Последний фильм Анджея Вайды «Послеобразы» многие кинокритики называют его завещанием. Картина вот-вот должна была выйти в России в широкий прокат, но до сих пор ее показ организовал только Польский культурный центр в Москве. Фильм повествует о последних годах жизни польского художника Владислава Стржеминского, который был лишен возможности писать картины и фактически жить, умер в нищете, голоде и болезни. Действие фильма происходит в социалистической Польше и переносит зрителя в момент тяжелейшего для Стржеминского выбора — остаться собой или приняв предложение власти, стать ее пропагандистом. Во многом драматургия фильма основана на вопросе, который спецслужбы задают Стржеминскому неоднократно: «На чьей вы стороне?» «На своей!» — отвечает он. Оставаясь непоколебимым, он теряет все. Его отстраняют от преподавания в Академии изобразительных искусств в Лодзи, исключают из Союза художников, без членства в котором ему не продают даже красок в том магазине, где он покупал их много лет. Стржеминский умирает в одиночестве. Его дочь Ника прибегает в больницу, но не успевает проститься с отцом... Сегодня эта драма художника воспринимается не как история из прошлого, а как предупреждение из настоящего. Анджей Вайда снял фильм-послание ко всем людям искусства. Современные художники, писатели, режиссеры слышат в свой адрес тот же вопрос: «На чьей ты стороне?» Выбрав однажды чью-то сторону, сможешь ли ты вернуться к себе самому? Но, может быть, здесь звучит и предостережение: не дай себя уничтожить, не будь таким бескомпромиссным, не пробуй бороться с тем, что в сто раз тебя сильнее? Мария Мускевич встретилась с представителями киноиндустрии в России и в Польше, чтобы узнать, что им сказал Вайда в своем последнем фильме.
Ксения Сахарнова, режиссер документального кино:
Фильм для России очень актуален. У нас все время вмешиваются в дела искусства. Не так давно руководитель московского театра «Сатирикон» Константин Райкин выступил с речью на съезде Союза театральных деятелей России, где прямо говорил о государственной цензуре в искусстве. Эта речь очень созвучна фильму Вайды. Райкин сказал: «Вокруг власти столько искушений, что умная власть платит искусству за то, что искусство держит перед ней зеркало и показывает в нем ошибки, просчеты и пороки этой власти». Сегодня драма Владислава Стржеминского продолжается. Есть такие исторические периоды, когда ты не можешь быть нейтральным. Просто не можешь! Наступило такое время. Политическую нейтральность сегодня в России сохранить можно, только если ты любой ценой избегаешь актуального контекста. Снимаешь про природу, например, про рыбалку... что-то совсем этнографическое. Это позиция: я, дескать, политикой не интересуюсь, я не хочу об этом даже думать! Хотя мне такие люди непонятны, потому что политика всюду. Даже если ты ей не интересуешься, она тобой интересуется или заинтересуется в свое время. Об этом надо помнить. Но еще важно помнить о другой крайности. Когда ты работаешь с острой темой, ты рискуешь потерять трезвость и равновесие и превратиться в добровольного пропагандиста какой-то одной стороны. В документальном кино оставаться собой особенно важно. А вопрос «на чьей ты стороне?» волнует не только власть, но и зрителей, они задают его нам после каждого показа. И зрителя не обманешь. Ты свою позицию все равно выдашь — о ней скажут выбор героев, монтаж, какие-то акценты. И она должна быть. Но нельзя эту позицию нести как флаг, чтобы она была тем главным, ради чего ты снимал свой фильм. Мне так кажется... Это сложно, когда снимаешь кино, например, о гражданской активности и протестных настроениях. Мы с Кириллом Сахарновым давно снимаем фильмы об этом. И мне всегда было важно удержать равновесие между собственными убеждениями и тем, что я хочу передать в фильме. Я — за сдержанную авторскую позицию. Режиссер не должен заниматься агитацией. Нельзя действовать методами пропагандиста. Тогда искусство заканчивается. Я хочу еще вспомнить фразу, которая звучит в фильме: «Если не можешь говорить правду, замолчи». Она звучит как наставление. Но мне кажется, это все же образный, поэтический взгляд. Нельзя ее воспринимать буквально. Что значит «замолчи?» Если художник замолчит, он перестанет быть художником, он не сможет жить. И Бродский, и героиня нашего нового фильма Наталья Горбаневская, даже находясь в Советском Союзе, писали стихи, издавались в самиздате, пытались быть услышанными хотя бы в своем кругу. Они же не молчали. Теперь у нас есть свой «самиздат» – это краудфандинг. Не совсем самиздат, конечно, так как мы свои фильмы выпускаем не подпольно, а для широкой публики. Но, тем не менее, у этих понятий много общего. Краудфандинг – это новый инструмент, позволяющий собрать деньги, минуя цензуру и Министерство культуры. Мы собрали деньги с помощью краудфандинга на фильм про Горбаневскую. Это был первый опыт, и, невзирая на все трудности, связанные со сбором средств всем миром, для нас он стал оптимальным. Не надо извращать свою идею, пытаясь подогнать ее под мерки чиновников. Краудфандинг – это, на мой взгляд, самый честный способ финансирования проектов. Потому что люди, будущие зрители, решают, достоин твой замысел стать фильмом или нет. Они решили, что да. И поддержало нас немало людей. И потом ты отчитываешься только перед своими зрителями, а не перед чиновниками. Хотя, чтобы показывать в России фильм публично, все равно нужно получать в Министерстве культуры прокатное удостоверение. Но это уже тема для другого разговора.
