Леопольд Стафф, «Рождество в лесу»
В стихотворении «Рождество в лесу» («Wigilia w lesie») классик польской поэзии Леопольд Стафф, один из тончайших лириков первой половины прошлого века, смотрит на рождественский пейзаж под несколько неожиданным углом зрения. В самом деле, размышляет поэт, лес подарил людям столько радости, поделившись под Рождество своими елками – кто же порадует его чудесами в ответ? И чудо происходит, воплотившись в образе оленя – рассказать о таком животном не поленился бы и сам барон Мюнхгаузен.
В день божья года самый краткий,
Когда синеет к ночи иней,
А снег и вовсе – темно-синий,
Бывают у деревьев Святки.
Таинственные и благие
Седые сосны, пихты, ели,
Сойдясь, как чернецы из келий,
Стоять решили литургию.
А лес, как чистая страница,
Как ожидание, молчащий:
Ведь что-то же случится в чаще,
Объявится или приснится!
Он отдал хатам столько елок,
А кто его подарит чудом?
Вот разве ледяным полудам
Мерцать на щеточках иголок...
И лес взволнован, дива ждущий,
И только часом пух сребристый
Летает, словно сон пречистый...
Но вдруг притихло сердце пущи:
Взошла звезда светло и пылко,
И празднично раздвинул хвою
Олень рогатый головою
Со свечечками на развилках.
(перевод Асара Эппеля)
Юзеф Чехович, «Зима»
Юзеф Чехович, яркий представитель так называемого «второго авангарда», «поэт катастрофы», погибший в первые дни Второй мировой войны во время бомбардировки Люблина, писал не только серьезные, очень оригинальные, словно наполненные нездешней музыкой, стихотворения и поэмы. Он также был автором многих замечательных стихов для детей. В 1933-39 годах поэт жил в Варшаве, работал в Союзе польских педагогов и сотрудничал с журналами «Płomyk» («Огонек») и «Płomyczek» («Огонечек»), где регулярно публиковал свои произведения для маленьких читателей. Одно из самых известных его детских стихотворений того периода называется «Зима» («Zima»).
Снег идет,
снег летит,
заметает крыши.
Стала улица белей,
а сугробы – выше.
В серебре стоит фонарь
со стальной осанкой.
«Дзинь-дзинь-дзинь», –
дребезжат
бубенцы на санках.
Снег идет,
снег летит,
снег белее мела.
«Скоро, скоро
Рождество!», –
слышно то и дело.
Через день,
через два,
распушив иголки,
встанут лесом густым
на базаре елки!
(перевод Игоря Белова)
Чеслав Милош, «Рождественская молитва»
Стихотворение «Рождественская молитва» («Modlitwa wigilijna») будущий нобелевский лауреат Чеслав Милош написал в 1938 году. Спустя два года оно было издано в сборнике «Стихи», вышедшем под псевдонимом в подпольном издательстве в оккупированной немцами Варшаве.
Мария, благослови, молю,
ту, что не верит в любовь и жалость.
Заплачет – дай ей ладонь свою
чтобы она к ней на миг прижалась,
пусть себя чувствует, как в раю.
Пошли ей всё, чем богата земля,
яблоки сладкие, вдоволь хлеба,
стройную ель и напев шмеля,
а вместо свечей – упавшую с неба
звезду из морозного хрусталя.
Белые горы придвинь к окну –
пусть они светят ей белым светом.
Пусть ей астролог сулит весну
сразу за долгим счастливым летом.
И закажи колядку одну
мертвым, как камни зимой, поэтам.
(перевод Игоря Белова)
Константы Ильдефонс Галчинский, «Кто придумал елки?»
Константы Ильдефонс Галчинский – наверное, самый большой фантазер, выдумщик и эксцентрик за всю историю польской поэзии. Стихотворение «Кто придумал елки?» («Kto wymyślił choinki?»), в котором автор рассказывает невероятную историю появления рождественских елок, было написано в 1948 году и опубликовано год спустя в сборнике «Обручальные кольца».
Дорогие ребята,
вы представьте – когда-то
вовсе не было елок на свете.
Горько плакали белка, кабан и олень,
загрустившему дятлу стучать стало лень,
и в слезах просыпались медведи.
Времена эти мрачные всем надоели –
что же это за жизнь, в самом деле?
Новый год – и без елки? Зарыдают и волки.
Оттого всякий раз в декабре
приходилось шуметь детворе:
– Нам нужны новогодние елки!
Как об стенку горох были эти слова,
но однажды, подумав, сказала сова:
– Больше так продолжаться не может!
Я устрою скандал на страницах газет,
потому что ведь елок как нет, так и нет!
Что мы скажем потом молодежи?
И действительно, сколько же можно, ей-ей,
отмечать Рождество без гирлянд и огней,
чтоб темно было всюду, как в бочке?
