«Женщина, очнись!»: Дамы польской провинции эпохи Просвещения
Исторические документы XVIII века недвусмысленно свидетельствуют о том, что в эпоху Просвещения женщины не имели практически никаких прав, в том числе политических. И все же это не означает, что для повышения уровня образования женщин и расширения их экономических возможностей совсем ничего не предпринималось.
Picture display
standardowy [760 px]
Сцена, изображающая масонский обряд, фрагмент графюры из издания Г.Л. Перо L'Ordre des francs-maçons trahi, et le secret des Mopses révélé, Амстердам, 1763. Фото: Национальная библиотека Polona
Прежде чем женщины получили юридическую возможность заявить о себе в общественной сфере, им пришлось добиться равенства с мужчинами в областях, которые до этого считались исключительно мужскими. Показательный пример — право быть членом масонской ложи: первые женские масонские ложи появились как раз в эпоху Просвещения. Женщины проникали в одну за другой мужские сферы деятельности, и может сложиться впечатление, будто в XVIII веке они были заняты лишь подражанием мужчинам. Однако история показала, что равенство политических прав способствовало возникновению особого женского пути, выбрав который, женщины могли не соперничать с мужчинами за общественное признание, а реализовываться особым, пускай и комплементарным образом. Получается, XVIII век стал своего рода прологом к тому, что столетием позже назовут эмансипационным сознанием, о котором писал Болеслав Прус в романе «Эмансипированные женщины» (1890–1893).
Применительно к польскому Просвещению нельзя говорить о суфражистках или активистках, отстаивающих равенство женщин и мужчин: на тот момент это было еще невозможно. Тем не менее, достижения тех лет привели к изменениям во всей юридической и политической системе. Ключевую роль сыграло, разумеется, образование женщин всех сословий.
Иногда истоки эмансипации усматривают в стремлении женщин эпохи Просвещения к финансовой самостоятельности. Однако о юридическом равноправии речь не шла. Особое место здесь занимает, например, Анна Сангушко, в замужестве Радзивилл (1676–1746) — «императрица сарматов», великая канцлерша литовская, а в первую очередь «бизнесвумен» первой половины XVIII века, основавшая стекольные и суконные мануфактуры. Иного типа заслуги имеют польские писательницы рубежа XVIII и XIX веков: Анна Накваская, урожденная Краевская (1781–1851), Мария Чарторыйская, в замужестве Вюртембергская (1768–1854) и Клементина Гофман-Танская (1798–1845). Они стали одними из первых в Польше профессиональных женщин-литераторов, зарабатывающих на жизнь сочинительством.
Picture display
mały obrazek [560 px]
Александр Рослин, «Княгиня Изабелла Чарторыйская», 1774, холст, масло. Фото: Национальный музей в Кракове
Однако в разговорах о XVIII столетии на первом плане чаще оказываются знаменитые княгини: Изабелла Флемминг в замужестве Чарторыйская (1746–1835), Изабелла Любомирская, урожденная Чарторыйская (1736–1816) и Елена Пшездзецкая, в замужестве Радзивилл (1753–1821). Все они были известны за пределами Польши и могли жить в любой столице Европы, но связали свою жизнь с маленькими провинциальными польскими городками: первая — с Пулавами, вторая — с Ланьцутом, третья — с Неборовом и Аркадией возле Ловича. Однако на перифериях Речи Посполитой таких невероятных женщин было гораздо больше. К провинциальным дамам эпохи Просвещения, не пожелавшим соответствовать традиционным представлениям об аристократке XVIII века, стоит присмотреться повнимательнее. Мы расскажем о трех женщинах, которые разрушали стереотипы о социальных ролях того времени: враче и путешественнице из Новогрудека, политике и экономистке из Семятичей и «менеджере» из Седльце. Их биографии доказывают, что даже в патриархальной общественной системе польского Просвещения находились исключения.
