Исторический бум
“Видишь дом, а рядом с ним пустырь? Когда-то на этом месте тоже стоял дом – до 1944 года…” Мы с моим гидом Лукашем гуляем по Варшаве. Варшава бывает разной – динамичной, свободной, деловитой, расслабленной. Но вряд ли кто-то мог бы назвать ее красивым или уютным городом. Слишком широкие проспекты, слишком гигантские высотки и внезапные пустыри – там, где глаз опытного путешественника собрался было порадоваться архитектурным достопримечательностям. Номинально существует и старый город с кофейнями и лавочками дизайнерской одежды. Но этот небольшой сувенирно-туристический квартал вовсе не старый, а такой же новый, как и почти вся Варшава: он был восстановлен после войны практически с нуля, с фундамента. Реальный, функционирующий центр – это, например, улица Маршалковская с площадью Дефилад, “самой большой в Европе”, перекрестки трамвайных линий, метро, стеклянные небоскребы, бетонный монстр Восточной стены, построенный, как здесь говорят, “при коммунизме”. И, конечно же, сталинская высотка – щедрый подарок Москвы 1950-х годов, городской акцент, видимый даже из аэропорта. Гигантские здания окружены такими же гигантскими дырами – пустырями, парками, площадями, где всегда гуляет ветер. Лучше всего проезжать эти места на трамвае: рваный город превращается в кино, и скоро будет уже не так страшно.
Когда-то в центре Варшавы действительно была плотная старинная застройка, деловая, торговая и прочая городская жизнь, соразмерная человеку. “Но в 1944 году Гитлер приказал стереть город с лица земли…” – этой фразой варшавяне отвечают на большинство вопросов, которые возникают у гостей этой довольно несуразной столицы. Свежая городская память о Гитлере кажется сначала даже несколько нарочитой. Все-таки с тех пор прошло уже 70 лет. И есть другие города, вроде Киева и Минска, тоже сильно пострадавшие во время войны. За это время они благополучно отстроились и о трагических событиях вспоминают только 9 мая. Но с Варшавой случай особый: единственный город, жители которого оказали организованное сопротивление немецкой оккупации во время Второй мировой войны, помнит эту историю, как будто она случилась вчера.
***
“У нас настоящий бум истории. Все сейчас ей интересуются, просто с ума посходили,” – говорит Лукаш. Мы с ним отправляемся по варшавским музеям, чтобы увидеть, как работает историческая память и в каких образах история города предстает перед горожанами и туристами. Большой музей Варшавы сейчас на ремонте, зато действуют его многочисленные филиалы.
Один из них, музей района Воля в небольшом особняке на улице Серебряной, во времена социалистической Польши был посвящен в основном истории рабочего движения. По стенам были развешаны графики роста производства, доски почета и трудовые награды. Присоединившись к Варшаве в 1916 году, Воля действительно стала индустриальным районом города и центром рабочего движения. Но этим, по мнению нынешнего директора музея Ханны Новак-Радзийовской, Воля не ограничивается: “Я работаю здесь всего два года, но за это время мы успели понять, как именно нужно говорить о нашем районе”. Мы сидим в кабинете Ханны, и она рассказывает нам о Воле, небольшом селе к западу от Варшавы, которое долгое время было известно в качестве места, где собиралась польская шляхта: именно здесь обычно останавливались аристократы и зажиточные граждане, приезжавшие поучаствовать в выборах короля Речи Посполитой. В XIX веке Воля стала рабочим и промышленным поселком. От Варшавы Волю отделяли границы царской крепости – системы цитаделей и фортов, построенные Российской империей в 1830-е годы. В результате промышленного развития и отмены крепостного права сюда в поисках заработка и жилья стекались все новые и новые городские жители – вчерашние крестьяне. Постоянно впитывая новые порции горожан, Воля обрастала инфраструктурой и к началу XX века, когда крепость и форты были ликвидированы, смогла, наконец, превратиться в равноправную часть города. “На примере Воли хорошо видно, как возникают и развиваются города, – подводит итог Ханна, – поэтому Воля – идеальный кейс для изучения истории урбанизации, своего рода городская лаборатория”. Правда, экспозиции, посвященной Воле как идеальному кейсу, пока еще нет.