А без елок наш мир некрасив и суров –
ни сиянья, ни блеска, ни ярких шаров,
ни единой светящейся точки!
Но в избушке на ножках совиных, в глуши,
среди книжек, по зову свободной души,
жил один человек необычный.
Он вскочил и воскликнул:
– Спокойно, друзья!
Против скуки лекарство придумаю я
и спасу этот мир горемычный!
Написал пару строк – и уже, тут как тут,
из сугробов высокие ели растут,
зеленея не хуже, чем летом.
Потому что поэт по природе таков –
он мечты исполняет при помощи слов
(человек тот как раз был поэтом).
Это он научил, как подарки дарить,
как из пуговиц гному глаза смастерить,
превратить потолок в звездный купол,
как кораблики делать из старых газет,
а поскольку он был настоящий поэт,
то колядки он тоже придумал.
В суматохе морозных декабрьских дней
он открыл для нас чудо бенгальских огней
(золотая, скажу вам, идея!),
разноцветные свечи принес в каждый дом,
и теперь наши окна лучатся теплом
и блестят, как очки чародея.
Ну, теперь-то вы знаете, что за герой
взял да выдумал елки однажды зимой?
Не забудьте, ребята, об этом!
Повторите-ка хором: ИХ ВЫДУМАЛ ТОТ,
КТО В ИЗБУШКЕ НА НОЖКАХ СОВИНЫХ ЖИВЕТ
И КОГО НАЗЫВАЮТ ПОЭТОМ.
Ты на праздник в открытке ему напиши,
как весь год вспоминают о нем малыши,
как он нужен животным и людям.
Напиши и подумай с улыбкой о нем,
да и мы телеграмму поэту пошлем,
потому что мы все его любим.
(перевод Игоря Белова)
Казимера Иллакович, «Когда осел согревал Христа в Вифлееме...»
Польская поэтесса Казимера Иллакович прожила долгую и трудную жизнь, ее биография стала своеобразным отражением польского XX века, вместив яркий дебют еще до Первой мировой войны, работу в качестве секретаря Юзефа Пилсудского в 20-е и 30-е годы, эмиграцию, возвращение на родину и нежелание играть по правилам новых хозяев страны. Ее стихи о Катыни и расстреле рабочих в Познани были опубликованы только после 1989 года. Казимера Иллакович была автором многих религиозных стихотворений, каждое из которых придавало известным библейским сюжетам какое-то новое, дополнительное измерение.
Когда осел согревал Христа в Вифлееме,
прибежала туда ослица в гневе и в пене:
«Ах, вот ты где, бездельник, нашла тебя еле-еле!
Будто нет у тебя конюшни, своего уютного дома,
только отпустят с работы, бросят охапку соломы,
уже ты нашел себе дело, готов услужить любому.
Что ты нашел в этих нищих и в этом воловьем стойле?
Ступай сейчас же домой, где ждет тебя вкусное пойло,
не то поймают бродяги и в путах потащат на бойню».
А осел – непонятно: слышит или не слышит –
только длинным ухом поводит и шкурой колышет,
да на младенца в яслях дышит, заботливо дышит.
(перевод Натальи Астафьевой)
Болеслав Лесьмян, «Вифлеем»
В уходящем году отмечалось 140-летие со дня рождения Болеслава Лесьмяна – одного из самых сложных и загадочных польских поэтов XX века. В его поэзии многое происходит на границе сна и яви, Эроса и Танатоса, зримого и потустороннего миров. Таинственное стихотворение Лесьмяна «Вифлеем» («Betlejem») – яркий пример подобного взаимопроникновения двух, казалось бы, параллельных вселенных.
Разбудил меня сон... Явь под звездной порошей
Отоснилась. Зачем было сниться, пугая?..
За волхвами спешу в мир иной и не схожий
Ни с одним из миров... Ни с одним, присягаю!
Не догнать караван! А догнать его надо,
Хоть растет от недобрых предчувствий тревога!
Вот и первые встречные – сонное стадо
И коптилки в оконцах, не видящих Бога.
И пещера. Не медли, а то будет поздно,
Слишком поздно! Не мешкай, недоля земная!
Пастуха одинокого ночью морозной
Я бужу, вифлеемской звездой заклиная.
Где волхвы? – «Ладан, мирра и злато уплыли –
Чужеземные гости помедлили малость
У корчмы и растаяли облаком пыли
На пути в никуда. Вот и все, что осталось».
Где Мария? – «Не знает никто в этом мире,
У небес и надгробий не спрашивай – глухи».
А Спаситель? – «Давно его нет и в помине.
Да и был ли он? Разные носятся слухи».
Магдалина? – «Я пнул ее как-то – стерпела,
Заглядевшись на смерть... Возвращайся, приблуда,
Здешним нет до тебя, запоздалого, дела».
Но зачем он, возврат никуда ниоткуда?
