«Художник обязан подвергать сомнению общепризнанные нормы. Но ему стоит помнить, что по этим нормам его будут судить. Он должен принимать тот риск, что общество отвернется от него», ‒ говорит Гжегож Ковальский, наставник художников, представляющих течение критического искусства. Этот вид искусства вызывает сильные эмоции, нарушает общественные табу и выходит за пределы принятых художественных условностей. Критическое искусство часто становится поводом для скандалов в СМИ и возмущения в обществе, прежде всего в его наиболее консервативной части.
В этой статье мы расскажем не о попытках институциональной цензуры (со стороны директоров и кураторов), а о произведениях, которые специалисты часто считают выдающимися или переломными, а общественность ‒ скандальным «псевдоискусством», которое «оскорбляет религиозные чувства» или ставит под вопрос социальные и сексуальные табу.
Действительно ли искусство может оскорблять? А если может, то кого? Каковы границы художественной свободы во времена демократии и действительно ли художник обладает большей свободой, чем обычный гражданин? Отвечать на эти вопросы можно по-разному, но несомненно одно: объяснять суть искусства и вести диалог с обществом ‒ это по-прежнему главные задачи, стоящие перед людьми искусства в Польше.
Катажина Козыра «Пирамида животных»
Первая скандальная работа Катажины Козыры «Кровные связи» («Więzy krwi», 1995) была создана для нашумевшей в 90-е годы выставки «Антитела» («Antyciała») в Центре современного искусства Уяздовский замок. Это была первая столь масштабная презентация новых тенденций в искусстве, вызвавшая бурную полемику в СМИ. Впоследствии «Кровные связи» появились на рекламных щитах по всей стране, правда, после протестов консервативной части общества их пришлось убрать. Художественное произведение, рассказывающее о травмирующей роли религии в эмоциональной и интеллектуальной жизни женщин, обвинили в «непристойном использовании» символа креста и полумесяца.
Складывается впечатление, будто с тех пор общественное мнение только и делает, что выискивает признаки провокации в работах Козыры. Ее дипломная работа «Пирамида животных» («Piramida zwierząt», 1993, из собрания галереи «Zachęta»), состоящая из чучел убитых животных и видеофильма, показывающего процесс убийства и выделки кожи, возмутила защитников прав животных, а также представителей католических организаций.
В прокуратуру было подано заявление о совершении преступления (которое, впрочем, было отклонено). В заявлении утверждалось, что «демонстрация смерти лошади негуманна и оскорбляет ее достоинство», а кроме того, по мнению заявителей, фильм «может послужить инструкцией для сатанистов». Художницу обвиняли в «убийстве с декоративной целью» и пропаганде «псевдоискусства». Однако, по замыслу автора, «Пирамида», в основу которой лег сюжет сказки братьев Гримм «Бременские музыканты» об осле, собаке, коте и петухе, сбежавших от своих хозяев, рассказывала о жестоком обращении человека с животными и лицемерном отношении потребителей мяса к убийству животных.
Последующим работам Козыры также неизменно сопутствовали скандалы. После «Олимпии» («Olimpia», 1996) ‒ автопортрета художницы, страдающей от онкологического заболевания, ‒ критики и СМИ ясно дали понять, что публично носиться со своей слабостью, болезнью и смертью недопустимо. После женской и мужской «Бань» («Łaźnie», 1997 и 1999), снятых в Будапеште скрытой камерой среди голых купальщиков, художнице угрожали судебной расправой. Венгерский журналист написал об «осмеянии венгерских женщин в глазах поляков». За эту работу, обнажающую культурные коды, связанные с телесностью, наготой и сексуальностью, Козыра получила награду на престижной Венецианской биеннале искусств.
