Варшавянка, возвращающаяся в столицу в 1945-ом году, одета в простой залатанный костюм и толстые штопаные шерстяные чулки. В руках у нее чемодан со всем имуществом, а на голове тюрбан. Искусствовед Шимон Бойко подчеркивал, что тюрбан прекрасно защищал прическу от вездесущей пыли. Варшава была тогда городом-руиной, городом ужасной вони. Не было мыла, туалетов, канализации. Магда Гжебалковская в сборнике репортажей «1945» приводит воспоминания Янины Броневской:
«В перспективе – только руины. Нет ничего. Совсем ничего. Здесь поселилась смерть».
Каждый, кто по возвращении в Варшаву обратится в администрацию, получает одноразовое пособие: 500 злотых. В январе 1945 года чулки из искусственного шелка стоят 800 злотых. Кажется, мода не вернется сюда никогда – в разрушенной Польше на такую ерунду просто нет времени. В номере еженедельника «Пшекруй» от 14 июля 1945 года читаем:
«Ради бога, девушки, найдите себе другие занятия! Ведь никто вам не запрещает красиво выглядеть. Но правда нельзя тратить на это столько времени, когда в стране есть столько важных неотложных дел».
В мир возвращается равновесие
Однако уже два месяца спустя в журнале появляется рубрика «Мода», которая вскоре станет постоянной. Первый текст – призыв к моде, чтобы та вернулась, и шуточный манифест.
«Женщина должна быть красивой. Ей не следует посвящать этому половину жизни, но примерно одну десятую – можно. Столько, сколько нормальный мужчина тратит на бридж. Тогда в мир вернется равновесие и все будут довольны».
И в мир действительно возвращается равновесие – не в последнюю очередь благодаря потребности в моде и заботе о своем теле. На импровизированных рынках пышным цветом расцвела подпольная торговля. Между руинами домов, во дворах и на несуществующих перекрестках появляются наскоро сооруженные жестяные будки с вывесками «Педикюр, маникюр». Возвращаются довоенные ателье и мастерские – сапожники, штопальни чулок, портные и портнихи. В газетах появляются объявления, информирующие о том, что такая-то и такая-то мастерская уцелела, но переехала или поменяла название. «Химзавивка. Гарантия. Раньше на ул. Вольская, д. 19. Теперь ул. Северинов. д. 4».
Средоточием городской торговли становится перекресток Иерусалимских аллей с Маршалковской улицей. На углу Маршалковской и Кошиковой в это время открывает свой частный бутик «Феникс» Ядвига Грабовская – модельер, впоследствии одна из важнейших фигур в мире моды ПНР.
«Я назвала свой бутик “Феникс”, потому что он возродился на этом пепелище бедной Варшавы», – объясняет Грабовская.
Через несколько лет большинство модных бутиков будет ликвидировано или национализировано. И все же у «Фенкса» получится открыть страницу моды от-кутюр, которая переживет ПНР.
Известный фотограф Анджей Верницкий несколько лет тому назад вспоминал, что его отправили сфотографировать бутик для «Вечернего экспресса». Это был его первый заказ в сфере моды. Он понятия тогда не имел о том, как нужно снимать такие фотографии, и вообще заменял коллегу, который как нарочно заболел. Но в редакции он услышал, что это первый послевоенный настоящий модный салон – «не для коммунистов». Это его заинтриговало.
«Без Ядвиги Грабовской не было бы не только “Польской моды”, но вообще никакой послевоенной моды в Польше», – уверен он до сих пор.
И все же после войны мода начала возвращаться не только в виде бутиков, но также в виде модных показов, которые тогда называли «rewia». Их организовали уже весной 1947 года. Когда Кристиан Диор поражал парижскую элиту новым женским «А-силуэтом», который назвали New Look, и использовал десятки метров самых дорогих тканей на пошив юбок, в Польше все еще был период моды кризисной, экономной, закаленной в военных буднях.
Нужно как-то выкручиваться
В обиходе ее называли «переделкой», то есть сегодня мы бы сказали «рециклинг». Как писали в прессе, именно эти «затейливые переделки» вызывали наибольший восторг у модниц. Журналистка популярного еженедельника «Мода и практическая жизнь» передавала с модного показа:
«Переделки были настолько великолепны в своем гармоничном сочетании цветов, материалов, нашивок, застежек, шнурочков, что возникает подозрение – модницы готовы пойти на все, чтобы новые платья выгладели так же, как перешитые»
Часто модные показы сопровождались благотворительными акциями – например, сбором средств для сирот.
Военные и послевоенные годы – время дефицита, остатков, заменителей и эрзацев. Когда одежда крайне изношена и нет шансов раздобыть новую, приходилось, как тогда говорили, «как-то выкручиваться». Чтобы оставаться модным, нужно было искать вдохновения вдалеке от собственного шкафа. Предприимчивые хозяйки шили из занавесок, штор, скатертей, пледов, покрывал, а обувь украшали войлочными цветочками. Все женщины поголовно шили. В «Новом варшавском курьере» можно прочитать такой отрывок:
«В любом доме найдутся какие-то старые с протертыми рукавами свитера, изношенные пуловеры, шарфы и т. п. Они валяются где-то на дне ящика, всеми забытые и изъеденные молью, тогда как при минимальном желании и усилиях мы можем их обновить, осовременить и вновь сделать пригодными для использования».