Необычная троица
Удивительная, но, к сожалению, известная лишь немногим представительница той эпохи — Регина Саломея Пильштын, по первому браку Гальпир, в девичестве Русецкая (1718 – после 1763). Регина Саломея не получила формального медицинского образования, но именно она считается первой польской женщиной-врачом. Она родилась в Новогрудеке (как и Адам Мицкевич, только на 80 лет раньше) и уже в четырнадцать лет вышла замуж за врача Якуба Хальпира. Из ее дневников следует, что она помогала мужу в работе, особенно при лечении женщин. Их брак продлился недолго, причем именно Регина Саломея решила расстаться с супругом. Затем она отправилась в путешествие по Османской империи, и тогда началась самая удивительная часть ее жизни — молодая полька занялась… торговлей людьми! Это были не просто финансовые инвестиции. Да, она на этом зарабатывала, однако главное — она выкупала христиан из турецкой, то есть мусульманской неволи.
Русецкая возвращала пленников их состоятельным семьям, а те спешили отблагодарить ее деньгами. Именно так в собственности Регины Саломеи оказался австрийский офицер Иосиф Фортунат фон Пихельштейн (Пильштын), ставший впоследствии ее мужем (его семья якобы отказалась его выкупать). Это не помешало ей вернуться в Речь Посполитую и выйти там замуж за своего бывшего узника. Но ей и дальше не сиделось на месте. Регина Саломея совершила путешествие в Санкт-Петербург и Вену, а параллельно стала владелицей аптеки в Перемышле. Последние годы жизни она провела вдали от родины, став придворным врачом гарема султана Османской империи Мустафы III. В 1763 году она решила вернуться в Польшу, но оказалась в Бахчисарае, после чего след ее теряется… Жизнь Регины Саломеи Русецкой-Пильштын похожа на приключенческий роман с открытым финалом. Ее удивительные дневники были впервые изданы лишь в 1957 году под названием «Proceder podróży i życia mego awantur».
Picture display
standardowy [760 px]
Княгиня Анна Яблоновская, портрет, опубликованный в издании Mówią Wieki, №2/1989, фото: Wikimedia.org. Памятник Анны Яблоновской в Семятичах. Фото: Kirsan/Wikipedia
Совсем другой личностью была княгиня Анна Яблоновская, в девичестве Сапега (1728–1800), экономист и политик, связанная с городком Семятичи. Когда в 1764 году умер ее муж Ян Каетан Яблоновский, перед тридцатишестилетней вдовой открылся новый мир. Сначала она занялась политикой, а затем принялась повышать уровень материальной культуры жителей принадлежавших ей сел и городков. Она отменила панщину, заменив ее оброком, но и на этом не остановилась. Благодаря Анне Яблоновской были построены фабрики и больницы. Княгиня не просто контролировала состояние своего имущества, но и фактически им управляла. Она написала 8 томов «Общих законов для управляющих моими поместьями» (Варшава, 1786), a ее книга «Порядок месячных работ садовника на целый год расписанный и на месяцы поделенный» выдержала множество изданий (первое издание: Семятичи 1786).
Княгиня Яблоновская превратила село Семятичи в процветающий и стремительно развивающийся городок. С ее помощью там построили ратушу и типографию, она открыла школу для акушерок и основала кассу взаимопомощи для крестьян. Кроме того, открыла доступ к своей богатейшей библиотеке и музейной коллекции. Ее кабинетом естествознания пользовался, в частности, Кшиштоф Крук, выдающийся польский ученый-естествоиспытатель. Круг интересов Анны Яблоновской был поистине широчайший. И хотя княгиню нельзя назвать польской Эмили дю Шатле (одной из самых выдающихся женщин-ученых XVIII века и приятельницу Вольтера), ее, как и французскую ученую, отличал живой и неподдельный интерес к познанию мира.
