Мария Мускевич: С чего все началось?
Петр Вуйчик: Приближалась 25-я годовщина демократических перемен в Польше. Я искал какой-то необычный способ отметить это событие. Задавался вопросом, что же произошло тогда? Конечно, прежде всего, обретение свободы в политическом смысле. Но также – в общечеловеческом. В жизни каждого человека появилась новая энергия. Люди начали что-то организовывать, проявлять инициативу. Они стали другими. Мне было интересно, что стало с этой энергией через 25 лет? Я объехал 25 польских городов, поговорил с людьми, спросил, что для них теперь значит свобода? Из пятидесяти человек, которых мы интервьюировали и фотографировали, выбрали двадцать пять. Половина женщин, половина мужчин. Это было два года назад, острая стадия конфликта между Россией и Украиной. И тогда же появилась идея сделать аналогичный фотопроект с россиянами. Спросить их, что для них свобода, которая пришла после Перестройки? Мы начали снимать. Моим соавтором в России стал Томаш Кизны, который прекрасно говорит по-русски и очень хорошо знает Россию.
ММ: Как вы находили этих людей? Каким требованиям они должны были отвечать?
ПВ: Это была исследовательская работа. Вначале я составил себе список профессий, или типов людей: преподаватель, правозащитник, музыкант, ЛГБТ-активист, феминистка, художник, студент, безработный, бывший тюремный заключенный... А потом стал искать героев. Я начинал со своего ближайшего окружения, расспрашивал друзей. Чем больше я ездил по Польше из города в город, тем больше героев находил. Кто-то мне говорил, что надо ехать в Краков, потому что там живет такой-то интересный персонаж, а в Кракове мне говорят, что в Катовице есть кто-то еще. А потом надо ехать в Гданьск и там ловить следующего. Так я путешествовал. Но в России другая ситуация и мне нужны были представители других профессий. Для российской галереи я даже снял одного подростка, 15-летнего мальчика, он юный поэт. Как раз его портрет был использован для афиши выставки в Екатеринбурге.
ММ: Что вы искали? Захватывающие истории, необычную внешность?
ПВ: Обычный журналистский критерий: противоположные герои. Если есть бизнесмен, должен быть и безработный. Мне также хотелось найти кого-то, кто пережил Вторую мировую войну и того, кто родился уже в свободной Польше. Драматургия выстроена на конфронтации точек зрения и мировосприятия. Идея свободы универсальна с одной стороны, но в то же время, это очень интимная вещь.
ММ: Так работает режиссер: придумывает образы, изучает типажи актеров, встречается с ними...
ПВ: Да, есть нечто общее. У нас было больше материала, чем мы использовали – и в Польше, и в России. Окончательный выбор мы делали в финале. Тут важна была интуиция. Надо чувствовать человека. К примеру, вы потенциальный герой. Я сажаю вас на стул перед камерой. Вы рассказываете, что для вас означает свобода, я на вас смотрю, разговариваю с вами – и после разговора принимаю решение.
Доминик Ройнетт: Финальный выбор был основан, конечно, на историях. На том, что люди говорили, а не как выглядели. Это публицистический проект, основанный на интервью.
ПВ: Да, именно поэтому мы решили делать простые портреты. Как на паспорт. Крупные планы. Черно-белая стилистика. Акцент на глаза. Все равны перед камерой. Мне было не важно, как они выглядят. На этих портретах я хотел передать их внутреннее «я». И теперь, когда посетитель выставки смотрит на этих людей, они будто разговаривают с ним. Говорят о своей свободе.
ММ: Говоря о свободе, как и о любви, легко увязнуть в штампах. А вы ведь искали нечто более глубокое.
ПВ: Если спросишь пятьдесят человек: «что такое свобода?», то поначалу услышишь от большинства одни и те же лозунги, заезженные фразы. Но если глубже проникнуться их жизнью, можно услышать совершенно разные ответы, очень неожиданные. Вот, например: «Свобода – это осознание, что ты должен оставаться один» (Ингмар Вилквист, писатель, он говорил о необходимости одиночества для художника), «Свобода для меня – смелость быть собой. Без этого в моей жизни ничего бы не произошло» ( Еугениуш Сивик, врач-гинеколог, после 1989 года он начал революцию в варшавских роддомах, чтобы новорожденных сразу отдавали родителям), «Я очень боялся, что моя совесть, объятая страхом, заставит меня совершить постыдные вещи. И тут я получил диагноз. У меня нашли глиому четвертой степени. После этого пришло парадоксальное чувство свободы, мне стало нечего бояться, кроме момента ухода» (Ян Качковский, ксендз, биоэтик, основал и до своей недавней смерти работал в хосписе). А один человек, безработный, плакал перед камерой от сознания, что никому не нужен.
ММ: А что россияне говорили про свободу? Это действительно какие-то другие люди, другой менталитет, другая свобода?
