Военное положение в воспоминаниях деятелей культуры
В 6 часов утра в воскресенье 13 декабря 1981 года Польское радио передало заявление генерала Войцеха Ярузельского, в котором тот сообщал гражданам Польши о создании Военного совета национального спасения и введении военного положения. Каким запомнился тот день представителям польской культуры? Где застала их весть о введении военного положения и как они ее восприняли?
Уже вечером 12 декабря коммунистические власти начали задерживать деятелей оппозиции и профсоюза «Солидарность». За несколько дней в сорока девяти следственных изоляторах оказалось около пяти тысяч человек (список всех интернированных опубликовал Институт национальной памяти). В масштабной военно-милицейской операции участвовало восемьдесят тысяч солдат, тридцать тысяч милиционеров, 1750 танков, 1900 бронетранспортеров и девять тысяч легковых автомобилей. Что помнят о первых часах военного положения люди искусства и культуры?
Мацей Райзахер (актер театра и кино)
Picture display
standardowy [760 px]
Мацей Райзахер, фото: Г. Мысьлинская / Forum
Поздно вечером 12 декабря раздался звонок в дверь. За дверью — мой постоянный «хвост» из Управления безопасности и милиционер с ломом. Жена с маленьким Матеушем на руках спрашивает: «Товарищи, что он плохого сделал?» «Пани Йоля, ваш муж сейчас вернется», — отвечает «мой» агент. В автозаке я встречаю знакомых. Еще больше — в отделении на Опачевской. Сотрудники милиции выглядят абсолютно потерянными. Нас снова переписывают и увозят. Куда? В тюрьму в район Бялоленка. В шесть утра в пустой камере с выбитыми окнами меня будит громкоговоритель, по которому генерал объявляет о введении военного положения. Меня переводят в камеру № 15. В ней уже сидят Конрад Белинский, Януш Кшижевский и больше дюжины деятелей «Солидарности» из Варшавы. Неделю спустя нас заталкивают в вертолет. Мы пролетаем над неоновой вывеской вокзала в Кошалине и оказываемся в Явоже. Меня уже не раз задерживали на 24 или 48 часов, так что для меня это не было шоком. Нам присылали передачи из Комитета помощи. Из развлечений — уговоры подписать заявление о лояльности. Я отказывался: «Если в мою страну вторгся оккупант, а мне от его имени предлагают вести себя с ним вежливо, то вы как военные должны понять, что я этого сделать не могу».
Мацей Прус (театральный актер и режиссер)
13 декабря я приехал на трамвае на Конгресс культуры и там, у закрытых дверей, узнал, что произошло. Мы пошли в костел св. Анны, чтобы составить протестное письмо. Там я узнал, что задержали Халину Миколайскую. Поскольку я был очень близок с ней и с Марианом Брандысом, то предложил пану Мариану, что останусь с ним, пока ситуация не прояснится. Мы поехали в Союз писателей, и там все наперебой стали советовать, как теперь себя вести. Один выдающийся поэт вдруг начал требовать интернирования — увы, и такое бывало. Я там был единственным человеком театра, и, видимо, поэтому Марек Новаковский уговорил меня войти в состав Комитета помощи интернированным. Продержался я там всего полтора месяца, потому что вскоре нашлось много желающих, а у меня нет инстинкта общественника. Для меня политические события — это факты, которые существуют, но не вызывают ужаса. Я в состоянии их анализировать, оставаясь абсолютно равнодушным. Таким уж я родился. Вся тогдашняя демонстрация силы показалась мне этаким последним броском тех, кто нас презирает.