Третья неординарная, но мало известная женщина эпохи Просвещения — Александра, урожденная Чарторыйская, по первому браку Сапега, по второму — Огинская (1730–1798), в 1775 году унаследовавшая от отца Седльце и управлявшая им в последующие двадцать три года. Заслуживают внимания ее впечатляющие родственные связи: прадед — поэт эпохи барокко Анджей Морштын, кузен — король Станислав Август Понятовский. В возрасте восемнадцати лет ее выдали замуж за 59-летнего Михала Антония Сапегу — она стала его третьей женой. Брак продлился тринадцать лет и закончился со смертью Сапеги. Княгине в то время был 31 год, и в том же году она вышла замуж за писаря польного литовского и композитора Михала Клеофаса Огинского (кузена Анджея Игнацы Огинского, отца известного композитора). Ее выбор нельзя назвать ни чрезвычайно счастливым, ни трагическим.
Text
Огинская, безумно в то время влюбленная в мужа, была готова на все ради него (…). Огинский же всецело отдавался своим хобби — помимо музыки, (…) он увлекался прекрасным полом. Разнообразные (…) светские приемы (…), которые оба с одинаковым энтузиазмом и посещали, и организовывали в своих резиденциях, прославившиеся на всю Речь Посполитую, давали возможность княгине жить светской жизнью, а ее мужу — воплощать свое хобби.
Author
(«Александра Огинская и Седльце в трех дневниках XIX», ред. и предисл. Р. Дмовский, А. Зёмек)
После четырнадцати лет брака супруги начали официально жить отдельно и разделили имущество. Но они не конфликтовали: до конца жизни не причиняли друг другу зла, и можно даже сказать, жили в согласии.
На портретах княгини Огинской изображена опрятная и довольно хрупкая женщина. Стоит вспоминать этот образ каждый раз, когда речь заходит о ее недюжинной физической силе. Свидетельство об этой силе, среди прочих, оставила Изабелла Чарторыйская:
Text
Она обладала такой силой, что, взяв горсть лесных орехов, без труда, с легкостью их раздавливала, так, что между пальцев текло масло. Подковы гнула, а за столом, беседуя с соседом, забавы ради скручивала в трубки серебряные тарелки. Аппетитом отличалась под стать своей силе. На завтрак съедала шестнадцать яиц, сваренных вкрутую, двух каплунов и выпивала три бутылки вина. Обед был намного обильнее, не пропускала она и полдник, а если на ужин не съедала кастрюлю крупника и блюдо вареников, не могла спать.
Author
(Г. Паушер-Клёновская. «Пани на Пулавах. Рассказ об Изабелле Флемминг-Чарторыйской»)
Даже если княгиня Чарторыйская слегка преувеличивает, нужно признать, что физическая сила Александры Огинской поражает.
Внушают уважение и ее достижения в качестве регионального менеджера, как мы назвали бы ее сегодня. Она была не только изобретательной, но и необычайно предприимчивой. Благодаря ей был перестроен дворец в Седльце, а вокруг него разбит парк в английском стиле. Парк по сей день носит название Александрия. Примерно с конца семидесятых годов XVIII века княгиня держала в Седльце литературный салон. Ее частым гостем был поэт-сентименталист Франтишек Карпинский. Одно из его стихотворений даже украшает башню городской ратуши. Это здание заслуживает особого внимания, так как на нем установили один из первых в Польше громоотводов, в ту пору — новейшее изобретение, созданное благодаря исследованиям электричества, проводившимся в середине XVIII века в Филадельфии Бенджамином Франклином. Получается, княгиня Огинская привезла науку из Филадельфии в Седльце!
Женщины и Великая французская революция
Picture display
standardowy [760 px]
«Женщины, идущие на Версаль», 1789. Офорт, раскрашенный акварелью, фотография с выставки «Что такое Просвещение? Двухсотлетие Кабинета гравюр Библиотеки Варшавского университета», 2018, Музей на Висле - Музей Современного искусства в Варшаве, фото: MSN
Речь Посполитая в эпоху Просвещения еще не была готова к публичной дискуссии об изменении положения женщин, но нельзя забывать, что конец XVIII века — это время Французской революции. Социальная трансформация того времени включала в себя тему юридического равноправия женщин и мужчин. В самом знаменитом юридическом документе Французской революции, «Декларации прав человека и гражданина» 1789 года, ни слова не говорилось о женщинах: в то время слово «человек» относилось исключительно к мужской части человечества. Однако уже тогда такое положение вызывало чувство несправедливости. Это привело к тому, что два года спустя, в 1791 году, был опубликован текст «Декларация прав женщины и гражданки», составленный французской писательницей Олимпией де Гуж. Документ был стилизован под прототип и содержал семнадцать статей, которые предваряло четко сформулированное требование: «Матери, дочери, сестры, представительницы народа требуют мест в Национальном собрании», в последующих же пунктах заявлялось:
Text
Женщина рождена свободной и равной в правах мужчине. Социальные различия объясняются только соображениями целесообразности. (...) Все граждане, как женщины, так и мужчины, должны лично или через своих представителей содействовать законотворчеству. И мужчины, и женщины должны быть равны перед законом, иметь одинаковый доступ к государственным постам, почестям, общественной деятельности согласно их способностям и на основании их талантов и добродетелей.