Мужской гардероб тоже служил источником вдохновения. Мужчины – в армии, высланные на принудительные работы, скрывающиеся, сражающиеся в партизанских отрядах – оставили полные шкафы одежды. Женщины, сражающиеся на домашнем фронте, за кулисами войны, благодаря этим запасам могли сшить новые пальто и платья. В конце оккупации началась мода на черные костюмы, которые называли «английскими» – это были перешитые мужские выходные костюмы. Журналы советовали:
«Висит, к примеру, в шкафу какой-нибудь древний фрак хозяина дома, который он справил себе на свадьбу 30 лет назад. Казалось бы, столь ненужный предмет уже никогда не пригодится, а на самом деле все совсем не так. Фрак, жилетку и брюки можно перешить в очень элегантный и стильный дамский костюм. Если у кого-то из вас не завалялся дома старый фрак – не беда! Всегда можно переделать из мужнего гардероба то, что он давно уже не носит».
Мода смогла не только выжить в военных условиях, но и научиться творчески использовать военные материалы. Особым шиком стали блузки и платья из парашютного шелка, а потом нейлона. Это была тонкая, но очень плотная ткань. Уже в конце войны британское правительство начало выдавать излишки материала на пошив свадебных платьев, а после войны часть парашютов, оставшихся от армии, доходила до Польши.
Скромные запасы ожеды полек и поляков пополняла гуманитарная помощь ООН и UNRRA (Администрация помощи и восстановления Объединенных Наций). Но едва ли в этих посылках можно было найти столь желанные наряды из парижских ателье. Как правило, там была военная одежда, чаще всего цвета хаки. Куртки с погонами, куртки с подкладкой, которые сегодня называют «парки», или «аляски», зеленые военные свитера, шерстяные галстуки. Стиль «милитари» стал неотъемлемым атрибутом мужчины. Невозможно говорить о послевоенном возрождении мужской моды, не упомянув об образе Збигнева Цибульского, который в картине «Пепел и алмаз» демонстрирует куртрку UNRRА, а также Марека Хласко, который рассказывал, что благодаря своей «американке» М-65 стал первым парнем «на районе».
Девушкам пришлось научиться творчески переработать эти милитарные текстильные сокровища. В моду вошли переделанные военные сумки, военный покрой костюмов и даже перешитые военные плащи. К счастью, в посылках иногда находилось место и для платья – предела мечтаний с широким подолом, округлой линией бедер, узкой талией, обтягивающим лифом. И все же чаще всего модницам конца 40-х приходилось выкручиваться, кто как может: сшить платье из найденного в посылке халата или ночнушки? Нередко дамы также пытались извлечь послевоенный шик из своих довоенных гардеробов, если их удалось сохранить.
Адвокатша советует бриллианты, а Люцинка разум
Поэтому так много вечерних нарядов кроем напоминает платья 30-х годов. «Пшекруй» не сразу определился с образом новой польки. Сначала в роли советчицы выступает вымышленная адвокатша Рыльская, которая пытается воскресить прежние манеры и обычаи, шутливо замечая, что «новогодний подарок должен идти от самого сердца, даже если это всего лишь скромное колечко с бриллиантом». Элегантность и изящество пока могут существовать только в шутку.
Несмотря на то, что женщины упивались репродукциями картинок из иностранных журналов мод, в обычной жизни они выбирали удобный крой, как бы затаились в ожидании. Но ждали с надеждой – массово шили платья в цветочек из дешевого вискозного шелка. Этот материал был широкодоступен, поэтому серые улицы расцвели от обилия ярких женских платьев. Может, они были и не самого модного покроя, но зато подпитывали просыпающийся весенний оптимизм.
Однако вскоре оказалось, что в Польшу приходит совсем не та мода, которую все с таким нетерпением ждали. В конце 40-х годов коммунизм присвоил ее себе как одну из составляющих соцреалистической эстетики. С этой поры следовало одеваться скромно и асексуально. Женский силуэт должен был походить на мужской, блузки застегиваться под самой шеей, бедра должны были быть бесформенными, а голова сплющена беретом.
Адвокатша Рыльская из журнала «Пшекруй» была отправлена в отставку. На ее месте в 1949 году появились решительные «Люцинка и Паулинка», которые пытались переложить модные тренды на язык «трезвого ума». У кокетки Паулинки на уме только шмотки и мода, а практичная Люцинка постоянно напоминает подружке, что важна функциональность и экономия. «Буржуазная мода» вынуждает нас постоянно тратить деньги, но сознательная польская гражданка знает, что самое главное – это практичность, даже если эстетика в стиле «ударница труда» ей не по вкусу.
Ольгерд Будревич в «Варшавском бедекере» издевается над модными идеями Ядвиги Грабовской и утверждает, что ее версия стиля никому не нужна.
«В витринах демонстрируются платья и плащи за несколько тысяч злотых. Время от времени та или другая обычная женщина рискует переступить порог салона – и практически всегда выходит сломленная и отчаявшаяся. Крепкие нервы есть только у жен дипломатов и у фотожурналистки Life Лизы Ларсен».
Начинается трехлетний план восстановления экономики страны (1947–1949), лозунги которого – «повышение уровня жизни трудящихся» и «обобществление» – на практике означали просто-напросто национализацию и центральный контроль за всеми проявлениями частной собственности. Главным образом это затронуло крупные производства. Мелким частникам, в т.ч. портным, удалось удержаться на плаву. Именно они снабжали молодежь модной одеждой. В ателье чаще всего приходили с купленными в государственном магазине тканями. Всеми возможными способами пытались скрыть то, что и так всем было очевидно, – бедность. Образ пышущей социалистической красотой ударницы труда и ее красавца-возлюбленного был лишь иллюзией, появившейся на потребу кинематографа – таких фильмов, как «Приключение на Мариенштате». В обычной жизни люди продолжали носить перешитую одежду, донашивали то, что было дома, а «народный продукт», которым они могли пополнять гардероб, был чаще всего плохого качества и мрачной расцветки.