Густав Холоубек (актер и театральный деятель, депутат Сейма)
Picture display
standardowy [760 px]
Густав Холоубек, 1960-е годы, фото: Ромуальд Пеньковский / Forum
В ночь с 12 на 13 декабря того приснопамятного года я писал доклад на Конгресс культуры. Конгресс проходил в Драматическом театре, которым я руководил. Я приехал туда на машине в девять утра, но, увы, несколько людей в штатском в жесткой форме не дали мне войти. Дома, над спящей еще женой, я произнес слово: «Война». Она была потрясена. Сам я, напротив, ни на секунду не поддавался страху. Первые минуты военного положения казались мне каким-то абсурдом, невероятным гротеском. Вскоре я — как и все — оказался отрезанным от мирf и забеспокоился. Однако во мне крепла уверенность: подобные меры никак не вписываются в традиции решения проблем в Польше. Что это внешнее давление. Инородное тело, не имеющее ничего общего с родной действительностью. И даже та патетически-сентиментальная речь, с которой Ярузельский обратился к народу, лишь усиливала мое впечатление, что он сам не помещается в рамки своего решения. Тогда я сдал свое депутатское удостоверение. Вскоре Драматический театр стал Театром Речи Посполитой. Не помогли протесты. Через полтора года меня вызвал министр культуры Жигульский, чтобы в присутствии некоего Свиргоня уволить, но это уже совсем другая история.
Агнешка Холланд (кинорежиссер и сценарист)
Picture display
standardowy [760 px]
Агнешка Холланд, фото: Марк Блинч / REUTERS / Forum
В начале декабря 1981 года я поехала в Швецию. Я ездила по разным городам с фильмом «Провинциальные актеры» и рассказывала о ситуации в Польше. 16-го числа должен был приехать мой муж с дочкой, а праздники — в Польше тогда ничего не было в магазинах — мы должны были провести у родственников в Гетеборге. За время моих странствий фаталистическо-катастрофические предчувствия того, что должно было произойти в нашей стране, нарастали. Ведь в моей памяти были живы события в Чехословакии и разгром Пражской весны. Я чувствовала: совсем скоро произойдет нечто страшное. Я настаивала, чтобы семья ускорила свой приезд. Безуспешно. 13-го я приехала в Гетеборг, на вокзале меня ждал двоюродный брат. «Как думаешь, что будет?», — спросил он. «Finis Poloniae», — ответила я, имея в виду свои предчувствия. Он решил, что я уже в курсе. Я же болтала всю дорогу до его дома и замолчала, лишь увидев по телевизору танки на улицах Варшавы. Следующие несколько дней я провела словно в трансе. Меня преследовали шведские журналисты, я была единственным известным человеком из Польши. Я колебалась несколько дней, победило чувство долга по отношению к арестованным и преследуемым: я начала давать резкие интервью, зная, что рискую долго не увидеть свою страну и близких. Так и произошло. Меня охватило скорее отчаяние, а не гнев. Предстояла долгая ночь. Я знала, что моя жизнь и жизнь многих моих соотечественников уже никогда не будет прежней.
Юзеф Дурьяш (актер театра и кино)
Picture display
standardowy [760 px]
Кадр из фильма «Локис», реж. Януш Маевский, 1970. На фото: Малгожата Браунек и Юзеф Дурьяш, фото: Эдвард Клосинский / Киностудия Tor / Национальная фильмотека / fototeka.fn.org.pl
Я был представителем еженедельника Tygodnik Solidarność на заседании Всепольской комиссии «Солидарности» в Гданьске. Жил я тогда в гостинице Grand Hotel в Сопоте. В ночь с 12 на 13 декабря всех оттуда выгнали. Кроме меня, потому что я не явился ночевать. Я дремал в утреннем экспрессе, как вдруг меня разбудил громкий голос: «Вы спите, а здесь война! Мы ищем наших!» Это был адвокат Сила-Новицкий, который вместе с Яном Ольшевским ночевал в Сопоте у своего зятя Конрада Марущика, деятеля «Солидарности». Конрада забрали спецслужбы, а юристов лишь предостерегли от «враждебной деятельности». Вместе с адвокатами я продирался сквозь толпу отъезжающих. Мы нашли Збигнева Ромашевского. Старый конспиратор Сила-Новицкий затолкал его в кабинку туалета, а меня поставил в дверях. Когда на подъезде к Варшаве поезд замедлил ход, Ромашевский спрыгнул в снежный сугроб. Мы наивно обменивались номерами, а на вокзале узнали, что телефонная связь отключена. У Дворца культуры мы прочитали расклеенные объявления, что Конгресс культуры закрыт. Я встретил Зофью Червинскую из театра «Сирена», которая на своем «малюхе» отвезла меня домой. Меня не разыскивали, правда, когда в январе я был у друга в Стшебелинеке, какой-то сотрудник органов сказал мне, что я не попал к ним только по случайности.
