Агнешка Сураль: Мы находимся в Музее современного искусства, где два года назад вы организовали международную конференцию и семинар, посвященные польскому художнику – Анджею Врублевскому. Потом появилась выставка «Recto/Verso». Когда вы в первый раз познакомились с творчеством Врублевского?
Эрик де Шассей: Я не помню этого момента. Я совершенно точно видел одну его картину на выставке, посвященной польскому искусству. Она проходила во Франции в конце 90-х. Эту картину я помню по каталогу той выставки.
Я заинтересовался его картинами и вообще польской послевоенной живописью во время работы над выставкой, посвященной искусству 1945-1949 годов, которую я готовил в Лионе, в музее «Musée des Beaux-Arts». Выставка называлась «Начиная с нуля, будто живописи никогда не существовало». Тогда в первый раз я решил выставить работы не только из Парижа и Нью-Йорка. Иоанна Мытковская, которая в то время находилась в Париже, посоветовала мне поехать в Варшаву, где как раз проходила выставка известного художника, имени которого я тогда не знал. Это был Анджей Врублевский.
Я приехал в Национальный музей, это было в 2007, и меня будто током пронзило, когда я увидел работы. Полагаю, для тех, кто не знает всего контекста, одной картины Врублевского будет недостаточно. Можно подумать, что он сам до конца не понимал, что делает, и что его картины сами себе противоречат, его живопись как будто какая-то мутная, нерешительная. И только когда вы видите группу картин, то сразу становится ясно, что так и должно было быть, что означает это противоречие.
АС: Какое место занимает его живопись в международном контексте?
ЭШ: Его особый подход к искусству в послевоенные годы был единственным в своем роде. Я хочу сказать, что Врублевский делал вещи, которые мы бы считали совершенно невозможными в то время. Они появились только в конце 80-х и в начале 90-х у таких художников, как Люк Тейманс, Вильгельм Сасналь, Рауль де Кайзер или Рене Даниелс. Они соединяли абстракцию с фигурацией, не задумываясь о разнице между этими двумя способами. Тот факт, что у Врублевского это появляется еще в поздние 40-е, показывает его в совершенно ином свете.
Врублевский – это исключительная фигура. Он уникален как в глобальном, так и в локальном контексте. Я не знаю никакого другого художника, который бы сделал то, что сделал он на Первой выставке современного искусства в 1948 году в Кракове, где среди своих абстракционистских работ он выставил картину с рыбами без голов под названием «Картина на тему ужасов войны». Обычно когда мы думаем о таких художниках, как, например, Жан Элион, то видим абстрактную фазу, после которой приходит фигуративная, а затем иногда бывает возвращение к первой. Но это никогда не бывает одновременно. То, что Врублевский писал только в течение неполных десяти лет, тоже удивительно. Он начал в двадцатилетнем возрасте и закончил в 30. Это само по себе необычайно.
АС: Врублевский сегодня кажется очень современным художником, а при жизни он был исключительно одинок в том, что делал. Это была очень трагическая фигура – индивидуалист в конфликте со всеми художественными группировками, которые в то время считались значимыми. Современники видели в нем безумного реалиста, каписты, в свою очередь, не принимали его искусство, в котором эстетика переплеталась с идеологией. Даже соцреалисты не видели его в своем кругу.
ЭШ: Я считаю, что его одиночество и обособленность – это миф. Например, одним из его друзей был Анджей Вайда. Я знаю, что не все его хорошо принимали и что его судьба была довольно трагична, но это ни в коем случае не объясняет его искусства и рисунков. Важнее всего тот факт, что как художник он занял очень определенную позицию, довольно утопическую – но он остался честен перед самим собой и тем, что он видел в окружающем мире. Именно это и изолировало его от других и именно это делает его уникальным.