Збигнев Либера «Lego. Концентрационный лагерь» («Lego. Obóz koncentracyjny»)
Концентрационный лагерь из самого известного в мире конструктора ‒ это произведение искусства, вызвавшее один из самых громких скандалов 90-х и принесшее мировую славу своему создателю. В Польше работу «Lego. Концентрационный лагерь» (1996) восприняли буквально, она вызвала возмущение и негодование, в то время как за рубежом стала поводом для размышлений и интеллектуальной дискуссии. Это произведение, по замыслу художника, говорит не только об образовательной природе игрушек, но и о тривиализации исторических событий в массовой культуре. Либера предостерегает зрителя перед «повседневной банальностью зла» и затрагивает проблему сохранения памяти о Холокосте.
«Шум вокруг концентрационного лагеря из конструктора Lego поднялся, когда обсуждался памятник жертвам Холокоста в Берлине. В Германии прозвучало мнение, что массовое производство такой игрушки могло бы стать своего рода памятником», ‒ говорит Либера.
Художник отказался от участия в престижной Венецианской биеннале, после того как куратор польской выставки решил не выставлять «Lego», потому что работа «могла спровоцировать антипольские выступления и обвинения в антисемитизме». В то же время все три комплекта Либеры из конструктора попали в заграничные собрания, в частности в Еврейский музей в Нью-Йорке, где послужили источником вдохновения для одной из важнейших выставок на тему Холокоста: «Отображая зло: нацистское изобразительное искусство / Недавнее искусство» («Mirroring Evil: Nazi Imagery / Recent Art», 2002). В 2011 году один из комплектов вернулся в Польшу ‒ его приобрел для своей коллекции Музей современного искусства в Варшаве.
Гжегож Кламан «Эмблемы» («Emblematy»)
«Эмблемы» Гжегожа Кламана (1993) ‒ это человеческие органы в стеклянных емкостях. Мозг, печень и кишки художник позаимствовал в Медицинской академии. Перенос препарированных органов из лаборатории в галерею вызвал волну протестов как нарушение культурного табу. В описании работы, впервые выставленной в Государственной художественной галерее в Сопоте, мы читаем:
«Знаете ли вы, как выглядит нутро? Перед вами вы сами в виде различных частей тела, жить без которых невозможно. Отождествляете ли вы себя с этим, когда говорите “я”? Кто вы и что вы? О чем не хотите помнить? О чем не хотите знать?»
Алиция Жебровская «Первородный грех» («Grzech Pierworodny»)
В видеоинсталляции «Первородный грех ‒ мнимый проект виртуальной действительности» («Grzech Pierworodny – Domniemany Projekt Rzeczywistości Wirtualnej», 1993) Алиция Жебровская не только провела деконструкцию библейского сюжета об Адаме и Еве, но и стерла границу между искусством и порнографией. В двух разных версиях фильма переплетаются сцены поедания яблока, сексуальных отношений и симуляции родов маленькой куклы. Работа Жебровской привлекла внимание СМИ, а выставку в Центре современного искусства, где она была представлена, пытались закрыть. Нарушительницу табу пригласили на одно из первых польских телевизионных ток-шоу «как своего рода курьез, чудо-тетку».
Роберт Румас «Грелки» («Termofory»)
«Грелки» (1995-2001) ‒ это восемь наполненных водой пластиковых мешков, под которыми Роберт Румас положил купленные в церковной лавке скульптуры Мадонны и Христа. На эту инсталляцию на площади Старого города в Гданьске сразу же отреагировали прохожие: они продырявили мешки, а фигуры святых отнесли в ближайший костел.
Участие работы в выставке «Иррелигия. Морфология не-sacrum в польском искусстве» («Irreligia. Morfologia nie-sacrum w sztuce polskiej») в Брюсселе в 2001 году вызвала бурные дискуссии в международной прессе и массовые протесты польских католиков. Никто из протестующих поляков выставки не видел, однако в результате скандала один из ее авторов Казимеж Петровский был уволен с должности куратора Музея скульптуры им. К. Дуниковского.
