз подчеркивала исключительность проекта Мицкевича, в котором судьбы поляков и евреев были неразрывно сплетены между собой. Она обращала внимание на то, что «признавая за Израилем “старшинство”, поэт закладывал основы настоящего польско-еврейского диалога». Такое видение Польши, которое само являлось частью более широкого представления Костюшко о многонациональной и политеистической Польше, в корне отличалось от идеи герметичной «однородной» нации Красинского. Вместе с тем оно значительно опережало взгляды современных Мицкевичу поляков (так, бурную дискуссию вызвал в эмигрантской среде «Skład zasad», постулирующий равные права для евреев и женщин в возрожденной Польше) и других европейцев на отношение к евреям в частности и «чужим» в целом. По мнению Янион, теория Мицкевича об общности судеб и польско-еврейском братстве — это выдающееся и не имеющее параллелей событие в истории польской культуры, а кроме того, ее огромная нереализованная возможность.
Миф Иудеополонии, или Актуализированный франкизм
Парадоксальным образом успешная интеграция франкистов в польское общество привела к возникновению и распространению мифа Иудеополонии. Его суть заключается в том, что Польшей тайно управляют евреи. Подобное параноидальное мышление встречается и в наши дни: примером можно считать нередкие в интернете списки тайных евреев, занимающих важные государственные должности. Порой паранойя приобретает комические черты. Так, например, любители заговоров утверждают, что под маской Леха Валенсы прячется некто Лейба Коне.
И все-таки одним из источников мифа о Иудеополонии можно считать именно массовые обращения франкистов в середине XVIII века. Уверенность части поляков в неискренности этого обращения и только внешней ассимиляции франкистских семей наряду с солидными финансовыми и общественными достижениями многих франкистов складывались в большую «логическую» цепочку: существование еврейского заговора и стремление евреев править миром.
Автор: Миколай Глинский, 4.11.2014
О Якубе Франке писали:
- Aleksander Kraushar «Frank i frankiści polscy 1726 – 1816. Monografia historyczna», Kraków, Gebethner i spółka, 1895.
- Jan Doktór «Jakub Frank i jego nauka na tle kryzysu religijnej tradycji osiemnastowiecznego żydostwa polskiego», Warszawa: 1991.
- Jan Doktór «Śladami mesjasza – apostaty. Żydowskie ruchy mesjańskie w XVII i XVIII wieku a problem konwersji», Wrocław: 1998.
- Paweł Maciejko «The Mixed Multitude: Jacob Frank and the Frankist Movement 1755-1816», Filadelfia: 2011.
- Adam Lipszyc «Wyznanie chmary» в: «Literatura na świecie» [494-495] 9-10/2010
- Maria Janion, статья «Trzy wariacje na temat żydowski u Mickiewicza» (глава «Matryca frankizmu»)