По матери Никифор был лемком, по отцу — поляком (по легенде, тот был известным художником, чье имя зашифровано под литерой «T»). От матери, которая воспитывала его одна, в большой нужде и постоянных скитаниях, хватаясь за любую черную работу, он унаследовал нарушения слуха и речи. Осиротевшего во время Первой мировой войны, не умевшего наладить контакт с окружающими, его воспринимали как местного дурачка, смеялись над ним. Неизвестно, откуда взялось его имя (или прозвище? Есть версия, что в оригинале оно звучало Нетифор), как бы там ни было, именно этим именем он пользовался с самых ранних лет. В 1949 году по случаю первой персональной выставки его работ, которая состоялась в варшавском салоне Союза польских архитекторов, его назвали «Яном Никифором» (что было увековечено на афише выставки). Лишь в 1963 году Никифор официально получил фамилию Крыницкий, тем самым узаконив свой статус. Одновременно власти Крыницы предоставили ему квартиру. В 2003 году суд в Мушине постановил, что настоящее имя и фамилия Никифора – Епифаний (Епифан) Дровняк.
Никифор Крыницкий, «Горный пейзаж», фото предоставлено Краковским этнографическим музеем
Когда Никифор начал рисовать — тоже неизвестно. Он с самого начала отличался огромным упорством в достижении поставленной самому себе цели — стать художником, быть «Матейко из Крыницы». Он чувствовал себя патриотом своей малой родины — Крыницы: в ходе акции «Висла» его дважды вывозили в другой конец страны, но он упорно возвращался обратно в свой родной город.
Самые ранние из сохранившихся работ Никифорa относятся к периоду до 1920 года. Среди них немало тех, по которым можно судить, сколько труда вкладывал будущий художник в совершенствование своего мастерства. Как писал Тадеуш Щепанек:
«Сохранившиеся рисунки — это преимущественно учебные эскизы, на них видны следы ластика, заметны исправления неправильно начерченных линий. Никифор старается овладеть линейной перспективой, вычерчивает оси симметрии, все время сдвигает перспективу, пробует свои силы в лягушачьей и птичьей перспективе».
Никифор Крыницкий на рыночной площади в Крынице, репродукция: FoKa / FORUM
Схожее впечатление производят эскизы сакральной архитектуры, сделанные им несколько лет спустя. Они также свидетельствуют об особенном интересе Никифорa к греко-католическим храмам. Значительная часть этих работ — это пейзажи на фоне церкви («Церковь на закате», 20-е годы, «Епископ перед церковью», около 1930; «Церковь в городке», около 1962), внутренние пространства храмов («Часовенка», около 1930; «Тайная вечеря», без даты) или торжественные изображения святых («Святой Николай», 20-е годы, «Святой на дороге», до 1956). Наряду с ними появляются светские сюжеты: многочисленные крыницкие пейзажи («Крыница – бювет», 30-е годы; «Вилла “Захента”», «Вилла “Русалочка”», «Здание Садового предприятия», все — 1940–1945 годы; «Синяя вилла», 1950–1955 годы; «Костел в Крынице», до 1962), не такие многочисленные краковские: «Краков — Мариацкий костел», 1964–1966 годы) и варшавские виды («Городской пейзаж — Варшава», 1965), фрагменты архитектуры («Фрагмент городской архитектуры», 30-е годы), зачастую совершенно фантастической («Фантастические ворота», без даты), интерьеры зданий («У парикмахера», «У портного», «Табачная лавка», все – 30-х годов), вокзалы и живописно вьющиеся между взгорьями рельсы, которые особенно увлекали Никифора («Железнодорожные пути», «Станция Бихч», «Пейзаж с железнодорожным мостом», 30-е годы), а также горы («Деревянный домик на фоне полей», 1940–1945 годы; «Горный пейзаж с деревней», «Пейзаж с рекой», оба — 1956 год). Художник также любил рисовать людей: знакомых, прохожих («На прогулке», 20-е годы, «Портрет мужчины в пальто и с тростью», 1950–1953 годы), но прежде всего — самого себя. Особенно интересны его многочисленные автопортреты (созданные, главным образом, в 30-е годы), поскольку они демонстрируют представления автора о самом себе, о своем месте в мире, а также о сфере его интересов (Никифор также очень любил фотографироваться). Он предстает перед нами то задумчиво сидящим под деревом, то у мольберта в элегантном костюме, мы видим его за трапезой и с вознесенной в жесте благословения дланью (стоящий за алтарем «Никифор в парике», «Никифор поучаюший» или в костельной нише – «Никифор-епископ», наконец, перед входом в храм – «Никифор отправляет учеников»). На многих работах имеются неумелые, но все же разборчивые надписи: «Художник» или «Сувенир из Крыницы».