ПВ: Есть несколько точек соприкосновения. Свобода, связанная с понятием «иметь» – материальный комфорт, возможность куда-то поехать, делать что-то интересное. Здесь взгляды совпадали. Сравните: «Я стал водителем фуры. Получаю неплохие деньги и мечтаю с семьей уехать в Норвегию. Учу норвежский, потому что верю – моя мечта рано или поздно осуществится. Для меня свобода – достижение внутреннего спокойствия, возможность делать, что хочешь, без давления откуда бы то ни было». Это говорит поляк Кшиштоф Круль, музыкант, который стал водителем, чтобы заработать. «Свобода для меня, наверное, это выйти утром на балкон, посмотреть на солнце или подставить морду дождю и решить, что я в связи с этим буду делать, и начать это делать». А это – россиянин Владлен Тупикин, преподаватель истории, журналист. Это пример более приземленного понимания. И совсем другое дело — понятие «быть». Быть свободным! Вот тут много различного. Это зависит от того, с кем говоришь. Например: «Мы работали в подвале, в магазине. Обед, ужин – на полу сидели, на полу кушали. Когда не можешь быстро кушать – били. У меня зубы сломаны были, уже вставила. Вот здесь зубы сломал – передние, четыре зуба, когда бил. Мы оттуда не выходили. Я там 10 лет работала, 10 лет на улицу не выходила. Там кушали, душ тоже там, туалет тоже там был. И в подвале мы спали. Да, я свободный человек, слава богу». Это слова героини из России, Бакии Касимовой, она попала в трудовое рабство. Или сестра Олега Сенцова, режиссера из Украины, который отбывает наказание в России. Как еще она может говорить о свободе? «В России нет свободы. Я много об этом думаю. Такое ощущение, что люди просто не доверяют друг другу, каждый в каждом видит врага. Как это началось, я не знаю. Может, это со сталинских времен еще, когда все на всех стучали. Но то, что это в исторической памяти, это факт» (Наталья Кочнева, журналист, двоюродная сестра Олега Сенцова). Кстати, есть важная деталь. В России люди разделяют свободу на внутреннюю и внешнюю. В Польше так было до 1989 года. А теперь нет.
ММ: Среди героев российской части проекта вообще было несколько людей, которых я знаю лично. Удивительно ощущение: идешь среди портретов своих друзей и коллег. Хотелось сказать им: «здравствуй, Женя», «здравствуй, Элла», «здравствуй, Лида» , «здравствуйте, Людмила Михайловна»... Все это люди с активной гражданской позицией. В этих людях тоже нет свободы?
ПВ: Я могу процитировать фрагмент интервью одного из героев, писателя-сатирика Виктора Шендеровича: «Вот парадокс свободы. Ты должен решать, а для огромного количества людей это совершенно не нужно, их совершенно это не мучит. Это очень привычное, по-своему комфортабельное состояние. За тебя решат. Тебе скажут, куда идти, что делать. За тебя отвечают – это наше патерналистское сознание, очень советское, хотя отчасти, может быть, даже и русское. Поскольку здесь всегда был царь, всегда были ограничены права. Это по-своему комфортабельно. Свобода раздражает в этом смысле. Раздражает, как лишняя нога, которая волочится и мешает тебе ходить, она не нужна». Я говорил, что мне важны диаметрально противоположные герои – они вступают в своеобразный диалог. Вот, например, высказывание Макара Вихлянцева, руководителя пресс-службы проекта «Сеть»: «Свобода и права человека в России, безусловно, существуют. Но мы сами должны определить степень, в которой граждане и государство об этом договорились. Граждане голосуют за действующую власть, рейтинг Путина высок, как ни у одного лидера. Это реально. То есть народ и государство сейчас договорились, народ устраивает уровень свободы, который есть в России».
MM: Не удалось избежать политического контекста?
ПВ: Я не избегал его. Мы говорили и про президента Путина, и про Украину. Среди российских героинь есть молодая девушка, которая росла без отца. Вот что она сказала: «Владимира Путина мы воспринимаем как отца. Я росла без отца и уже в 12 лет начала наблюдать, как он ведет себя, как вообще управляет страной, и для меня его образ стал неким образом отца». Одна женщина стала задаваться вопросом, зачем украинцам свое государство? «Ведь мы как братья, они должны быть с нами»...
MM: Вы продолжите проект во Франции? Героями будут поляки и французы?
Доминик Ройнетт: Во Франции будет уже три галереи. Поляки, россияне, французы. Проект будет разрастаться, переезжая из страны в страну. Мы также будем искать людей, отталкиваясь от профессий, но для каждый страны мы придумываем что-то другое. Это зависит от культурных особенностей, каких-то специфических обстоятельств. Мы стараемся найти интересных людей, у которых есть что сказать на тему свободы. Людей, которые, по нашему представлению, должны представлять свое общество.