Осенью 1981 года во время выступлений театра «Крико-2» в Кракове произошла роковая ошибка – на спектакль «Велёполе, Велёполе» было продано двойное количество билетов. Дело было в зале спорткомплекса «Сокол», где в то время тренировались футболисты клуба «Краковия». Известный своим деспотичным характером и взрывным темпераментом маэстро Тадеуш Кантор, наградив несколькими крепкими эпитетами местные партийные власти, лично рассаживал зрителей в боковых проходах на гимнастических матах.
– Еще шесть человек, пожалуйста, – руководил он плотной толпой зрителей. – Вы - нет! – вдруг крикнул он истерично какой-то женщине. – Вы сюда не вписываетесь.
Публика наградила эту сентенцию громким смехом и аплодисментами. Виновница замешательства остановилась на полпути, покраснев, как свитерок, в котором она пришла на спектакль. Кантора не устраивало то, что красное пятно на краю сцены отвлекало бы взгляды публики от мундиров цвета сепии солдат армии Франца Иосифа. Однако зрители аплодировали совсем другому концептуальному каламбуру: в ПНР «красными» называли коммунистов. Для 1981 года это был актуальный и эффектный ход, но все же ненамеренный. Таким был и сам Кантор. Он не вписывался…
Эссен, 1974
Этот эпизод произошел сразу после приезда, когда радостно возбужденный успехами польских футболистов на чемпионате мира администратор отеля приветствовал Кантора такими словами:
- Маэстро, вы будете жить в апартаменте Гжегожа Лято!
Реакция была молниеносная:
- А кто это – Гжегож Лято?
Реплика Кантора чуть не свалила администратора с ног, но он устоял и вежливо попытался воздать должное польским спортсменам […]. Кантор, не привыкший выслушивать рассказы о футболистах, взорвался:
- А мне наплевать на всех футболистов! А особенно на польских!! И в частности на пана Лято!! Администратор побледнел, но еще раз предложил тот же апартамент. Это усугубило ситуацию.
- Я не буду спать в номере после футболиста! Там может спать только технический состав! Их не мерубьет гнилой запах портянок! А меня – убьет!!! С каких это пор футболисты живут в апартаментах?! В Польше это немыслимо! - изрек Кантор и выскочил из отеля.
Мы не пытались его искать. Не пытались мы и осмыслить принятое им решение.
[Кшиштоф Миклашевский, «Кухня Кантора», Книжное издательство «Твой стиль», Варшава, 2003].
Брюссель, 1977
«В наскоро сооруженной, импровизированной гримерке, а именно в нише, где расставили столики с зеркалами, среди стульев и вешалок, сидит, откинувшись на спинку кресла, пани Лиля Красицкая. Она бледна, она еле дышит, дыхание замирает у нее в груди, руки беспомощно свисают, глаза широко раскрыты. Кажется, что она коченеет. Мы втроем вбегаем в холл. А там Кантор: «Что за кретинка! Нашла время умирать!» Мы заходим в офис, там у телефона толпится множество народа. «Уже едет», - говорит мне директор театра. «Скорая уже едет», - уточняет он, видя недоумение вновь прибывших. Мы вздыхаем с облегчением. Но из коридора вновь на повышенных тонах звучит знакомый голос Маэстро: «Это не актерское поведение! Что она себе думает!» […] И Кантор продолжает метать громы и молнии: «Прошу передать этой особе, что так не поступают! Что она приехала в Брюссель не в отпуск!». И тут же, спохватившись, поправляется: «Что она приехала не на лечение. Лечиться нужно дома, а не в театре, черт побери!». Минутная пауза и следующая фраза: «Нельзя умирать перед премьерой!». Мы запомнили этот завет. Очень хорошо запомнили. Впрочем, скорая, которая спешила к нам на всех парах, оказалась не нужна. Пульс графини [Красицкой] выровнялся, давление стабилизировалось, дыхание успокоилось, лицо порозовело. «Лиля воскресла», - прошептал кто-то […]. А другой едкий «крикошник» добавил: «Кантор исцеляет!!»