«Эта работа была попыткой прикоснуться к живой ткани города. На этой ткани улицы, брусчатке, я положил грелки, которые обычно прикладывают к ранам. А между ними святые фигуры ‒ живую религиозную ткань, ‒ рассказывал художник. ‒ Католическая церковь изучает секты, с которыми она не согласна, точно так же и я отношусь к искусству как исследователь. Общество должно задуматься, почему искусство так выглядит и обоснованны ли его реакции».
Бельгийские противники «Грелок» оспаривали правильность решения выставить работу на площади перед брюссельской ратушей. Защитники возражали: коль скоро в публичном пространстве есть место религиозным произведениям, то во имя равенства должно найтись место и произведениям иррелигиозным. Спор перерос в дебаты о границах демократии. Выставку закрыли раньше, чем планировалось. Настоятель храма Нотр-Дам де Лурд, взявший выставку под свое покровительство, комментировал: «Меня удивляют люди, которых больше волнует судьба одной скульптуры, нежели судьба изнасилованной женщины». Он же выделил постоянное место в храме для другой работы Румаса «Лас-Вегас» («Las Vegas»), символизирующей коммерциализацию религии, ‒ это пластмассовые Мадонны, плачущие деньгами.
Петр Укланский «Нацисты» («Naziści»)
O Петре Укланском впервые громко заговорили в 2000 году. В варшавской галерее «Zachęta» он представил «Нацистов» (1998) ‒ серию фотопортретов актеров, сыгравших в кино гитлеровских офицеров. Художник стремился показать, как массовая культура пытается облагородить нацизм, который несколькими десятилетиями ранее сеял ужас, а сегодня становится чуть ли не воплощением идеалов мужской элегантности и сексапильности.
После того как актер Даниэль Ольбрыхский, чей портрет также оказался на выставке, изрубил несколько экспонатов тайком внесенной в галерею саблей, выставку по рекомендации министра культуры закрыли. Это событие положило начало серии скандалов, приведших к отставке директора галереи Анны Роттенберг, которая стала получать письма с антисемитскими угрозами. Та же самая работа Укланского, выставленная 12 лет спустя в той же галерее, не вызвала особенного интереса, как и некоторые другие его работы, которые можно было бы счесть порнографическими и политически некорректными: «Польша Über Alles» («Polska Über Alles») и «Порнодвойники» («Pornosobowtóry»).
В 2013 году на выставке «В сердце страны» («W sercu kraju») из собраний Музея современного искусства Укланский представил свою скульптуру «Deutsch-Polnische Freundschaft» (2011), в которой польский орел сливается с нацистским. Художник, давно интересующийся ролью знаков в общественной коммуникации, обращает внимание на проблему присвоения гитлеровской эстетики национальными движениями в Польше. Работа, созданная для берлинской выставки «Рядом. Польша ‒ Германия. 1000 лет истории в искусстве» («Obok. Polska - Niemcy. 1000 lat historii w sztuce», 2011/2012) и предупреждающая об опасности отечественного фашизма, ксенофобии и расизма, подверглась нападкам правых СМИ.
Дорота Незнанская «Страсть» («Pasja»)
Дорота Незнанская ‒ единственная польская художница, которая за свое творчество предстала перед судом. Правые депутаты подали на Незнанскую в суд за ее работу «Страсть» (2001), которая, по их мнению, «оскорбляла религиозные чувства». В результате громкого процесса художницу приговорили к шести месяцам лишения свободы и общественным работам. Лишь спустя восемь лет после скандала суд высшей инстанции снял с Незнанской обвинения.
В инсталляции, состоящей из греческого креста с фотографией мужских гениталий и видеофильма, художница использовала двойное значение слова «страсть», которое можно понимать как муку или же посвящение себя чему-либо. Крест ‒ символ страдания ‒ говорил о моде на истязание тела тренировками в спортзале.
Иоанна Райковская «Привет с Иерусалимских аллей» («Pozdrowienia z Alej Jerozolimskich»)
Появление в Варшаве в 2002 году тропического растения было началом художественного эксперимента Иоанны Райковской, а также воплощением мечты о этнически и культурно многоликой Польше. Искусственная пальма напоминает об истории улицы, название которой происходит от Нового Иерусалима, района еврейских купцов и ремесленников, основанного в XVIII веке на окраине города. Еврейских купцов изгнали туда польские торговцы, опасаясь конкуренции с их стороны.
