Рената Лис окончила факультет польской филологии Варшавского университета и Школу социальных наук при Институте философии и социологии Польской академии наук. Живет в Варшаве. Свою литературную деятельность начала с переводов — сначала с французского, а затем и с русского.
Истории на канве
За перевод эссе «Америка» Жана Бодрийяра получила премию Союза польских переводчиков (1998). Вместе с Ярославом Мареком Рымкевичем подготовила новые переводы «Трех повестей» Гюстава Флобера (перевела «Легенду о святом Юлиане Милостивом» и «Иродиаду»), которые вышли в 2009 году в серии «Великие писатели в новых переводах» вместе с ее собственным эссе под названием «Круассе» — о доме автора «Воспитания чувств». Для Ренаты Лис эта работа стала импульсом к написанию биографии французского прозаика, итогом чего стала ее дебютная книга «Рука Флобера».
«Как-то в письме Жорж Санд Флобер написал: “Писатель не выбирает свои темы, они сами ему себя навязывают”. Так произошло и со мной. Флобер как тема пришел ко мне сам — возможно, уже во время работы над “Тремя повестями”, а может, позже, во время моего путешествия по Нормандии? Он пришел и отказался уходить. Уже тогда я знала о нем очень много, значительно больше, чем могла уместить в комментариях к “Трем повестям” и в эссе “Круассе”, и эти знания требовали своего воплощения. Вот только неизвестно, является ли то, что я в итоге написала, биографией Флобера. Для меня это скорее рассказ, выстроенный на канве его биографии, по ее мотивам. Это рассказ о жизни Флобера, но прежде всего, это рассказ о жизни писателя вообще — о том, как живут писатели определенного, сегодня уже очень редкого, типа. Я бы даже назвала их “настоящими писателями”, такими, для которых писательство стало судьбой. В этом отношении я фундаменталист» («Рената Лис. Интервью», беседовала Милена Бушкевич, Literatki.com, 23–25 апреля 2013).
Рената Лис написала статью о польском восприятии Гюстава Флобера для «Dictionnaire Gustave Flaubert». Книга вышла во Франции в 2012 году в издательстве Honoré Champion, в серии «Dictionnaires et références».
Еще одним языком, который Рената Лис выбрала для перевода, стал русский.
«Переводя Бунина, я действовала в рамках одной семьи славянских языков, которые имеют общий источник, часто удивительно похожи, но при этом они контактируют на линии соприкосновения поразительно различных культур. Когда я перевожу с русского, я отчетливо ощущаю, что переводчик не столько переводит один язык на другой, сколько одну культуру на другую. Для себя я решила, что, с одной стороны, не буду сводить русскую культуру к польской, что я дам польскому читателю возможность почувствовать между ними разницу, разрушу это обманчивое ощущение их свойскости, а с другой стороны — взамен я позволю ему посредством польского языка услышать русский язык, который никем из славян не воспринимается как совершенно чужой» («Рената Лис. Интервью», беседовала Милена Бушкевич, Literatki.com, 23–25 апреля 2013).
Искусство прежде всего
В одном из интервью писательница сделала попытку объяснить, откуда у нее интерес к этим двум довольно разным культурным традициям: западной — французской — и восточной — русской. Она считает, что тут виноваты гены: «Мой родной дом был территорией плохо скрываемого конфликта культур: центрально-польской и окраинной, “кресовой” русской. При этом скорее центрально-польская культура была под угрозой. Во мне живет и та, и другая, и ни от одной из них я не собираюсь отказываться, хотя это и осложняет мне жизнь — я не могу влиться ни в одно сообщество, потому что ни к одному из них не подхожу, все время что-то вылезает, что-то мешает». «И меня это устраивает!», — добавляет она.
«Да, моя “национальная идентичность” действительно эклектична. Со стороны отца моя семья совершенно польская, мазовецкая: дедушка Лис был железнодорожником, бойцом Армии Крайовой, до конца жизни почитал маршала Пилсудского и не имел никаких претензий ко II Речи Посполитой, к тому же он меня ужасно баловал — это одна из причин, по которой я не позволяю никому в моем присутствии хаять солдат Армии Крайовой или Пилсудского. Зато со стороны мамы у меня сплошной восток. Мои прадеды с ее стороны — из Даугавпилса (прабабушка) и Браславщины (прадед). Забавный факт: пока существовала Российская империя, мои прадеды жили по соседству, практически через межу: прадед Юркян (это армянская фамилия) садился в поезд в Турмантасе и через час был уже в Даугавпилсе (Двинске) (Рената Лис в интервью «Мы падаем во всех направлениях», беседовал Мариуш Корычиньский, O.pl, 11 декабря 2013).
Потом, после Рижского договора 1921 года, эти два соседних повята превратились в два государства. В 1916 году прадеды писательницы из глухих Кресов уехали на Урал, прадед (после службы в царской лейб-гвардии и после русско-японской войны) работал железнодорожником и во время Первой мировой попал под принудительную эвакуацию в связи с наступлением немецких войск. И именно там, на среднем Урале, родилась бабушка писательницы по материнской линии. «И эта бабушка, уже в “Польше”, куда прадеды “вернулись” в 1921 году, хотя раньше никогда ее не видели, вышла замуж за украинца, моего дедушку. Моя мама всегда была немного “русская”, естественно, только в культурном смысле, однако эти различия были заметны, они влияли на меня и остались со мной до сих пор».
