Culture.pl: Сейчас вы смотрите на Вильнюс через призму прошлого?
ТВ: Несомненно, это так. Я помню, каким он был раньше, и это накладывается на мое нынешнее впечатление. Давно уже не живу в Вильнюсе, поэтому, когда приезжаю, могу смотреть на него несколько отстраненно. Вижу, что город меняется, причем это происходит довольно быстро. Какие-то места хорошо узнаю, но что-то меня раздражает. Например, граффити: город вандализирован! Почему с этим не борются? Или точнее: почему в одних местах борются, а в других нет? Есть же масса белых стен, где могли бы быть эти рисунки, но их там почему-то не видно. А в других местах, где их лучше бы не было, они представлены в гигантском количестве и в отвратительном виде. Город с этим не справляется, и это печально.
Culture.pl: Чувствуете ли вы какую-то связь с Вильнюсом в Америке, где сейчас живете?
ТВ: Никакой; потому я Америку и не люблю. Там просто нет городов европейского типа, отсутствует архитектура. Есть небоскребы, иной раз относительно неплохие, какие-то виллы, очень скверные индустриального типа здания 19-20 века. В целом это весьма неэстетично. Есть Вашингтон, но Вашингтон — пародия на Петербург. Эти города похожи по величине и по планировке и даже построены примерно в одно и то же время. В Вашингтоне есть классицистские здания с колоннами и куполами, но видно, что они – в отличие от Петербурга – какие-то поддельные. Архитектура для меня — это и есть город, если ее нет, то нет и города.
Culture.pl: В первый день форума вы вспоминали теорию Сепира-Уорфа, согласно которой язык определяет сознание человека. Как человек, который активно пользуется четырьмя языками, чувствуете ли вы, что это как-то влияет на ваше сознание? Не раздвоение личности, а...
ТВ: Расчетверение? Согласно теории Сепира-Уорфа, каждый язык по-своему делит мир на части. Например, мы склонны говорить просто «рука», а носители английского языка делят руку на hand и arm. В русском, конечно, тоже можно сказать «кисть» и «рука», но между этими понятиями нет такой четкой разницы. Другой популярный пример — цвета: там, где носитель одного языка видит зеленый с оттенками голубого, другой увидит только зеленый. Для поэзии это очень важно. То, что языки по-разному строят мир — очень хорошо, потому что вместо однообразного мира мы видим множество разных. Что касается сдвига в сознании, то я, пожалуй, его не чувствую, когда перескакиваю с одного языка на другой. Мне кажется, сдвиг происходит скорее на подсознательном уровне.
Culture.pl: Перевод — это тоже сдвиг в сознании?
ТВ: Кто-то из русских символистов назвал перевод деятельностью, невозможной по определению. Перевод Пастернака на литовский — это, в идеальном варианте, стихи, которые написал бы Пастернак, если бы говорил по-литовски. Оно, конечно, невозможно, но можно попробовать. Я в жизни перевел больше, чем сам написал: работа сложная, но именно поэтому радость от результата бывает огромной.
Culture.pl: Вы переводили даже с польского на русский.
ТВ: Да, перевел стихотворение Збигнева Херберта «Возвращение проконсула» («Powrót prokonsula»). Случай своеобразный, потому что я перевожу поэзию только на родной язык и только на нем пишу стихи. Говорят, что родной язык — это тот, на котором ты считаешь и видишь сны. Так вот, считаю я всегда по-литовски, сны зафиксировать труднее, но мне, вроде бы, они снятся на литовском, хотя возможно, на русском я говорю чаще. Что касается польского, то на нем я общаюсь только когда нахожусь в Польше, а это не очень большая часть моей жизни.
Так или иначе, стихотворение Херберта тогда было очень актуально. Речь в нем идет о римском деятеле, который находится в далекой провинции, как бы за границей, но не совсем, и не знает, возвращаться ли ему в Рим к императорскому двору, где царят неприятные нравы. Мы все были эмигрантами, а тут началась перестройка, и у многих — русских, литовцев и поляков — возникла мысль: «Может, стоит вернуться?» Тогда я и перевел это на литовский, а потом как-то вдруг еще и на русский. Бродскому, правда, мой перевод не понравился, за исключением последней строчки: «Я действительно думаю, что все образуется» (цитата из Толстого, которой у Херберта нет). То, что в результате было напечатано — это плод совместной работы с Бродским.
Culture.pl: Раз уж мы заговорили о польском языке... Что вы можете сказать о сегодняшних отношениях Литвы и Польши?
ТВ: Отношение Литвы к Польше оставляет желать лучшего. Казалось бы, у обеих стран напряженные отношения с Россией, причем не по их вине. Это могло бы нас сплотить — общая угроза (хотя я считаю, что не стоит ее преувеличивать) объединяет. Так было в истории, так было во время Ноябрьского и Январского восстаний в Польше, когда и Литва, и Польша выступали против царской России и сражались плечом к плечу.