Ханна Полак, режиссер документального кино:
В фильме «Послеобразы» мы видим универсальную, вечную историю, которая во все времена будет происходить с людьми искусства. Это история не про конкретного художника Стржеминского и режим. Тот режим прошел, на его место придет другой... И так будет по кругу. Не власть, так какой-то другой заказчик, политическая конъюнктура, мода — как угодно назовите. Это происходит даже в странах с развитой демократией. И там люди искусства вынуждены чему-то подчиняться. Но я увидела в этом фильме и другой слой. Я смотрела и думала, до чего жестока система. Но система состоит из людей. Любая власть — это люди, которые осознанно творят зло. Мы сейчас живем в обществе, которое постоянно ссорится. Польша разделена на два политических лагеря. Россия тоже. И так весь мир. Люди охотно ссорятся. Ничего не стоит перессорить вообще всех со всеми. Это делается просто и быстро. Искусство точно не должно в этом участвовать. Никак. Даже уход Анджея Вайды.... В день его смерти находились люди, которые использовали это как повод написать о нем гадости. Именно в этот день они посчитали необходимым написать все то плохое, что о нем думают. Это желание осудить, плюнуть — оно в нас зашкаливает сейчас. С чего это вдруг мы разрешили себе это высокомерие и насколько оно вообще сидит в человеке?! Люди иногда перестают быть людьми, когда борются за влияние, за имидж. Мы сами разрешаем власти манипулировать нами, позволяем ей вмешиваться в творчество и уничтожать художников.
Стржеминский прав. Искусство выше обслуживания политических интересов государства. Мне кажется, Вайда всем нам говорит своим последним фильмом — смотрите, ребята, осторожно. Так нельзя! Так не должно быть! Власть, руки прочь! Но при этом в фильме есть горький прогноз, что эта история будет повторяться. Потому что люди не меняются.
Анатолий Голубовский, социолог и продюсер документального кино:
Вообще, проблема «Художник и власть» — это большая, глубокая тема, изучать ее нужно, оглядываясь на всю мировую историю искусства. Например, все великие мастера Возрождения зависели от заказчиков. Просто гении при этом создавали гениальные произведения, а ремесленники создавали что-то среднее. Но с точки зрения схемы финансирования художник с большой буквы от ремесленника не отличался. Сначала заказчиком была церковь, потом буржуазия, горожане. Так появилось великое голландское искусство. Заказчики диктовали очень многое, кстати. Искусствовед Виктор Головин написал целую книгу о взаимодействии мастеров Возрождения и заказчиков, о контрактах, которые они заключали. Там оговаривалось множество деталей, вплоть до композиционных решений, цветов и оттенков. Это исследование произвело сенсацию в свое время, потому что люди привыкли думать, что великие художники творили, движимые исключительно вдохновением. А на самом деле все иной раз было очень прагматично. Но вот пунктуальность — здесь художники вели себя по-разному. Например, Рембрандт был очень несговорчивым, но заказчики понимали, что он великий художник и шли на компромисс. Тем не менее, работал он на заказ. Заказчик следил, чтобы главное послание произведения все-таки соответствовало заказу, именно за это и платил.