Кристина Пронько (певица и композитор)
Picture display
standardowy [760 px]
Кристина Пронько, фото: П. Аполинарский / Forum
12 декабря мы играли мюзикл «Kolęda nocka» в Музыкальном театре в Гдыне. Приезжие актеры жили в гостинице Grand Hotel в Сопоте. Ночью меня разбудила телефонным звонком Халина Фронцковяк и велела выглянуть в окно. На улице стояли какие-то кордоны. Чуть позже раздался стук в дверь. Милиционер в форме потребовал паспорт, а один из двух людей в камуфляже заглянул под кровать, в шкаф и ванную, но не за шторы, что меня удивило. Когда они вышли, я услышала, что отовсюду раздается стук и звук передвигаемой мебели. Я догадалась, что искали делегатов Всепольской комиссии «Солидарности», которых также разместили в Grand Hotel. Утром за завтраком в ресторане были только актеры и потрясенные официанты. Телефоны не работали, поэтому мы с Халиной поехали в театр, ведь в воскресенье нам снова предстояло выступать. Шел утренний спектакль для детей, но наши вечерние спектакли отменили. Мы возвращались на попутке — «мерседесе», его занесло, и он врезался в столб. Поезд в Варшаву отправлялся уже после комендантского часа, поэтому мы боялись, что нас арестуют по пути на вокзал. Однако мы доехали без помех, хотя у нас проверяли не только билеты, но и документы. Еще пострадала моя собака, которую комендантский час лишил вечерних прогулок.
Павел Хюлле (писатель)
Picture display
standardowy [760 px]
Павел Хюлле, Краков, 2001, фото: Эльжбета Лемпп
Тогда я находился в непосредственной близости от событий, поскольку работал в пресс-бюро «Солидарности». Из поступающих сведений и поведения властей следовало, что вскоре нас испытают на прочность. Обстановка накалилась до предела. Когда все свершилось, я не удивился, а взбесился из-за беспомощности. Добавьте сюда чувство тотальной безысходности и тревожности. В первые дни казалось, что как общество мы беззащитны, что мы проиграли. Все. Всепольскую комиссию «Солидарности» практически в полном составе арестовали сразу же после заседаний в Гданьске. Прошли забастовки на судоверфи, в Новой Хуте, но их разогнали. Известно, чем все закончилось на шахте «Вуек». Было невероятное отвращение к пропаганде.
И все же я чувствовал: если эта система вынуждена прибегнуть к танкам, палкам, арестам и насилию, значит, это начало ее конца. Дальше уже некуда. Забрезжила надежда, что система сама сжигает себя дотла, и победа будет на нашей стороне. Первые дни военного положения я провел в беготне по городу. Мы с друзьями прятали архив и уцелевшее оборудование, составляли списки арестованных и где кого содержат. Это были довольно отчаянные и хаотичные действия, но благодаря им мы не поддавались черным мыслям.
Мацей Войтышко (режиссер, сценарист, актер)
Picture display
standardowy [760 px]
Мацей Войтышко, 2013, фото: Мечислав Влодарский / Reporter / East News
После объявления генерала Ярузельского о введении военного положения ведущий в форме пригласил детей на спектакль телевизионного театра «Тринадцатое перышко Эуфемии» в постановке Мацея Войтышко. У меня было чувство, словно мне плюнули в лицо. Нужно было отменить репетиции «Мастера и Маргариты» в Театре им. Ярача в Лодзи. Спектакль так и не был закончен. Поскольку мы живем на окраине Варшавы, в нашем доме прятались те, кто находился в бегах, хранились типографские матрицы и проходили тайные встречи. Сыну было несколько месяцев, дочь вот-вот должна была родиться. В условиях бойкота телевидения и отсутствия работы в театре единственным средством заработка была Театральная школа. Потом я поставил спектакль «Роза» по пьесе Стефана Жеромского в Варшавском драматическом театре, который не был допущен до премьеры. У меня до сих пор хранится экземпляр текста с зачеркиваниями и комментариями цензора: фразы «Здесь всегда под виселицей будет дефилировать московский солдат» и «Благодаря вам никогда уже не будет России в Польше» зачеркнуты. «Да здравствует независимая Польша!» — обсудить.