[Кшиштоф Миклашевский, «Кухня Кантора»]
Сидней, 1978
Перед премьерой, когда мы уже акклиматизировались на новом месте, было решено всем вместе отправиться в зоопарк. Кто-то из обслуживающего персонала предложил Кантору сфотографироваться с коалой. Не ожидая ответа, он снял мишку с ветки и посадил его на плечи Маэстро. Кантор, счастливый, как ребенок, мечта которого исполнилась, радостно побежал к нам. Он гордо пробежал несколько метров. Но вдруг блеск радости в его глазах сменился вспышками молнии. Они сопровождались громогласными криками: «Заберите сейчас же этого сукина сына!». Дело в том, что дремавший медвежонок проснулся на спине Маэстро и от страха вонзил в него свои внушительного размера когти. Маэстро же, словно раненый бык на корриде, начал бегать по кругу с коалой на плечах. Это было так забавно, что мы все схватились за животы от смеха. Вместо того чтобы спасать. Достаточно сказать, что когда Кантору удалось освободиться от коалы, его крики отнюдь не прекратились. На следующий день он обвинил дирекцию Национального парка в… покушении, а нам запретил какие-либо контакты «со всей этой австралийской сволочью».
[Кшиштоф Миклашевский, «Кухня Кантора»]
Милан, 1978
Кантор был бледен, он стоял, скрючившись, стиснув зубы от боли. Одним словом: все признаки выпадения диска. Значит, нужен был хороший массажист. […] Несколько человек сгрудилось вокруг Лили Красицкой. Лиля начала звонить (она владела несколькими языками). Наконец она гордо заявила: «Я обо всем договорилась!». И добавила: «Я нашла двух массажисток!». Кантор успокоился и, воодушевившись, произнес: «Две массажистки! Это наверняка поможет!». После чего послушно уселся в холле гостиницы, попивая кофе. […] Через пять минут стеклянные двери отеля распахнулись и все онемели. На пороге стояли две ярко раскрашенные девицы. Брюнетка, которая, судя по всему, была старше по званию – «санитарка» с округлыми формами, внимательно оглядев собравшихся, вежливо спросила на уличном сленге (я на всю жизнь запомнил эту фразочку): Dove è questogallo? («Где этот Жеребец?»). Вторая, изящная блондинка, помахала рукой актерам: «Хеллоу! Хей!». Шок был полнейший. Воцарилась соответствующая случаю тишина. Но продолжалась она не более пяти секунд: дольше оставаться серьезным никому не удалось. Кантор тоже не выдержал. При виде «презента», который устроила ему Лиля и который лично в виде massaggiatrici явился из соседнего «массажного салона», он действительно вскочил на ноги. Он кричал, как всегда, довольно экспрессивно: «Кто вызвал этих курв?». Это резкое движение оказало целебный эффект: диск вернулся на место и перестал сдавливать нерв. Исцеленный Кантор радостно взмахнул рукой.
[Кшиштоф Миклашевский, «Кухня Кантора»]
Эдинбург, 1978
Маэстро считал совершенно недопустимым хвалить в его присутствии… актеров. «Я научил вас играть!» – повторял Кантор, забыв, что на пресс-конференции «облаял» журналистов, задающих вопросы о секретах актерского метода. Однажды в гримерку Театра Лицеум, где мы выступали, вошла троица звезд сцены и экрана: Шон Коннери, Кирк Дуглас и Рудольф Нуриев. Они вошли, и вместо того, чтобы пасть перед Маэстро ниц, хватая его за колени, осмелились громко поздравлять с успешным выступлением всех актеров. Кантор спрятался за шкаф и оттуда бросал злобные реплики: «Вот сукины дети! Полное отсутствие воспитания! Это хамы! Давайте, болтайте с ними! Мне плевать на них! Идите себе на эти вонючие ужины, трепитесь там о всякой ерунде!». Когда актеры отпрянули от гостей, не желая «попасть под раздачу», раздался крик: «А кто займется гостями? Может пан Миклашевский соизволит пошевелить задницу?!»
[Кшиштоф Миклашевский, «Кухня Кантора»]