Что касается героя фильма Вайды Владислава Стржеминского, то у него был опыт сложный и болезненный. Я имею в виду тот опыт, который предшествовал событиям фильма — период, когда он жил в России после революции, руководил отделом искусства в Народном комиссариате просвещения и преподавал в Свободных Художественных Мастерских. Тогда сам Стржеминский сотрудничал с властью по полной программе. Его художественная парадигма, как и у других авангардистов, понимание нового человека, глобального мира — все это власть очень грамотно использовала. Большевики говорили, что они создают новую страну, нового человека. И то же самое говорили художники-авангардисты, но при этом оставались великими художниками, потому что развивали новый художественный язык, работали со смыслами. Другое дело, что авангардисты начали сбрасывать старый мир «с парохода современности» задолго до Октября. Просто потом политики это умело использовали... Все это закончилось, как известно, ликвидацией художественных группировок в 1932 году. Эту предысторию нельзя забывать, когда смотришь фильм о последних годах жизни Стржеминского. Он, как истинный художник, всегда работал для искусства и не думал о политических последствиях. И он надеялся таковым оставаться и после того, как государственная машина окрепла и превратилась в главного заказчика вообще всего. И эта же власть в итоге его уничтожила, не сумев с ним договориться, оскорбившись, что теперь он не хочет ее обслуживать. А он никогда и не обслуживал эту власть! Просто в какой-то момент им формально было по пути, именно формально. Но такие отступления от правил власть не прощает.
Все, что происходит сейчас в России, с моей точки зрения не имеет ничего общего с тем, что происходило в послевоенной Польше. Потому что сегодня мы имеем дело не с тоталитарным государством, а с гибридным. С одной стороны, министерство культуры призывает театры и другие культурные учреждения и практики: давайте, зарабатывайте деньги, живите по законам бизнеса. С другой стороны, государство в лице министерства культуры поддерживает только то, что ему выгодно. Речь идет, на самом деле, о табу на критику. Поддерживаются только те проекты, сценарии, концепции, которые не связаны с рефлексией. Снимайте что-нибудь о наших исторических достижениях, великих писателях, больше позитива, патриотизма, счастья... Только не критикуйте, пожалуйста! Тишь да гладь. Никаких конфликтов. И тогда вы получите деньги и будете работать. Но такого искусства просто не бывает.
Что делать в этой ситуации художникам? Можно заниматься коммерческим искусством, которое само себя воспроизводит. Например, есть такой успешный в российском прокате фильм «Горько». Уникальная история, потому что это коммерческий проект, но с серьезной социологической рефлексией. Такое бывает крайне редко. Вообще, обычно художников раздражает сама мысль о коммерциализации творчества. Они хотят творить для себя. И некоторым для этого ничего особенного не нужно. Писателю нужен лист бумаги и ручка. Художнику нужны краски. А режиссеру нужно много денег. Кино — это индустриальный вид творчества. Есть малобюджетные фильмы, но они все равно требуют вложений. Так что же делать? Есть страны, в которых нет госзаказа, а искусство финансируется по принципу консенсуса экспертов и общества. Уважаемые люди решают, достойна ли идея, достаточно ли она талантлива. Но ждать, что Министерство культуры и Государственная дума будут создавать такую систему, наивно. Потому что государство всегда стремится к расширению своего влияния и будет использовать все живое для оправдания своего существования.
Мое мнение — ничего неполитического сейчас уже не может быть в современном искусстве. Потому что оно имеет дело с актуальностью. Почему сейчас государство опять так боится современного искусства? Оно непонятно чиновникам. Им кажется, что там есть какое-то скрытое антиправительственное высказывание. Вообще, всякое искусство, которое позже попадает в музеи, в свое время было радикально и провокационно. Если художник будет создавать произведение, пытаясь понравиться условному «мединскому» или другому грантодателю, то это все, конец искусства. Художники, которые в эпоху Возрождения были возмутителями спокойствия, попали в музеи. А те, кто аккуратно выполнял заказ, попали в запасники. Это личный выбор каждого мастера: быть исполнителем или вопреки любым контрактам оставаться свободным и верным только самому себе. Мне кажется, фильм Вайды прежде всего об этом выборе.
Записала Мария Мускевич, продюсер документального кино и публицист.