С английского Керн переводил также Ури Орлева и Исаака Башевиса-Зингера. С Владиславом Кшеминьским он взялся написать для театра музыкальные спектакли «Господин Никто» по Лопе де Вега и «Лорд из чемодана» по мотивам пьесы «Как важно быть серьезным» Оскара Уайльда.
Как-то раз знаменитый французский рисовальщик Жан Эффель привез в «Przekrój» целую папку иллюстраций к «Сказкам» Лафонтена. Главред журнала обратился к Керну с просьбой сделать новые переводы с французского, поскольку считал, что переводы стареют быстрее, чем оригиналы.
«Я сказал ему, что вместо переводов сделаю собственные версии сказок с теми же персонажами. Суть почти оставалась прежней, но адаптировалась к нашей тогдашней ситуации. В конце концов рисунки кончились, а сказки велели писать дальше. Тогда я стал выдумывать собственные, а иллюстрировал их Даниэль Мруз».
Керн также публиковался в журнале «Świat» и популярных молодежных изданиях: «Płomyk» и «Płomyczek». Очень популярны были песни на его стихи («Есть в календаре такой день», «Домашняя война», «Спокойно, Билл», «Тихая вода»), которые исполняли Мечислав Фогг, Мария Котербская, Халина Куницкая, Збигнев Куртыч и другие.
Шлягерами становились в основном те песни, которые звучали в кинофильмах («Тайна заброшенной шахты», 1956; «Дьявол из седьмого класса», 1960) и в телесериалах («Домашняя война», 1965). Большим хитом в репертуаре группы Tropicale Tahiti Granda Banda была песня с текстом Керна «На больничном». В кабаре «Piwnica pod Baranami» Халина Выродек с успехом исполняла его «Балладу о солдате и смерти».
За каждый текст, написанный для своей жены, актрисы Марты Стебницкой, он, по его собственным словам, брал у нее две тысячи злотых. А потом она брала их у него «на жизнь». И откладывала… на очередную песню.
Он писал песни в эпоху, которую сам называл «долабуховой». Впрочем, «лабухи»-современники как-то раз обратились к нему за текстами. Однако сотрудничество так и не состоялось, поскольку их не удалось убедить, что в песнях все-таки должен быть хоть какой-то смысл.
Его талантами пользовались кино и театр, тем более что Керн изучал актерское мастерство. По его словам, это произошло совершено случайно. Дело было так: супруга одного из его друзей решила поступать в актерскую школу. Однажды она призналась, что страшно боится вступительного экзамена. Керн предложил ей свои услуги в качестве сопровождающего. Как оказалось, именно он соответствовал требованиям приемной комиссии. Его приняли, а ее — нет.
Тогда, в послевоенной Лодзи, он познакомился с элитой польской сцены во главе с Юзефом Венгжином и Алексанром Зельверовичем. Его преподавателями были Зофья Тымовская, Богдан Коженевский, Генрик Щлетиньский и Яцек Вощерович. Посещая занятия по актерскому искусству, Керн, однако, думал о режиссуре. И одновременно по-прежнему трудился в Польском информационном агентстве.
Он был соавтором авторских сатирических телепрограмм («Керналия», 1965; «Три тысячи секунд с Людвиком Ежи Керном», 1965; «Кухонный вальс», 1967; «Карнавал ante portas», 1968; «У фотографа», 1968; «На пляже», 1970; «Супружеские разборки», 1974; «Четверть часа под собакой. Стихи и песни», 1982; «Керналия, или Четыре лапы», 1994).
В произведениях Керна ставились очень точные диагнозы нашей действительности. Однако в его сатирических стихах то и дело звучали лирические нотки.
«Почему я не лирик? Потому что я стесняюсь, — признавался он. — Чтобы быть лирическим поэтом, нужно быть духовным эксгибиционистом. А такой стриптиз не по мне. Если бы я стал актером, мне тоже пришлось бы раздеваться — в психическом смысле — и показывать содержимое моей черепной коробки. Без этого нельзя быть хорошим актером или лирическим поэтом. Меня спасла сатира и иронический подход. Если бы я решил заниматься чистой лирикой, но открывался бы не до конца, это, наверное, было бы неестественно и нехорошо».