Никифор Крыницкий, «Краковская Вольница», фото предоставлено Краковским этнографическим музеем
Независимо от тематики работы Никифора отличаются скромными размерами, зачастую они немногим больше тетрадной странички. Вначале он рисовал на случайных клочках бумаги: например, на австрийских официальных бланках, в старых тетрадях, на обертках от шоколада, сигаретных пачках, на упаковочной бумаге. Из-за постоянной бедности Никифору приходилось экономить, поэтому он часто использовал обе стороны этих листков («Христос-учитель» / «Христос благословляющий», «Святая Варвара» / «Часовенка», «Святая Вероника» / «Христос в храме», около 1920 года). Охотнее всего он рисовал акварелью, иногда в сочетании с темперой или маслом, реже — в последние годы жизни — пастелью. Однако секрет мощной художественной выразительности работ Никифора — не в материалах, а в преодолении ограничений. Даже в рамках небольшого формата он умел создать монументальный образ — за счет центральной композиции, где на оси симметрии вертикального прямоугольника фронтально изображалась фигура человека, строение или гора. Зачастую пейзаж, сцену или человеческую фигуру он заключал в декоративную рамку («Святые на дороге», до 1956). Отдельные элементы он тщательно обводил тонкой черной линией и очерченные таким образом плоскости заполнял живыми цветами, которые он накладывал прямо из тюбика. Однако в его руках краска меняла свою сырую первоначальную природу. Никифор обладал врожденной способностью вдохновенно извлекать из нее богатство нюансов, умением достигать максимальной насыщенности цвета, порой раскрывать полный тональный спектр одной краски, более того, с помощью палитры он умел создавать определенное настроение. В большинстве случаев — ностальгическое.
Кристина Фельдман в роли Никифора в фильме «Мой Никифор» Кшиштофа Краузе, фото: Войцех Старонь / Best Film
Творческое наследие Никифора — это десятки тысяч работ. По мнению специалистов, наиболее выдающиеся относятся к 20–30-м годам. В этот период определились его иконографические и эстетические приоритеты. Значительную часть своих работ он раздал или продал буквально за гроши в то время, когда особенно бедствовал. Его талант открыл украинский художник Роман Турын. Он же стал первым коллекционером акварельных композиций Никифора (он собрал почти двести его работ). Находясь во французской столице, Турын показал эти работы своим друзьям из Парижского комитета. Каписты были в восторге. Они пытались организовать персональную выставку Никифорa в Париже, но затея провалилась. Тем не менее, часть «картинок» включили в коллективную экспозицию работ львовских художников и представителей École de Paris, организованную в 1932 году во Львове Украинским национальным музеем. Каписты одобрили творчество крыницкого самоучки, что зафиксировал в печати симпатизирующий им Ежи Вольф, автор первой публикации о Никифоре («Arkady» 1938, № 3). Он писал:
«С его (Никифорa) искусством я и мои друзья столкнулись несколько лет назад в Париже, и это столкновение было ослепительным, я до сих пор помню тот момент, когда в мастерской Янов Цыбисов я впервые увидел эти маленькие акварели и (...) это удивление не оставляет меня до сих пор. В этих работах меня поразила прежде всего необыкновенная зрелость и (...) инаковость (...). За прошедшие века покрыто краской бесчисленное количество кусков полотна и досок, а эти листочки бумаги были ни на что не похожи (...) ни на что, что я видел. (...) Эти маленькие картинки просты, как природа, их уникальность состоит исключительно в том, что их автор искренне увидел действительность другими, не такими, как у всех, глазами. (...) В этой абсолютной чуткости Никифора к цвету, которую можно сравнить с абсолютным слухом, отражаются (...) наши собственные художественные мечтания (...)».
Далее Вольф говорил, что Никифор:
«(...) всегда использует цветовую гамму, каждая его картинка — это сочетание как минимум трех цветовых элементов; при этом сочетания очень необычные и безошибочные. Эта необычность вызвана абстактностью его подхода к рисованию, однако эта абстрактность не имеет ничего общего с нереальностью, его мир всегда в полной мере конкретен, ему просто нужно оторваться от предмета, чтобы воспроизвести этот предмет художественными методами».
