Я закончила читать книгу Моники Шнайдерман в тот день, когда Башар Асад взял Алеппо и на глазах всего мира шла резня его жителей. Резня, которая может повториться и в других сирийских городах, уже давно транслируется практически в режиме реального времени, но мир не нашел способа ее остановить. На эту резню смотрит также Польша, отказавшаяся принять беженцев из Сирии. Возможно, поэтому чтение «Поддельщиков перца» так задевает за живое. Оно было бы достаточно болезненным и без этого международного контекста, однако именно сейчас семейная сага Моники Шнайдерман как никогда актуальна, ибо во многом эта книга – о равнодушии.
Начнем с начала. Моника Шнайдерман, антрополог культуры и основательница издательства Czarne, по прошествии двадцати лет решила издать в нем собственную книгу – с подзаголовком «Семейная история». «Вопреки названию эта книга вовсе не об истории, – объясняет автор. – Это книга о памяти, а точнее говоря, о двух разных линиях памяти, которые абсолютно нигде не пересекаются». В итоге получаются две семейные истории: первая, еврейская, о семье со стороны отца. И вторая, польско-помещичья, со стороны матери. Шнайдерманы и их жизнь занимают первую часть книги. Лахертам отдана вторая.
Обе стороны могут похвастаться людьми необыкновенными: яркими, любящими жизнь, обаятельными или просто вызывающими симпатию. Совершенно поразительны обе бабки автора, Амелия и Мария. Первая – живущая на полную катушку «сумасбродка», публикующая рассказы с эротическим подтекстом. Вторая – благовоспитанная дама, покуривающая папиросы и попивающая виски в своей комнате с вечно зашторенными окнами. Есть и деды, дяди, тетки, дети… Один из них – Марек, будущий отец автора. Есть и подваршавские еврейские дачи, и помещичьи усадьбы, охоты, собачьи бега, бурные романы – все это восхитительное общество изображено с большой любовью и искренностью.
Эти истории не пересекаются и не переплетаются, пока сама автор не совместит их в себе. Необычность книги «Поддельщики перца» – а это книга поистине необычна – прежде всего объясняется особым положением самой рассказчицы, именно этой двоякостью истории, о которой Моника Шнайдерман может сказать: «моя», хотя на самом деле это были отдельные истории без каких бы то ни было общих точек, стоящие друг к другу спиной. Двойной взгляд и память – это обязательство, но одновременно и исключительная привилегия, позволяющая создать полную картину, деликатно проникнуть в нутро обеих миров.
И все же в этой «Семейной истории» нет симметрии. Хотя рассказ о Лахертах интересен, а герои заставляют задуматься, все-таки именно история Шнайдерманов выходит на первый план. И не дает о себе забыть.
Люди, которых мы видим на черно-белых фотографиях 1920–30-х годов, – озорные, полные тепла, трогательные – вскоре погибнут, а прежде чем это произойдет, им суждено будет пережить нечеловеческие испытания. «Они еще об этом не знают, но я знаю», – пишет, глядя на фотографию 1939 года их внучка.
Эту книгу едва ли можно назвать легкой. Подозреваю, что автор довольно долго шла к ее написанию. Ведь это рассказ, посвященный в том числе отцу – единственному, кому удалось выжить. Это рассказ о Радоме, из которого он родом и в котором от трети жителей – их до войны составляли евреи – не осталось почти никаких следов и, что хуже, не было воли их вернуть и хранить.
Для создания контекста Моника Шнайдерман часто обращается к дополнительным текстам. Поэтому в «Поддельщиках перца» столько цитат из других книг, служащих своеобразными мостиками, по которым можно попробовать перебраться к вопросам, сложным для понимания и даже для облечения в словесную форму. В этой нелегкой переправе автор ищет поддержки у других писателей – Тони Юдта, Тараса Прохасько, Земовита Щерека. Все они – прозаики, историки, социологи – помогают как-то принять чудовищные судьбы близких, которых мы, читая, уже успели так полюбить.
Однако столь же трудна и «польская» часть книги. Поражает точность, с которой Моника Шнайдерман анализирует довоенное (а также военное и послевоенное) отношение этнических поляков к их еврейским соседям.
Более всего задевают вопросы, которые автор задает своим собственным польским предкам: где вы были, почему в ваших дневниках нет почти никакого следа Холокоста? Почему бабка Мария позировала для портрета среди цветов в то же самое время, когда бабка Амелия шла на смерть в Злочове? Почему же – хотя от этого правила были и исключения – вы были равнодушны? С огромным мужеством, но также с не менее огромным желанием понять, Моника Шнайдерман задает море вопросов собственным дядям, теткам, деду и бабке. И не только им:
«Я смотрю через двойные стекла очков, а они смотрят на меня. (…) И тогда мои польские предки вместе со мной становятся ответственны за судьбу моих предков еврейских – тех, которых я так никогда и не узнала: из Варшавы и Радома, Медзешина и Сьрудборова (…)».
Несмотря ни на что, есть в этой истории некий – финальный – луч света, когда обе эти истории сплетаются в одну. В результате «Поддельщики перца» парадоксально вызывают чувство некоторой надежды. Есть в книге один фрагмент, который запомнился мне особенно ярко. Моника Шнайдерман дает в нем окончательный ответ на вопрос о безразличии:
«Да, существовали свои евреи. Однако евреи в общей массе олицетворяли чужеродность, с которой трудно было себя отождествить, которая не была человеческой, и в этом смысле трудно было ей сочувствовать».
Автор: Александра Липчак, декабрь 2016.