Вслед за переводами настало время собственного творчества на стыке биографии и эссе — по крайней мере, так квалифицируют ее книги знатоки литературы. Ее эссе о жизни и творчестве Гюстава Флобера и Ивана Бунина были тепло приняты и критикой, и читателями, что случается не часто. Однако объективности ради следует отметить, что без отдельных голосов, обвиняющих Ренату Лис в различных отступлениях от переводческих «канонов» или ее недостаточно «научном» подходе к написанию биографического текста, не обошлось.
«Формально я не принадлежу к научной среде, так что мой выбор — исключительно ментальный: я могла ментально состояться в среде институализированной науки о литературе или вне ее. Я выбрала второе, поскольку мое творчество, которое, казалось бы, питается тем же, что и наука о литературе, не обладает научным характером: в нем больше искусства, чем науки, оно также свободно с точки зрения жанровой принадлежности, языка. Я считаю этот вид творчества сферой свободы и мне не хотелось бы, чтобы кто-то принуждал меня имитировать объективизм или размещать в моих книгах так называемый научный аппарат, все эти абсурдные примечания, из которых можно узнать, что, мол, тот-то родился и потом умер. Это, естественно, не означает, что за литературу можно браться голыми руками — какое-то профильное образование (не обязательно формальное) для этого необходимо. Думаю, что в моем случае филологических знаний, полученных мною на филфаке Варшавского университета, достаточно, и если подойти к ним критически и избирательно, они точно не помешают» («Рената Лис. Интервью». Беседовала Милена Бушкевич, Literatki.com, 23–25 апреля 2013).
За книгу «Рука Флобера» (Варшава, 2011) автор была номинирована на получение литературной премии «Нике» (2012) и премии по литературе столичного города Варшавы (2012) в категории «проза», получила премию «Варшавской литературной премьеры» и премию Библиотеки Рачиньских в Познани, а также была отмечена в конкурсе на получение премии им. Юзефа Мацкевича.
«Я бы хотела, чтобы у меня получился двойной портрет, который, с одной стороны, немного отличался бы от имеющихся портретов Флобера, а с другой — стал бы метапортретом писателя как такового, в некотором смысле эмблематичного. Мне бы хотелось в этой книге немного рассказать о тех временах и немного — о наших, которые мне лично кажутся довольно апокалиптичными. Я бы хотела, чтобы книга получилась интересная, чтобы она была написана простым языком — осознанным и правильным, но одновременно свободным и богатым, пользующимся в том числе и традициями литературы XIX века. Я хотела рассказать о том, что мне кажется важным — и в литературе, и в жизни, о том, как можно сегодня видеть свою писательскую задачу — вопреки коммерции и трендам» («Рената Лис. Интервью». Беседовала Милена Бушкевич Literatki.com, 23–25 апреля 2013).
С перспективы катастрофы
С русского Рената Лис перевела собрание прозы Ивана Бунина «Поздний час» и «Окаянные дни» (2013). Эта работа побудила Ренату Лис ближе познакомиться с жизнью поэта и прозаика, первого русского автора, получившего (в 1933 году) Нобелевскую премию по литературе.
«Я долго не знала, действительно ли возьмусь за книгу о Бунине и какой она станет, если вообще будет написана. Я уже сроднилась с Буниным, и мне не хотелось расставаться с ним вот так сразу, мне казалось это каким-то неестественным. Но, с другой стороны, его жизнь представляла для меня формальную сложность, поскольку жизнь эта была в значительной мере упорядоченная, интеллигентская» (Рената Лис в беседе с Барбарой Лекажик-Чисек «Показать человека через его тайну», KulturaOnline.pl, 9 июня 2015).
Жизнь ученого, нобелевского лауреата, мужчины в костюме. Профессионального писателя, который даже за революцией всего лишь наблюдает, и то с самых дальних позиций. Жизнь, которая, казалось бы, как нельзя лучше подходит для традиционной биографии: родился там-то, познакомился с тем-то, что-то увидел, уехал во Францию, написал то-то и умер.
«Такая биография — не мой жанр. Я скользила по поверхности. Мне недоставало в моем герое искры безумия — чего-то, что могло бы кристаллизовать вокруг себя мой рассказ о Бунине, что позволило бы мне ухватить его. Чего-то такого, как опыт смерти в жизни Флобера. Как путешествие на Сахалин в жизни Чехова. Мне не хватало в нем трещины, которая показывает человека через его тайну. И в конце концов я нашла нечто подобное» (Рената Лис в беседе с Барбарой Лекажик-Чисек «Показать человека через его тайну», KulturaOnline.pl, 9 июня 2015).
Рената Лис решилась показать свой взгляд на судьбу писателя лишь тогда, когда нашла соответствующий подход к теме. Так родилось масштабное биографическое эссе «Во льдах Прованса. Бунин в изгнании».