Я знаю, что тот, кто правил этот текст, чувствовал себя глупее, чем я, и думаю, что мы недооцениваем психологический аспект той ситуации — люди мало-мальски умные не могли сомневаться в том, на чьей стороне правда. Жеромский был прав: «Благодаря вам (преследователям) никогда уже не будет России в Польше».
Томаш Яструн (поэт и прозаик)
«Ко мне пришла соседка Анджея Целинского, пани Огродзинская. Она слышала, как он кричал с балкона, и не знала, что думать, — рассказывает Томаш Яструн, который до 13 декабря руководил журналом Informator Kulturalny Solidarności. Он жил в Варшаве в районе Садыба по адресу улица Урла, 5. — Неподалеку жили Хелена и Витольд Лучиво. Дверь в их квартиру была взломана, но милиция никого там не застала. Телефоны не работали. Я понял: началось. Я был уверен, что это советское вмешательство, которому предшествует акция наших спецслужб. Я попрощался с женой, сел в «малюх» и решил предупредить остальных. Впервые в ту ночь я разминулся с органами. Они пришли через несколько минут после моего ухода. Спрятали лом в детской, сели, словно извиняясь, подмигивали жене и ждали, когда я вернусь».
Ежи Поломский (певец, актер)
Picture display
standardowy [760 px]
Ежи Поломский, 1968, фото: Я. Михальский / Forum
Я вышел на улицу, чтобы завести машину. Мимо проходил мой приятель, актер Богдан Кшивицкий. Я рассказал ему, что у меня странным образом перестали работать сразу радиоприемник и телевизор. Он-то и объяснил мне, что введено военное положение. Первое чувство — изумление. Второе — грядут ужесточения. Дабы не поддаваться отчаянию и не растерять предпраздничное настроение, я притащил домой целых четыре елки. Затем мне пришлось идти в паспортный стол, потому что у меня был контракт с группой Break Water на цикл выступлений в США. И, о чудо, нам удалось уехать. В сложившейся ситуации плакаты под заголовком «Весь зал поет с нами» оказались неудачными. Организатор не предусмотрел, что мне придется потом оправдываться перед польской диаспорой. Все военное положение я переждал между Нью-Йорком и Чикаго. Участвовал в концертах в пользу друзей в Польше, которые присоединились к бойкоту телевидения. Я думал, что уже не вернусь на родину. Я решился на это лишь тогда, когда Москва похоронила очередных двух генсеков, а в Польше отменили военное положение. Я не вижу себя где-либо еще — хотя многое здесь по-прежнему раздражает, живется здесь гораздо интенсивнее, чем в любой другой точке планеты.
Автор: Миколай Глинский, декабрь 2016
Источник: большинство материалов, собранных Янушем Р. Ковальчиком, опубликованы в ежедневной газете Rzeczpospolita к 25-летию со дня введения военного положения.