Обсудив концепцию музея, мы спускаемся в зал. Выставка “Райнефарт в Варшаве. Доказательства преступления” была открыта в августе 2014 года и посвящена 70-летию главного события в истории города и района: Вольской резне. Об убийстве солдатами СС десятков тысяч жителей района Воля во время Варшавского восстания 1944 года в социалистические времена было не принято говорить. Теперь музейщики, компенсируя период молчания, воссоздают апокалиптическую картину. Белые стены, красный и черные цвета, громкие звуки, большие фотографии и мультимедийные проекции. Для пытливых – экраны с видеоинтервью и наушники, копии документов. Меньше всего это похоже на тот музей, который, скорее всего, ожидает увидеть среднестатистический россиянин: здесь нет ни витрин, ни этикеток, ни одного собственно музейного предмета. Зато есть множество видеозаписей с воспоминаниями свидетелей событий и есть простая и эффектная дизайнерская концепция: одна стена посвящена свидетельствам немецкой стороны, другая – польской. Музей Воли активно занимается устной историей: записывает, хранит и обрабатывает воспоминания участников событий. Свидетели уходят, но их слова остаются в архивах и музейных фондах. “А предметов сохранилось очень мало, – говорит Ханна, – ведь в 1944 году Гитлер приказал стереть город с лица земли”.
На немецкой стене висит большая фотография Хайнца Райнефарта – группенфюрера СС, одного из главных исполнителей Вольской резни. Суд над Райнефартом в 1960-е годы шокировал немцев: после войны он был мэром города Вестерланд, членом парламента земли Шлезвиг, уважаемым человеком, который неожиданно для горожан стал обвиняемым в преступлениях против человечности. Впрочем, свидетелями на суде выступали в основном бывшие подчиненные группенфюрера, так что картина была не вполне, мягко говоря, объективной. На польской стене – фотографии и интервью выживших поляков, например, Ванды Лури: потеряв троих детей, беременная четвертым, она была ранена, но выжила, укрывшись от эсесовцев под грудой мертвых тел.
***
Мы снова выходим на улицу. Музейное здание – единственная постройка XIX века, уцелевшая на улице Серебряной. Справа и слева – жилые блочные дома 1970-х годов, затем пустые, так и не застроенные с 1944 года пространства. Чтобы закрепить урок, мы идем в музей Варшавского восстания. “Девяносто процентов города было тогда уничтожено. С тех пор Варшава - это уже совсем другой город,” – комментирует Лукаш по пути. “У варшавян нет чувства принадлежности к городу, – вторит ему Кароль Мазур, начальник отдела образования в музее, – Поэтому одна из задач нашего музея – дать возможность современным горожанам идентифицировать себя с Варшавой”. Я знаю, что экспозиция должна меня поразить. Все, кто там побывал, говорят, что музей Варшавского восстания – сильная вещь, и их жизнь уже не будет прежней. Но пока мы сидим в комнате для встреч и Кароль рассказывает об основных формах деятельности музея: они собирают свидетельства очевидцев. Кажется, все музеи Польши, посвященные истории XX века, заняты сбором архива устной истории. Интересуюсь, как обстоят дела с музейным предметом – занимается ли музей сбором и изучением коллекции, использует ли ее в экспозиции. Кароль Мазур относится к коллекции спокойно: если предмет говорящий, то есть смысл его показывать. Логично.
Идея музеефикации варшавских событий 1940-х годов появилась вскоре после войны. Но поскольку речь шла о деятельности эмигрантского, антикоммунистического правительства Польши, проект стал возможным только при новой власти: экспозиция была открыта в 2004 году, уже при Лехе Качиньском. Построенная с использованием мультимедийных и театральных технологий, экспозиция рассказывает о том, как поляки смогли построить развитое подпольное государство со всеми его институтами, включая силовые структуры, медицину, прессу и даже образование. Как это государство функционировало на протяжении пяти лет, с 1939 по 1944 год, и как трагически закончилось вероломством Советской армии.
Варшавское восстание началось в августе 1944 года по сигналу из Лондона. Считается, что правительство в эмиграции приняло это решение после того, как Советская армия подошла к городу с востока и заняла район Прага на правом берегу Вислы. Однако Сталин, вопреки ожиданиям повстанцев, запретил армии переправляться через Вислу, и тем самым дал разрушить город и перебить его жителей. На стенах музея висят фотографии советских солдат, стоящих на правом берегу Вислы. Среди них, рассказывают в два голоса Кароль и Лукаш, были и поляки: они присоединились к Советской армии, чтобы помочь Сопротивлению снаружи.
