В XIX веке доминирующим стал образ Матери-польки, которая воспитывает сыновей, будущих солдат, пока отец защищает родину на фронте. С одной стороны, этот стереотип подчеркивал важность матерей, с другой — преуменьшал их роль в жизни общества. Мария Домбровская обращала внимание на то, что стереотип о гендерных ролях стал причиной конфликта «между женщиной — символом оседлой жизни» и «мужчиной — скитальцем, кочевником, находящимся в поиске новых дорог». Писательница задавала риторический вопрос: «Но разве не существует мира воительниц и странниц?» Такой мир, конечно, существовал.
Это хорошо понимали власти, которые польских женщин боялись. «Женщина в Польше — вечная, неугомонная, неизлечимая повстанка», — утверждал во время Январского восстания русский журналист Н.В. Берг, а царь Николай I сразу после Ноябрьского восстания писал графу Паскевичу (наместнику Царства Польского — прим.ред.):
Я боюсь женщин! Этот адский народ всегда ими действовал (...).
Борьба женщин за независимость и сохранение польской идентичности шла сразу на нескольких фронтах: подпольное образование, культурная дипломатия за границей, участие в конспиративных военных организациях.
Одновременно с этим в Польше развивалось движение за женскую эмансипацию (подробнее читайте здесь), участницы которого не оставляли в стороне и вопрос независимости Польши. Женские организации часто обвиняли в том, что они занимаются такой ерундой, как равноправие, когда весь польский народ таится в неволе. «Жаль тратить время, которое можно посвятить национальной борьбе, на борьбу за женские права», — говорила писательница Мария Дулембянка. И добавляла: «Разве женщина находится вне своего народа?»
Чтобы избежать подобных обвинений, женские организации подчеркивали свой патриотизм и интерес к делу независимости. Часть феминисток со временем начала ставить борьбу за независимость на первый план, считая, что равноправие полов наступит вместе с освобождением Польши. Цецилия Валевская в книге «Наши женщины-бойцы» (1935) вспоминала:
А за ними виднелся явный след — не только борьбы за равноправие, но и той святой, самой дорогой нашим сердцам борьбы, — борьбы за душу польского народа, которую хотят схватить в свои лапы захватчики. История труда наших женщин-бойцов — это ритм, сила, напряжение, стихия работы на благо общества. Работы людей, для которых общее благо было выше личных целей и желаний. Идея эмансипации была так тесно связана со стремлением к освобождению нации, жаром глубочайшего патриотизма, желанием принести себя в жертву во имя родины, что часто, может, даже чаще всего, главные лозунги служили только прикрытием для других, запрещенных.
Culture.pl рассказывает о нескольких героинях того времени и приводит краткий обзор стратегий, которые польки использовали в борьбе за независимость.
Моджеевская и другие важные персоны
Для общества, лишенного своего государства, для народа, который хотели вычеркнуть из реестра народов, необычайно важным было наличие за границей людей, связанных с Польшей. Поддержкой считалось каждое доброжелательное упоминание поляков или добрый жест в их сторону. Вот почему представительницы польской культуры на международной арене сыграли такую важную роль в борьбе за независимость.
Элиза Ожешко, которая редко выезжала за пределы родного Гродно, написала для британского исследования «О женщинах в Европе» главу о ситуации женщин в Польше. Уже забытая писательница Мария Шелига, жившая в Париже, в международных пацифистских кругах выступала против русификации и германизации, а также распространяла информацию о протесте детей в городе Вжесня. Акции протеста организовывали также Мария Конопницкая и Мария Дулембянка.
Сопрано Юзефина Решке покоряла сердца оперных зрителей Европы, а свои гонорары предназначала на развитие польского патриотического движения. Однако впереди всех была актриса Хелена Моджеевская. В одном из писем она говорила:
У нас отняли свободу, но талант у нас отнять не могут. (...) Мы обретаем славу за границей, не спрашивая у них согласия.
Уже само то, что польская актриса одерживала триумфы на сценах Великобритании и США, было поводом для гордости. Но Моджеевская занималась не только театром. Особенно громким оказалось ее выступление на Всемирном конгрессе женщин в Чикаго в 1893 году. Она должна была выступить с речью о развитии женских организаций в Польше вместо другой участницы, которая не смогла приехать, однако в самом начале своего рассказа предупредила:
У нас все действуют тайно, поэтому я не могу предоставить вам отчет о работе моих соотечественниц. Придется мне обойтись общими словами, поскольку я опасаюсь, что каждое упоминние конкретного человека может привести к серьезным последствиям.
Очевидцы говорили, что речь несколько раз прерывалась бурными аплодисментами. После этого выступления актрису окрестили «послом трех разделов», а переписанный от руки перевод ее речи распространяли на всех польских территориях.
Активность Моджеевской, как и следовало ожидать, привлекла внимание властей. Сначала ей отказали в возможности выступить перед польскими политическими заключенными в Калише. Позже выяснилось, что ей пожизненно запретили въезд на территорию Российской империи. Были отменены выступления актрисы в Варшаве, Санкт-Петербурге и других городах. В статье «Моджеевская и царская тирания», опубликованной в журнале «The Dramatic Mirror», актриса иронизировала:
Как смешно! Великая Российская империя боится Моджеевской! Я начинаю думать, что я очень важная персона!
Она рассказывала прессе о несчастьях и преследованиях, которым подвергаются поляки. В интервью одной американской газете Моджеевская сказала:
Какое счастье, что мы не в российской Польше: иначе мой муж сейчас был бы в Сибири (...), а я, скорее всего, учила бы алфавиту маленьких детей.
Силачки
Одной из наиболее «женских» сфер борьбы за сохранение национальной идентичности было подпольное образование на польском языке. Активистки занимались просвещением прежде всего тех людей, которые имели ограниченный доступ к образованию: то есть представительниц своего пола и выходцев из народа.
