Земовит Щерек специализируется на Центральной и Восточной Европе. Это настолько обширная и неподдающаяся точному определению тема, что исчерпать ее действительно сложно. Тем не менее Щерек пытается это сделать: сначала в качестве журналиста сайта Interia.pl, где он вел авторскую колонку под соответствующим названием: «Центр-Восток», потом автора блога «Между Руританией и Молванией» на сайте журнала «Polityka», затем как профессиональный исследователь (по образованию Шерек политолог), ранее опубликовавший собственный вариант альтернативной истории Польши («Речь Посполитая победоносная»), и, наконец, в роли писателя — автора необыкновенных циклов репортажей из Украины «Придет Мордор и нас съест, или Тайная история славян» и «Татуировка с требузцем» а также повести — на этот раз о Польше — под названием «Семерка».
Украина: гонзо
«Когда я впервые отправился в Украину, она ассоциировалась у меня с детством, каникулами в деревне. Все казалось таким таинственным — как на чердаке в бабушкином доме. Цвета, жесты, голоса — все поднято до максимальной отметки» (из интервью для журнала «Ha!art», № 41).
«Придет Мордор и нас съест» — это нечто вроде репортажа о многочисленных путешествиях по Украине, которые автор совершал примерно с самого конца ХХ по первое десятилетие XXI века. Однако если вы ожидаете правдивого описания встреч с людьми, записей их высказываний и сдержанного авторского комментария, то есть традиционных ингредиентов репортажа, из которых складывалась бы некая интегральная и поучительная картина современной Украины, вы сильно разочаруетесь. Репортаж Щерека так плотно нашпигован субъективными впечатлениями автора и одновременно героя всех этих историй, описаниями его безумных приключений и наркотических видений, что в итоге не очень понятно, где заканчивается психоделический трип и начинается собственно Украина. Не удивительно, что эта книга была признана первым польским репортажем в стиле гонзо — жанре, возникшем в Америке 60-х.
Гонзо — это направление журналистики, сформировавшееся как оппозиция традиционному репортажу с его идеалами объективизма, нейтрального, сухого описания и принципиально информационных задач. В гонзо-репортажах, создавшихся такими богемными журналистами-писателями-бродягами, как Хантер С. Томсон, Лестер Бэнгс или Том Вулф, читателю предлагалось субъективное мнение и ощущения автора, причем автор обязательно должен быть не просто наблюдателем, а непосредственным участником описываемых событий. Такие тексты пишутся оригинальным, авторским стилем, насыщенным сочными словечками и зачастую созданным в состоянии измененного сознания. Все это — и в тех же пропорциях — присутствует и в репортажах Щерека, совершенно сознательно обращающегося к контркультурным традициям:
«Вместо амфетамина у нас был бальзам “Вигор”. Вместо провинциальной Америки и Мексики 50-х у нас была Украина. Но принцип был тот же. Мы хватали рюкзаки и отправлялись в путь. Мы не читали Керуака, потому что читать это было невозможно — столько там было всякого кровавого трэша. (…) Ну и еще потому, что мы, в отличие от Керуака, ничего не хотели. Керуак и прочие делали какие-то революции, а мы просто неслись на всех парах через настежь открытые двери».
Этот фрагмент дает представление о том, как пишет Щерек и как рождаются его тексты. Прежде, чем был написан «Мордор», эти своеобразные «репортажи» из Украины публиковались на сайте Interia, при этом автор — скрывающийся за псевдонимом — воспользовался, по собственному признанию, спросом на украинский трэш. Он писал тексты, в которых граница межу правдой и вымыслом была сильно размыта: именно такой Украины хотели посетители портала.
И в этом что-то есть. Кажется, что описываемая Щереком украинская действительность просто создана для гонзо-репортажей… Вот только утверждая это, не повторяем ли мы определенного стереотипа, согласно которому Украина — это жесть, видео на Youtube из серии «Meanwhile in Russia» (Россия, Украина — какая разница?!), «дикий восток, к которому мы не принадлежим». И именно стереотипы книга Щерека ломает особенно эффективно. «Мордор» — это прежде всего тотальная деконструкция польского отношения к Украине и украинцам (и к восточным соседям вообще), законсервировавшего остатки романтического, колониального менталитета, корни которого — в историческом чувстве превосходства, возвращающегося сегодня в виде ностальгии по тем временам. Все это, скорее всего, было бы невозможно в традиционном репортаже, сфокусированном на реалистическом пересказе чьей-то истории. Благодаря использованию такого формата Щерек может убедительно рассказать нечто очень важное, например, то, что Западная Украина очень напоминает Польшу, что это та же Польша, только с примесью востока, или, по словам Щерека, «это Польша, только такая, которая еще больше бесит».
Восток: деконструкция!
В сборнике «Придет Мордор и нас съест» Щерек продемонстрировал виртуозное умение описывать пространство, которое настолько аморфно, что сначала кажется, будто его нельзя охватить разумом и выразить словом. Пространство, которое поляки привыкли называть «постсоветским» и традиционно связывают с востоком (подсознательно исключая из этого «востока» Польшу). Это пространство, где все является своим отрицанием, где предметы притворяются своими аналогами (западными), то есть настоящими вещами, которыми на самом деле не являются — и все это выглядит странным, как будто недоделанным, уже как бы с самого начала деконструированным. Именно здесь плоды человеческой культуры гармонично соединяются с природой и живут своей жизнью:
«Это был район, который своим существованием доказывал, что поселения людей могут разрастаться так же, как леса, как чащи. Достаточно за ними не следить. Что творения рук человеческих ничем не отличаются от результатов деятельности природы, и так же, как лес зарастает мхом и омелой, все дома здесь поросли какими-то надстройками, какой-то фанерой, даже фрагментами рекламных шитов, из которых сооружаются стены и сараи».
Так Шерек пишет о Замарстынове, одном из районов Львова, но схожие описания этого аморфного мира мы находим везде — от Львова до Одессы и еще дальше. Описания предметов, улиц (невероятный коктейль из развалин, засохшей грязи и камней, который упорно притворяется улицами и тротуарами), районов («пучки проводов свисали, как лианы, кучи ржавого железа, да и не только железа — всего подряд — хаотично сваленные во дворах, напоминали что-то органическое, что-то, из чего вот-вот начнут пробиваться ростки и ветви) и всех тех мест и вещей, которым именно из-за их непонятного онтологического характера и неясного предназначения трудно подобрать название (как дверь от «Камаза», служащая калиткой). Это реальность, в которой — со слов героя «Мордора» — форма и эстетика были отодвинуты на самый дальний план как вещи совершенно второстепенные. Как пижонство». Однако описания Щерека прежде всего остроумны, как, например, этот пейзаж Дрогобыча:
«Советские панельные дома захватили галицийские холмы, как армия, занимающая стратегические высоты. Мы утомительно долго шли в сторону центра через застроенный хрущевками микрорайон. Среди бетонных коробок стояла старая церквушка — последний след прошлого. Эти коробки нависали над ней, будто гопники, которые собираются ей как следует вломить».
Столкнувшись с украинской действительностью, герой Щерека сохраняет детскую способность удивляться (хотя это, возможно, скорее заслуга наркотических веществ, которые обильно потребляют герои, а может — самой действительности, которая тут сама по себе слегка галлюциногенна), способность ребенка, который каким-то предвечным жестом впервые дает название всему Божественному творению, впадая при этом то в экстаз, то в исступление, то в умопомрачение.