Гул самолетов, красный цвет, туннель канализации, по которому участники Сопротивления передавали сообщения из одного района Варшавы в другой. Ты находишься внутри большого спектакля – ходишь по местам боевой славы, слышишь то громкий вой сирены, то тихую музыку откуда-то из-за кирпичной стены. Самый большой зал занимает модель тяжелого бомбардировщика В-24 Liberator, с которого британцы сбрасывали повстанцам гуманитарные грузы и оружие… В импровизированной палатке, разбитой посреди музейного зала, стоит стол. На столе – штабеля прозрачных пластиковых кирпичей. Внутри каждого лежат одинаковые бумажки: это бланки протоколов эксгумации жертв Вольской резни. Кароль Мазур кивает – мол, вот он, ваш музейный предмет. Разумеется, этот предмет – говорящий.
Судя по экспозиции, в Сопротивлении участвовали чуть ли не все жители Польши. Спрашиваю у Кароля, как полякам удалось так хорошо организоваться, учитывая условия оккупации и зверские порядки нацистов. “У поляков очень давняя традиция конспирации и подпольной деятельности, – отвечает он, имея в виду постоянные разделы и переподчинения Польши разным империям на протяжении столетий. – Мне иногда кажется, что нам проще обустроить подпольную жизнь в условиях несвободы, чем нормально жить в условиях свободы...”
***
После 1989 года – победы “Солидарности”, краха коммунистического правительства и начала новой истории свободной Польши – варшавская архитектура социалистического времени уничтожалась. Под снос шли и сталинские жилые дома, и даже польский модернизм 1960-х – то, что современные архитекторы воспринимают как источник вдохновения, а чиновникам скоро придется превращать в объекты охраны. Ненависть ко всему социалистическому можно понять: к тому моменту Польша прожила десятилетия под внешней властью, которую сегодняшние поляки уже привыкли называть оккупацией. Обсуждая закономерности разрушений и подсчитывая потери, мы с Лукашем отправляемся на встречу с двумя архитекторами из группы Centrala. Как и любые архитекторы, они проектируют дома (самый известный их проект – варшавская резиденция израильского писателя Этгара Керета, “самый узкий дом в мире”). А кроме того, исследуют Варшаву и ее сложную наследственность – методами архитектуры и современного искусства.
“Наверное, они активисты, – говорит Лукаш. - Видишь, на велосипедах приехали? Активисты даже в декабре ездят на велосипедах”. Малгожата Куциевич и Симоне Де Якобис паркуются и заводят нас в подъезд одного из сталинских домов. Лукаш вспоминает, что еще недавно здесь был шляпный магазин, мимо которого он часто проходил по дороге с работы. Лепнина на потолке, узорная каменная плитка на полу, квадратные анфилады второго этажа. Малгожата проводит экскурсию: “Типичная сталинская архитектура. Этот дом собирались перестраивать, но мы предолжили властям города использовать его в качестве культурного центра и резиденции для художников. Скоро здесь будет очень оживленно,” – Ее слова отдаются эхом в пустом помещении бывшего шляпного магазина. “Нас очень интересует история Варшавы и мы все время задаемся вопросом, почему она выглядит именно так, как выглядит. Из каких слоев она состоит и как можно сегодня работать с ее прошлым, не разрушая, но используя его - продолжает Симоне, итальянский архитектор, осевший в Варшаве, потому что тут “есть, чем заняться”, – Хотя мы не активисты, мы – архитекторы”. Кажется, признание декабрьских велосипедистов не слишком убедило Лукаша, но спорить с ними он не стал. Мы уже начали понимать, что, кем бы они ни были, эти молодые люди, лишенные персональной памяти о травмах польской истории XX века, сегодня они работают с варшавской идентичностью гораздо энергичнее опытных академических экспертов или политиков, закаленных борцов с коммунизмом. Они готовы защищать сталинскую архитектуру, потому что это – такая же часть истории города, как и королевские дворцы. “Однажды мы разглядывали спутниковые снимки Варшавы и заметили, что ее регулярная планировка, отстроенная после 1944 года, в одном месте нарушена: поверх сетки новых улиц мы увидели подобие смайлика – дугу старых улиц Мокотовска, Брацка и Згода. Это реликты – городские дороги, которые старше самого города, пересекающие по диагонали ровные прямоугольные кварталы центра Варшавы”. Архитекторы поделились идеей с городскими властями, и теперь по этим улицам проходит ежегодный фестиваль Warsaw Smile: потоки людей текут по Мокотовской и Брацкой, а с балконов для них играют музыканты. “Смайл – ужасное название, правда?” – говорит Малгожата.