В 1879 году Юзефа Бояновская основала в Варшаве подпольный Женский научный читальный зал — одну из первых инициатив такого рода. В Ягеллонский университет женщинам разрешили поступать в 1896 году (этому способствовала кампания краковских эмансипанток), а в Варшавский — лишь в 1915. По инициативе Ядвиги Щавиньской-Давидовой в 1882 году в Варшаве открылся подпольный университет для женщин, так называемый «летучий университет» (поскольку места проведения лекций постоянно менялись). Занятия посещали будущие известные ученые: Мария Склодовская-Кюри и антрополог Мария Чаплицкая. Многие студентки — Паулина Кучальская-Райншмидт, Стефания Семполовская, Мария Вислоухова, Зофья Дашиньская-Голиньская — позже сами стали преподавательницами и активистками борьбы за женские права. Преподавание в университете велось на высоком уровне: здесь работали лучшие преподаватели того времени. Посетительницы «летающего университета» после шести лет учебы получали «подпольный» диплом.
Активисткам, которые работали в деревнях, были близки демократические и патриотические идеи. Они стремились уравнять шансы всех слоев населения на получение образования и пробудить у крестьян интерес к польской культуре. Одной из самых значимых организаций был Женский кружок народного просвещения. Кружок преследовал следующие цели:
- Пробудить у деревенского населения общественное и национальное самосознание с помощью живого слова на подпольных, а там, где это возможно, на официальных курсах по обучению молодежи и взрослых.
- Распространять буквари, чтобы как можно больше деревенских жителей овладело искусством читать и получило возможность лучше ориентироваться в жизни.
- Просвещать народ, снабжая его соответствующими книгами для дальнейшего чтения и получения знаний.
- Открывать в деревнях магазины и трактиры, где не продается алкоголь, чтобы помочь народу и облегчить себе общение с ним.
Активистки открывали в деревнях библиотеки и сами разрабатывали учебные пособия. Фаустына Можицкая, реальный прототип «Силачки» Стефана Жеромского, работала над (с согласия авторов) упрощенными, написанными примитивным языком версиями произведений Крашевского, Ожешко и Пруса. Хелена Радлиньская, будущая создательница социальной педагогики, писала популярные книжки, такие как «Кто такой Мицкевич?»
Российская комиссия в отчете по исследованию уровня грамотности в Царстве Польском (1901) сообщала:
Подпольным просвещением (...) оказалось охвачено 33% населения страны, и именно этому самому подпольному просвещению обязаны грамотностью большинство крестьян.
Еще одним важным полем деятельности активисток была помощь узникам и ссыльным. Стефания Семполовская писала:
Нет на свете другого такого народа, в жизни которого тюрьма сыграло такую важную роль, как в жизни поляков. В течении полутора веков все, что в Польше было и действовало во имя ее свободы, больше или меньше времени провело в тюремных стенах. Тюремные камеры для многих поколений были колыбелью и гробом идеи о независимости, идеи демократии. Наша жизнь после разделов способствовала тому, что слово «тюрьма» обрело благородное звучание.
Девушки с бомбами
Участницы просветительского движения часто переходили к радикальным действиям, направленным на борьбу с режимом. Уже среди лидеров «Пролетариата» Людвика Варынского выделялся круг учительниц: Александра Ентисувна, Филипина Пласковицкая (она основала первый на польских землях Кружок сельских хозяек) и Мария Богушевич, которая после волны арестов стала председателем партии. Позже, во времена существования Польской социалистической партии, активистки также принимали участие в вооруженной борьбе.
Упомянутая ранее Фаустына Можицкая принимала участие в покушении на русского генерала Льва Утгофа (попытка оказалась неудачной: погибли случайные прохожие, а Можицкая впала в депрессию и покончила жизнь самоубийством). Покушение на жизнь Варшавского генерал-губернатора Г.А. Скалона совершили почти одни женщины: среди них были Ванда Крахельская, Софья Овчаркувна и Альбертина Хельбертувна.
По утверждению историка Анджея Шварца, в царской России самой «феминистской» профессией была профессия революционера. В Царстве Польском это явление было не так распространено, как в Москве или Петербурге, но цифры все равно впечатляли. В Боевой организации партии социалистов состояло 478 женщин. Они участвовали в покушениях и так называемых «эксах» (акциях экспроприации, то есть изъятия государственного имущества в пользу партии), подпольно распространяли оружие и листовки.
Этих контрабандисток называли «драмодерками». Как отмечала Александра Пилсудская, мода на широкие плащи и пелерины была их лучшей союзницей:
Со временем мы так натренировались, что, пряча на себе 49 фунтов боеприпасов или листовок, путешествовали свободно, не вызывая подозрений.
Пилсудская в своих воспоминаниях приводит историю, которая случилась с ее знакомой конспираторшей. Та скрывала от матери свое занятие, а когда случайно сама себя разоблачила, услышала такие слова:
— Ну наконец-то ты занимаешься чем-то толковым. — сказала мать. — Мне никогда не нравились эту дурацкие социалистические листовки. Этим аргументом мы пользовались в 1863 году.
И с нежностью погладила револьвер.
«Женщины, идемте с нами: биться будем с москалями!»
Сходство опыта матери и дочери не должно удивлять: польки принимали активное участие в борьбе за независимость еще со времен Ноябрьского восстания. Вначале они занимались типично «женскими» делами: устраивали благотворительные акции, распространяли запрещенную литературу и ухаживали за ранеными. Ситуация начала меняться во время «Весны народов»: например, Бибиана Морачевская, принадлежавшая к группе «Энтузиастки», активно участвовала в подготовке восстания в регионе Великой Польши.