Author
(Перевод Е. Лучининой и В. Успенской)
В отличие от «Декларации прав человека...», автор охватила как женскую, так и мужскую часть населения, тем самым подчеркивая, что речь идет о расширении субъектов права, а не об ограничении существующего порядка. Заключение женской «Декларации...» свидетельствует о том, что 43-летняя Олимпия де Гуж прекрасно осознавала, насколько ограничены ее возможности в реальности. Она писала:
Text
Женщина, очнись. Набат разума раздается по всему миру. (...) Если вы посчитаете парадоксальной и бессмысленной мою попытку дать моему полу право на постоянство, то я предоставлю мужчинам пожинать плоды моего начинания. Но пока мы ждем, можно начать подготовку с внедрения всеобщего образования, с возвращения к нравственным истокам и к уважению института брака.
Author
(Перевод Е. Лучининой и В. Успенской)
Два года спустя, осенью 1793 года, Олимпию де Гуж казнили на гильотине на парижской площади Революции — она стала жертвой авторитарного правления Максимилиана Робеспьера.
Кстати, в истории Великой французской революции и равноправия женщин прослеживается и польская сюжетная линия — ее главной героиней стала Розалия Любомирская, урожденная Ходкевич (1768–1794). Польская княгиня закончила жизнь на парижском эшафоте: революционеры обвинили Любомирскую в сговоре с Марией-Антуанеттой и контрреволюционной деятельности. Последние месяцы жизни она провела в тюрьмах, и даже вмешательство и поддержка самого Тадеуша Костюшко не принесли результатов. Ее объяснения, что она поддерживала многочисленные светские контакты, потому что хотела быть частью артистического, а вовсе не политического мира, а были отвергнуты. Любомирская вошла в историю как единственная полька, казненная на гильотине во время Французской революции, чья красота — а вовсе не невиновность — вызвала голоса протеста против чрезмерной жестокости революционеров. Эта нелепая ситуация много говорит о только зарождавшихся стремлениях к политическому равноправию женщин и мужчин на рубеже XVIII и XIX веков.