(перевод Анатолия Гелескула)
Тадеуш Кубяк, «Рождественский вечер»
Поэт и сатирик Тадеуш Кубяк, автор многих известных стихов и песен для детей, в годы Второй мировой войны сражался в подпольной Армии Крайовой, затем работал на Польском радио, написал и издал несколько десятков поэтических сборников, адресованных как маленьким читателям, так и взрослым. Его стихи, благодаря их музыкальности и пластичности, навсегда вошли в канон польской детской литературы.
Скатерть белая накрыта,
будто снега вдруг надуло.
К нам на аромат бисквита
елка в гости заглянула.
На тарелках – клёцки с маком,
карп, как месяц, серебрится.
Свечи, сладив с полумраком,
освещают наши лица.
Мы поделимся оплатком,
счастья пожелав друг другу,
и споем, в волненьи сладком
заглушая злую вьюгу.
(перевод Игоря Белова)
Тадеуш Боровский, «Колядка»
Тадеуша Боровского сегодня чаще вспоминают в связи с его прозой – сборниками рассказов «Прощание с Марией» и «Каменный мир», однако начинал он как поэт, издав первую книгу стихов в варшавском подполье в годы войны, и продолжал писать лирику даже в концлагерях Биркенау, Освенцим и Дахау, где чудом уцелел. После войны Боровский, решив, что старая европейская цивилизация полностью скомпрометировала себя, связал свою жизнь с новым строем, однако скоро разочаровался в нем, результатом чего стала трагическая гибель в неполные тридцать лет. В стихотворении «Колядка» («Kolęda zatroskana») отражается мятущаяся и противоречивая натура поэта, однако в нем заложен и глубокий христианский смысл. «Суббота для человека, а не человек для субботы», – говорил Христос, подчеркивая гуманистический характер своего учения. Именно об этом напоминает стихотворение Боровского «Колядка».
В яслях на мерзлом сене?
Кроху колотит дрожью?
Да прекратите пенье,
гимны во славу божью!
Ртом отогрев ручонки,
чтоб не простыть мальчонке,
запеленайте туже,
сеном укрыв от стужи.
Ангелы, где вас носит?
Что там волхвы гундосят?
Мирры взамен и злата
дали бы шоколада.
Хватит вокруг толпиться,
пусть отдохнет ребенок,
пусть себе отоспится
и наберет силенок,
чтоб дотянуться мог он
до материнской груди.
Прежде чем станет богом,
пусть поживет, как люди.
(перевод Анатолия Гелескула)
Анна Пивковская, «Коляда в канун рождества»
Анна Пивковская – одно из самых интересных имен в современной польской лирике. Вопреки распространенной ныне в европейской поэзии тенденции, поэтесса пишет в основном регулярным стихом – возможно, сказываются впечатления детских лет, проведенных в Неборове, где ее отец был директором знаменитого дворца-музея, и близкое знакомство с классической культурой. Анна Пивковская хорошо знает и любит русскую поэзию – она автор двух весьма примечательных биографических книг об Анне Ахматовой и Марине Цветаевой.
Коптились сыр и мясо, пиво было в бочках
холодным, как простынки в люльках для сыночков.
Рождаются младенцы, наступает праздник,
и свежей теплой елки запах ноздри дразнит.
Смоле еловых веток радовались пальцы,
мать надевала платье, шелестела в вальсе.
Отец рубил поленья, печь была как солнце,
и первый царь прислал уж первое посольство.
Шло второе посольство в сыплющемся снеге,
верблюд вышел из книжки с картинками, в беге
охромел, я верблюда жалела в дни детства:
ах, только не замерз бы, дошел бы до места.
Звезда взошла, я знала, как знать могут дети:
третье идет посольство, шлет его царь третий.
Несли и кровь, и слезы, что смерзлись в сосульки.
Я бросала синичкам крошки сдобной булки.
А чудо все рождалось, и все пахло сено,
наперекор, как в детстве, вовек, неизменно.
(перевод Натальи Астафьевой)
Ванда Хотомская, «Рождество стучится в двери»
Недавно этот мир покинула Ванда Хотомская – может быть, самый яркий и любимый в Польше автор стихов для детей. На ее стихах выросло несколько поколений поляков, для которых стихотворения «Шесть кухарок» и «Если б пантеры ели эклеры», не только вошли в канон польской литературы, но и стали неотъемлемой частью национального самосознания – как и светлый праздник Рождества.
Рождество стучится в двери, пробил час,
но кого-то не хватает среди нас,
но кого-то, но кого-то ждем-пождем,
вот пустует его место за столом.
Помоги же, Вифлеемская звезда,
отыскать ему дорогу без труда,
не замерзнуть и усталость одолеть,
чтобы с нами в эту ночь колядку спеть.
Посвети ему, коль ветер застит свет,
дай надежду, если вдруг надежды нет,
пусть взойдет он поскорей на наш порог,
пусть никто не будет нынче одинок.
(перевод Игоря Белова)