Трудно представить себе архитектора, который с уважением и интересом отнесся бы к этой нулевой архитектуре, стал бы размышлять о том, как его произведение должно реагировать на это архитектурное «ничто». Но Махламяки — стал. Это заметно, да он и сам об этом говорит. Райнер Махламяки не посчитал, что новый музей ему предстоит строить в пустоте, хотя соблазн считать так, кажется, велик. Быть может, привычка к скромной, невзрачной северной природе приучила финского архитектора с интересом и уважением относиться ко всему окружающему.
Музей истории польских евреев, 2013, фото Войцех Крынский/Forum Облицованное гравированным стеклом невысокое (не выше окружающих пятиэтажек!) здание тает в воздухе, сливается с лужайкой. Скромный параллелепипед не стремится подчинить себе окрестности. Просторный вход приглашает войти, намекая на то, что главное — внутри. И так оно и есть.
Внутри музей поражает своей грандиозностью. Он визуально гораздо больше, чем здание снаружи, во-первых, потому что входя, посетитель оказывается в огромной пустоте, пронизывающей все здание, а, во-вторых, пустота эта захватывает огромный подземный этаж, на котором размещена основная экспозиция.
Музей рассекает гигантская трещина-пещера — это вестибюль. Вход в нее — это вход в музей, напротив — окно во всю стену фасада. Трещина сужается кверху, но не зарастает, оставляя извилину света, рассекающую крышу. Величественное внутреннее пространство, полное мягких кривых, поражает воображение. Эти как бы природные формы интерьера особенно сильно контрастируют со скромной геометрией прямоугольного, вроде бы обычного («дом как дом») экстерьера.
Внутреннее пространство принципиально многозначно. Интерпретации нарастают лавинообразно. Все они оправданны, и ни одна не исключает другую. Трудно сказать, какие из них автор предусматривал, а какие возникают у посетителя спонтанно. Раз возникают, значит они неслучайны. Все намек и все недосказанность. Вот самый простой пример. Поверхность стен в коридоре исчерчена процарапанными в светло-бежевой штукатурке прямыми. Они пересекаются под разными углами, так что глаз постоянно ловит абрис звезды Давида. Но стоит присмотреться — и ни одной до конца завершенной шестиконечной звезды найти не удается. Это такой оп-арт: ничего нельзя доказать, ни от чего нельзя отказаться. И так во всем.
Сам автор утверждает, что, работая над осевым пространством здания, он размышлял о водах Красного моря, расступившихся перед Моисеем. В этом емком образе есть многое: и чудо, и рождение нации, и спасение. Я увидел в интерьере «Полин» нечто иное. Эти свободно изогнутые, цвета песчаника стены, напомнили о пещере (например, пещерах Кумрана), о карстовой полости, водомоине. Дальше услужливая фантазия подсказывала образ истории, как скрытой от глаз подземной реки, текущей по дну пещеры. Тем более, что световое окно в потолке тоже напоминает извилистое течение реки.
Еще интересней рассматривать силуэт вестибюля на просвет, благо, как ни повернись, оказываешься напротив светоносной застекленной поверхности. Контур изогнутого пространства четко прорисован и, меняясь по мере твоего движения по коридору, неуловимо напоминает что-то знакомое. Не сразу, зато совершенно отчетливо, понимаешь, что в воздухе дрожит огромная, недорисованная буква алеф, первая буква еврейского алфавита. Ты видишь ее все время с разных ракурсов, она становится то крупнее, то мельче. Может неуловимый алеф (который я и некоторые мои коллеги видели отчетливо, а другие не видели вовсе) намекает на место польских евреев в мировой еврейской истории последних пятисот лет? Но вот ты делаешь еще несколько шагов, свод расступается, становится выше, и алеф сменяется другой буквой — ламед. Алеф и ламед образуют слово, которое на иврите значит "Бог". Видеть или не видеть имя Бога в мерцающем воздухе музея — личное дело посетителя.
Архитектурная гармония музейного здания строится на неразделенности функции и символа. Музей не выше окрестных домов, он не претендует на доминирующую роль в пространстве, поэтому ему понадобился огромный подземный этаж. В наземных этажах с естественным освещением размещены многочисленные службы, учебные классы и конференц-залы, а в подземном этаже – основная экспозиция, где преобладает искусственный свет и бесчисленные цифровые экраны. Вся тысячелетняя история евреев Польши оказалась в подземном царстве, поскольку на поверхности земли она, кажется, закончилась. Но если вы не сторонник мрачных ассоциаций, вы можете считать, что вся эта тысячелетняя история — подземная корневая система, из которой произрастает здание музея «Полин», яркого воплощения прекрасного, полного сил польско-еврейского сегодня. Выбор решения не навязан архитектором, он остается за посетителем.
Последний штрих, свидетельство гения Райнера Махламяки — это его необыкновенные эскизы, сделанные на самом раннем этапе работы. Это не только выбор архитектурного решения, но и необыкновенно изящная абстрактная графика.
Тысячелетняя история польских евреев нашла себе достойную оправу. В самой идее нового еврейского музея в Польше присутствовал отчетливый вызов. Такой музей мог стать только лучшим в мире, а иначе не стоило и браться. Здание музея не облегчило этой задачи. В таком выдающемся здании можно разместить только выдающуюся экспозицию. Ее создатели вызов приняли и выдержали его с честью, но это уже другой разговор.
Текст: Валерий Дымшиц
Валерий Дымшиц — фольклорист, антрополог, литературовед, доктор химических наук. Сотрудник центра «Петербургская иудаика» в Европейском университете в Санкт-Петербурге. Переводчик прозы и стихов с идиша, английского и немецкого.
