Чаще всего полевые записи упоминаются в контексте пленок, и речь идет не о магнитофонных кассетах, возвращение которых то и дело пророчат музыкальные или скорее life-style журналисты. Речь, разумеется, о записях, сделанных тайно, чаще всего в офисах, ресторанах и прочих местах встреч важных людей. Журналист гданьского портала naszemiasto.pl Михал Левандовский в 2007 году писал, что филд-рекординг — одно из главных польских увлечений: «Пленки и диктофоны — вот оборудование, которое в последнее время делает головокружительную карьеру […] кажется, будто запись ведет каждый». Началось все с т.н. аферы Рывина [один из крупнейших коррупционных скандалов в Польше 2000-х — прим. перев.], потом записывали уже все. Левандовский перечисляет: спецслужбы, политики, бизнесмены, даже студенты, желающие скомпрометировать своих преподавателей. Один из тогдашних министров собирался выкупить у своего отдела диктофон, на который сделали ключевые для изменения политической ситуации записи, и вставить его в рамку. Подобное применение полевых записей вполне соответствует изначальному предназначению фонографа, изобретения Томаса Альвы Эдисона, то есть созданию «семейных альбомов», состоящих из фрагментов бесед, важных воспоминаний, любимых выражений. Что ж, видимо, Эдисон не предполагал, что записи, которые изменят ход истории, будут производиться тайно.
Будь у Кольберга фонограф...
К сожалению, сегодня мы не можем послушать подавляющее большинство записей традиционной музыки, сделанных на территории Второй Речи Посполитой — они были уничтожены в годы Второй мировой войны. После войны польские ученые попытались наверстать упущенное, и им посчастливилось записать певцов и исполнителей, родившихся во времена Оскара Кольберга — отца польской этнографии. Правда, Кольберг собирал песни от их дедушек, может быть, родителей, но, судя по всему, они сохранили репертуар в практически неизменном виде. Благодаря этому сегодня мы можем сравнить то, что зафиксировал на бумаге Кольберг, с аутентичными записями. Яцек Яцковский из Института искусства ПАН писал:
Хотя аудиозаписи не вполне соответствуют тому, что было записано почти сто лет назад — что понятно, учитывая вариативность народного репертуара — они передают то, чего Кольберг не мог отразить точно или уловить вообще: стиль, манеру, орнаментику, реальное звучание и высоту, окраску, динамику, темп, метрические изменения, ритмическую свободу и т.д. При прослушивании некоторых примеров, переменчивых интонационно и ритмически, мы понимаем, насколько трудную задачу поставил себе ученый, в чьем распоряжении имелся только карандаш. В записи мелодия зачастую кажется простой и незатейливой. Но какой она была во время исполнения, до фиксации?
Безусловно, прослушивание записей из фонографических архивов Института искусства ПАН — весьма поучительный опыт для этномузыкологов, но мне кажется, что дилетанты со своим свежим взглядом обнаружат тут ничуть не меньше. Правда, они не услышат всех нюансов народной музыки, возможно, впервые столкнутся с ее стилем и орнаментикой, но по крайней мере они смогут услышать записи, сделанные в послевоенной Польше. И это будет не фрагмент кинохроники, снятой под диктовку цензуры. Это документ, в котором можно услышать историю. В первую очередь стоит ознакомиться с альбомами: «Будь у Кольберга фонограф» («Gdyby Kolberg miał fonograf»), кашубскими записями из альбома «Мелодии из дубрав, лугов, полей и вод» («Melodie z borów, łąk, pól i znad wód») или «Начал там фонограф собирать мелодии подгаланские» («Rozpoczął tedy fonograf zbieranie melodii podhalańskich»), благодаря которому мы можем услышать записи Юлиуша Зборовского 1914 года. Более ранние записи можно поискать в издательстве Muzyka Odnaleziona, которым руководят Малгожата и Анджей Беньковские.