Для Никифорa эта статья оказалась чем-то вроде диплома — он относился к ней как к сертификату, дающему право заниматься рисованием: показывал его незнакомым, демонстрировал приезжающим в Крыницу туристам. Он по-прежнему жил и работал в одиночестве и бедности — у неизвестного художника никто особо не хотел покупать картины. Лишь в 50-х и еще более в 60-х годах его статус как художника стал повышаться (хотя сохранилась иллюстрированная «нищенская» записка, в которой художник еще в 50-х трогательно просил «кусочек холста или еду или деньги», а взамен предлагал свои «картинки», предлагал «очень дешево, только чтобы прожить»). Однако постепенно Никифор приобретал популярность, главным образом, благодаря повторному открытию его творчества супругами Эллой и Анджеем Банахами. Банахи не только публиковали посвященные ему статьи и книги (первая – «Никифор, мастер из Крыницы» Анджея Банаха вышла еще в 1957 году) и организовывали выставки, но также часто навещали его, приглашали к себе, заботились о нем, помогали справляться с текущими бытовыми проблемами (историю их общения и то, как они добивались признания мастера, Банахи описали в книге «Рассказ о Никифоре», переизданной в 2004 году). Верным (а со временем и официальным) опекуном художника, сопровождавшим его с самого начала 60-х годов, был также Мариан Влосиньский — тоже художник, посвятивший Никифору (которого считал гением) и свое творчество, и свою жизнь. История этой необыкновенной дружбы рассказана в художественном фильме «Мой Никифор» Кшиштофа Краузе (роль Никифора в нем конгениально сыграла Кристина Фельдман). Состоявшаяся в 2004 году премьера картины вызвала новый всплеск интереса к этому талантливому самоучке, прошли выставки его картин, были переизданы посвященные его жизни и творчеству книги, в том числе уже упомянутый «Рассказ o Никифоре» и монография Анджея Банаха «Никифор» (1984; переиздание в 2004 года). В 2000 году вышел альбом «Никифор» с предисловием Анджея Осенки. Популяризации искусства крыницкого примитивиста также значительно поспособствовал Александр Яцковский, посвятивший многие годы изучению творчества польских «наивных» художников.
Музей Никифорa в Новом Сонче, фото: Ежи Опиола / фото по лицензии CC
Росту известности Никифора способствовали выставки его работ: первая персональная на родине состоялась в 1949 году, за ней последовали зарубежные, в том числе целый ряд экспозиций конца 50-х (Париж — галерея Дины Верни, Амстердам, Брюссель, Льеж, 1959; критики сравнивали крыницкого примитивиста с Анри Руссо по прозвищу «Таможенник») и 60-х годов (Хайфа, 1960; Вена, Баден-Баден, Франкфурт-на-Майне, Ганновер, 1961). Необходимо отметить также первую и последнюю ретроспективу его работ: первая состоялась в 1967 году в варшавской галерее «Захента», а последняя – в 2004 году в столичном Этнографическом музее. В 1995 году в Крынице, в вилле «Романувка», был открыт «Музей Никифора» (в качестве отделения Окружного музея в Новом Сонче). А в начале 2005 года местное сообщество лемков выступило с инициативой строительства памятника художнику.
О силе воздействия «картинок» Никифора свидетельствует, в числе прочего, то впечатление, которое они произвели на Эдварда Двурника, который под их воздействием изменил поэтику своего собственного творчества (Двурник использовал, в частности, характерный черный контур). Сам художник рассказывал об этом так:
«Я никогда не переживал таких сильных эмоций, как те, которые вызвали у меня эти картины (…). Первый раз я увидел их (...) в 1965 году. (...) Тогда я рисовал архитектуру, но только увидев эти работы, понял, как это нужно делать. (...) Он был художником до мозга костей, прекрасным, глубоким автором, он относился к своему творчеству, как мастера эпохи ренессанса, классически, честно. (...) Все, что он рисовал, было им УВИДЕНО. А потом это увиденное свободно тасовалось в его памяти, в его воображении. Он чудесным образом выходил за заданные действительностью рамки обязательного и создавал картину, мир, обладающие собственной структурой. Он рассказывал себя, рисовал свой космос».
Автор: Малгожата Китовская-Лысяк, Институт истории искусства Люблинского католического университета, февраль 2005