[{"nid":"5695","uuid":"149c0660-3eab-4f7e-b15d-9a3a314fb793","type":"article","langcode":"ru","field_event_date":"","title":"\u0421\u043e\u0432\u0440\u0435\u043c\u0435\u043d\u043d\u043e\u0441\u0442\u044c \u0432 \u043f\u043e\u043b\u044c\u0441\u043a\u043e\u0439 \u043f\u043e\u044d\u0437\u0438\u0438 \u0425\u0425 \u0432\u0435\u043a\u0430","field_introduction":"\u041d\u0430 \u043f\u0440\u043e\u0442\u044f\u0436\u0435\u043d\u0438\u0438 \u043f\u043e\u0441\u043b\u0435\u0434\u043d\u0438\u0445 \u043f\u044f\u0442\u0438\u0434\u0435\u0441\u044f\u0442\u0438 \u043b\u0435\u0442 \u0438\u0441\u0441\u043b\u0435\u0434\u043e\u0432\u0430\u0442\u0435\u043b\u0438 \u043f\u043e\u043b\u044c\u0441\u043a\u043e\u0439 \u043f\u043e\u044d\u0437\u0438\u0438 \u0425\u0425 \u0432\u0435\u043a\u0430 \u0441\u0447\u0438\u0442\u0430\u043b\u0438 \u043d\u0430\u0447\u0430\u043b\u043e\u043c \u0441\u043e\u0432\u0440\u0435\u043c\u0435\u043d\u043d\u043e\u0441\u0442\u0438 \u043f\u0435\u0440\u0438\u043e\u0434 \u043f\u043e\u0441\u043b\u0435 \u041f\u0435\u0440\u0432\u043e\u0439 \u043c\u0438\u0440\u043e\u0432\u043e\u0439 \u0432\u043e\u0439\u043d\u044b (\u0442\u043e \u0435\u0441\u0442\u044c \u0432\u0440\u0435\u043c\u044f \u0432\u043e\u0437\u043d\u0438\u043a\u043d\u043e\u0432\u0435\u043d\u0438\u044f \u0430\u0432\u0430\u043d\u0433\u0430\u0440\u0434\u043d\u044b\u0445 \u0442\u0435\u0447\u0435\u043d\u0438\u0439). \u041e\u0434\u043d\u0430\u043a\u043e \u0432 \u043f\u043e\u0441\u043b\u0435\u0434\u043d\u0438\u0435 \u0433\u043e\u0434\u044b \u0438\u0441\u0442\u043e\u043a\u0438 \u0441\u043e\u0432\u0440\u0435\u043c\u0435\u043d\u043d\u043e\u0439 \u043f\u043e\u043b\u044c\u0441\u043a\u043e\u0439 \u043f\u043e\u044d\u0437\u0438\u0438 \u0443\u0441\u043c\u0430\u0442\u0440\u0438\u0432\u0430\u044e\u0442 \u0443\u0436\u0435 \u0432 \u0442\u0432\u043e\u0440\u0447\u0435\u0441\u0442\u0432\u0435 \u043f\u0440\u0435\u0434\u0441\u0442\u0430\u0432\u0438\u0442\u0435\u043b\u0435\u0439 \u00ab\u041c\u043e\u043b\u043e\u0434\u043e\u0439 \u041f\u043e\u043b\u044c\u0448\u0438\u00bb (1895\u20131918).\r\n","field_summary":"\u041e\u0442 \u043f\u0430\u0440\u043d\u0430\u0441\u0441\u0438\u0437\u043c\u0430 \u0434\u043e \u0430\u0432\u0430\u043d\u0433\u0430\u0440\u0434\u0430: 5 \u0442\u0435\u0447\u0435\u043d\u0438\u0439, \u043e\u043f\u0440\u0435\u0434\u0435\u043b\u0438\u0432\u0448\u0438\u0445 \u043f\u043e\u043b\u044c\u0441\u043a\u0443\u044e \u043f\u043e\u044d\u0437\u0438\u044e XX \u0432\u0435\u043a\u0430.","topics_data":"a:1:{i:0;a:3:{s:3:\u0022tid\u0022;s:5:\u002259609\u0022;s:4:\u0022name\u0022;s:33:\u0022#\u044f\u0437\u044b\u043a \u0438 \u043b\u0438\u0442\u0435\u0440\u0430\u0442\u0443\u0440\u0430\u0022;s:4:\u0022path\u0022;a:2:{s:5:\u0022alias\u0022;s:26:\u0022\/topics\/yazyk-i-literatura\u0022;s:8:\u0022langcode\u0022;s:2:\u0022ru\u0022;}}}","field_cover_display":"default","image_title":"","image_alt":"","image_360_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/360_auto\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=657Yq-o6","image_260_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/260_auto_cover\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=58nl0Ijx","image_560_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/560_auto\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=uyjmQphE","image_860_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/860_auto\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=0DTNnHnI","image_1160_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/1160_auto\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=KQjtn6cS","field_video_media":"","field_media_video_file":"","field_media_video_embed":"","field_gallery_pictures":"","field_duration":"","cover_height":"249","cover_width":"440","cover_ratio_percent":"56.5909","path":"ru\/node\/5695","path_node":"\/ru\/node\/5695"}]