А ведь чем младше читатели, тем лучше они распознают фальшь в литературе.
«У меня была сучка Фарса, которая лежала у моих ног и вела себя очень послушно. — Рассказывал Керн. — Зато во сне она скалила зубы, перебирала лапами и порыкивала. Однажды я подумал, что, возможно, ей снится, будто она человек. Я взялся за ручку. И записал то, что выдумал пес».
Боксёрша Фарса вдохновила его на написание «Фердинанда Великолепного» — книга стала необыкновенно популярной, в том числе за пределами страны: ее переводили на многие языки, в том числе на японский, эстонский, армянский и иврит; благодаря Фарсе автор построил себе дом на Сальваторском холме в Кракове.
«Мы наполучали за наших собак кучу золотых медалей. Помню, к нам вдруг заявился Тадеуш Ломницкий, у которого если случалось два-три свободных дня, то он не мог усидеть в Варшаве, а после спектакля садился в машину и ехал к нам. Однажды он приехал вечером, когда моей жены не было дома, она играла. Мы собрали какую-то закуску, выпили по рюмашке. А потом наши тосты стали сопровождаться процедурой награждения друг друга медалями моих собак. Вдруг возвращается Стебницкая, заходит на кухню и лишается дара речи, увидев нас, обвешанных собачьими орденами. Это был незабываемый вечер».
Незабываемыми были также встречи в рамках «Краковского салона поэзии» в Театре им. Юлиуша Словацкого. Керн принимал там участие в качестве почетного гостя. Фельетонист газеты «Dziennik Polski» Павел Гловацкий писал об этом так («Подглядывая за соотечественниками», 15 февраля 2004):
«Плотно заполнившие фойе театра Словацкого поляки, в полный голос истязаемые утонченными издевками Керна, пожалуй, еще никогда так мастерски не притворялись, будто они никакие не поляки! Неземным цветом расцветало обожание третьего лица единственного и множественного числа. (…) Смеху и веселью не было конца — еще бы, ведь это подкалывают не меня, а его, не нас, а их! Когда Стебницкая произнесла: „Сегодня не сложно стать кем-то. Сегодня сложно быть собой”, казалось, что хохот наших-не-наших в щепки разнесет солидное фойе. Каким карнавалом обратилось это утро! Конечно же, мы никогда не признаем наше ментальное окурдупливание нашим ментальным окурдупливанием. Когда начинается сеанс правды — даже если это сеанс столь невинный, сеанс правды, преподнесенной так тепло и нежно, как это делает в своих тактично-безжалостных сатирах Керн, — поляк предпочитает дуть на воду и мастерски вливается в этот наш вечный висленский хоровод, призванный спасти нашу честь и достоинство».
Сатирики любят подтрунивать над недостатками других людей. Выходит, будто у них самих никаких слабостей нет. Однако в одной из них Людвик Ежи Керн признался.
«За пределами этой страны я стал известен не как сатирик, а как детский писатель. И это понятно: кого в Париже интересует, что я стоял несколько часов в очереди, чтобы на 8 марта купить жене… пачку масла. Я начал писать для детей и не ошибся. Мои книги переводят в разных странах. К тому же я являюсь вице-канцлером Капитулы Ордена Улыбки. Так что я немало делаю для детей, но при этом абсолютно не представляю, как бы я жил в доме с двумя или тремя малышами. Я ничего бы не смог для них написать, потому что для этого мне нужен абсолютный покой. Так что во мне имеется какое-то эмоциональное и характерологическое противоречие. Мои внуки воспитывались без моего участия».
Что-то, видимо, в этом есть: многие детские писатели, например, Юлиан Тувим и Ян Бжехва, сами были бездетными. Интересно также, что для детей сатирики пишут лучше, чем «серьезные» поэты.
В последние годы жизни Людвик Ежи Керн время от времени публиковался в журнале «Краков». Он был членом Профессионального союза польских журналистов (1945-1951) и Ассоциации польских журналистов (1951-1982), Союза польских литераторов (1953-1983) и Союза польских писателей (1989-2010).
(Содержащиеся в тексте высказывания Людвика Ежи Керна взяты из интервью, которые брал у него автор статьи).
Автор: Януш Р. Ковальчик, октябрь 2010