Работа Иоанны Райковской сразу же вызвала споры, и вместе с тем несла в себе заряд юмора и иронии. Поговаривали, будто жители Варшавы разделились на тех, для кого это знак открытого общества, нацеленного на развитие и перемены, и тех, кто ратует за сохранение традиций и город, закрытый для чужих. Под пальмой часто проходят различные акции протеста. Там можно было встретить бастующих медсестер, представителей партии зеленых и беженцев с Ближнего Востока. Со временем враждебное отношение уступило место симпатии. Пальма стала частью варшавской идентичности и самым узнаваемым символом столицы.
Артур Жмиевский «Месса» («Msza»)
Постановка католической мессы на театральной сцене в 2011 году расколола польское общество. «Литургия ‒ самый популярный в мире сценарий. Пришло время проверить, а не дешевка ли это», – сказал режиссер, поставивший
«Мессу» в варшавском Драматическом театре. Роль ксендза исполнил облаченный в орнат актер, который читал лекционарий и раздавал зрителям облатки.
«Месса» Артура Жмиевского испытывала сакральную сферу, поместив ее в профанное пространство, и все же несмотря на многочисленные недовольные голоса в СМИ она не вызвала официального протеста епископов или католической общественности.
Юлита Вуйчик «Радуга» («Tęcza»)
С момента установки на популярной варшавской площади Спасителя (plac Zbawiciela) в 2012 году «Радуга» не раз подвергалась агрессивным нападкам: подвыпившие юнцы «забавы ради» разводили под радугой огонь (а затем хвастались этим в интернете), а определенные группы граждан использовали ее для политической борьбы или борьбы мировоззрений.
По замыслу автора эта работа говорила о радости и оптимизме. Для Вуйчик радуга ‒ это символ согласия, любви, мира и надежды, а также ‒ в современном мире ‒ движения за равные права сексуальных меньшинств. Произведение художницы обрело вторую жизнь в виде интернет-мемов и шуток.
Яцек Маркевич «Адорация» («Adoracja Chrystusa»)
Художник в любовно-религиозном экстазе ласкает средневековое распятие из собрания Национального музея. Дипломную работу Яцека Маркевича спустя 20 лет после ее создания (1993) и многочисленных выставок в стране и за рубежом заметили правые католики на выставке «British British Polish Polish: искусство окраин Европы в 90-е годы» («British British Polish Polish: sztuka krańców Europy w latach 90»). Верующие провели акции протеста возле Уяздовского замка, а затем оккупировали выставочные залы, молясь об «очищении» поруганного креста и закрытии выставки. Полиция появилась, когда стену, на которую проецировалось видео, обливали красной краской. В прокуратуру хлынул поток заявлений об «оскорблении религиозных чувств».
Работа Маркевича балансирует между адорацией и профанацией. «Она была создана на заре капитализма, когда молодые художники заявляли о своем неприятии вездесущей Католической церкви, которая в предыдущей системе была единственным островком свободы», ‒ пишет Мария Попшенцкая. «Нагота художника (…) не профанировала святость, и ее можно и нужно было понимать как драматическое привлечение внимания к связи телесности человека с воплощением Бога в Иисуса» – объясняет Антоний Земба.
В одном из интервью художник пояснил:
«Когда я вошел в костел в Варшаве и увидел людей, молящихся перед скульптурой как-бы-бога, я испытал шок. На создание работы, где я ласкаю Иисуса, меня подтолкнуло желание оскорбить то, что не является Богом. И все же это религиозная работа ‒ об обожании Бога. Вылизывая большое средневековое распятие, прикасаясь к нему своим обнаженным телом, оскорбляя лежащего подо мной, я молюсь настоящему Богу».