[{"nid":"5695","uuid":"149c0660-3eab-4f7e-b15d-9a3a314fb793","type":"article","langcode":"ru","field_event_date":"","title":"\u0421\u043e\u0432\u0440\u0435\u043c\u0435\u043d\u043d\u043e\u0441\u0442\u044c \u0432 \u043f\u043e\u043b\u044c\u0441\u043a\u043e\u0439 \u043f\u043e\u044d\u0437\u0438\u0438 \u0425\u0425 \u0432\u0435\u043a\u0430","field_introduction":"\u041d\u0430 \u043f\u0440\u043e\u0442\u044f\u0436\u0435\u043d\u0438\u0438 \u043f\u043e\u0441\u043b\u0435\u0434\u043d\u0438\u0445 \u043f\u044f\u0442\u0438\u0434\u0435\u0441\u044f\u0442\u0438 \u043b\u0435\u0442 \u0438\u0441\u0441\u043b\u0435\u0434\u043e\u0432\u0430\u0442\u0435\u043b\u0438 \u043f\u043e\u043b\u044c\u0441\u043a\u043e\u0439 \u043f\u043e\u044d\u0437\u0438\u0438 \u0425\u0425 \u0432\u0435\u043a\u0430 \u0441\u0447\u0438\u0442\u0430\u043b\u0438 \u043d\u0430\u0447\u0430\u043b\u043e\u043c \u0441\u043e\u0432\u0440\u0435\u043c\u0435\u043d\u043d\u043e\u0441\u0442\u0438 \u043f\u0435\u0440\u0438\u043e\u0434 \u043f\u043e\u0441\u043b\u0435 \u041f\u0435\u0440\u0432\u043e\u0439 \u043c\u0438\u0440\u043e\u0432\u043e\u0439 \u0432\u043e\u0439\u043d\u044b (\u0442\u043e \u0435\u0441\u0442\u044c \u0432\u0440\u0435\u043c\u044f \u0432\u043e\u0437\u043d\u0438\u043a\u043d\u043e\u0432\u0435\u043d\u0438\u044f \u0430\u0432\u0430\u043d\u0433\u0430\u0440\u0434\u043d\u044b\u0445 \u0442\u0435\u0447\u0435\u043d\u0438\u0439). \u041e\u0434\u043d\u0430\u043a\u043e \u0432 \u043f\u043e\u0441\u043b\u0435\u0434\u043d\u0438\u0435 \u0433\u043e\u0434\u044b \u0438\u0441\u0442\u043e\u043a\u0438 \u0441\u043e\u0432\u0440\u0435\u043c\u0435\u043d\u043d\u043e\u0439 \u043f\u043e\u043b\u044c\u0441\u043a\u043e\u0439 \u043f\u043e\u044d\u0437\u0438\u0438 \u0443\u0441\u043c\u0430\u0442\u0440\u0438\u0432\u0430\u044e\u0442 \u0443\u0436\u0435 \u0432 \u0442\u0432\u043e\u0440\u0447\u0435\u0441\u0442\u0432\u0435 \u043f\u0440\u0435\u0434\u0441\u0442\u0430\u0432\u0438\u0442\u0435\u043b\u0435\u0439 \u00ab\u041c\u043e\u043b\u043e\u0434\u043e\u0439 \u041f\u043e\u043b\u044c\u0448\u0438\u00bb (1895\u20131918).\r\n","field_summary":"\u041e\u0442 \u043f\u0430\u0440\u043d\u0430\u0441\u0441\u0438\u0437\u043c\u0430 \u0434\u043e \u0430\u0432\u0430\u043d\u0433\u0430\u0440\u0434\u0430: 5 \u0442\u0435\u0447\u0435\u043d\u0438\u0439, \u043e\u043f\u0440\u0435\u0434\u0435\u043b\u0438\u0432\u0448\u0438\u0445 \u043f\u043e\u043b\u044c\u0441\u043a\u0443\u044e \u043f\u043e\u044d\u0437\u0438\u044e XX \u0432\u0435\u043a\u0430.","topics_data":"a:1:{i:0;a:3:{s:3:\u0022tid\u0022;s:5:\u002259609\u0022;s:4:\u0022name\u0022;s:33:\u0022#\u044f\u0437\u044b\u043a \u0438 \u043b\u0438\u0442\u0435\u0440\u0430\u0442\u0443\u0440\u0430\u0022;s:4:\u0022path\u0022;a:2:{s:5:\u0022alias\u0022;s:26:\u0022\/topics\/yazyk-i-literatura\u0022;s:8:\u0022langcode\u0022;s:2:\u0022ru\u0022;}}}","field_cover_display":"default","image_title":"","image_alt":"","image_360_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/360_auto\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=657Yq-o6","image_260_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/260_auto_cover\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=58nl0Ijx","image_560_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/560_auto\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=uyjmQphE","image_860_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/860_auto\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=0DTNnHnI","image_1160_auto":"\/sites\/default\/files\/styles\/1160_auto\/public\/field\/image\/peiper_tadeusz_6883077.jpg?itok=KQjtn6cS","field_video_media":"","field_media_video_file":"","field_media_video_embed":"","field_gallery_pictures":"","field_duration":"","cover_height":"249","cover_width":"440","cover_ratio_percent":"56.5909","path":"ru\/node\/5695","path_node":"\/ru\/node\/5695"}]