Мария Мускевич: Вот и отгремела европейская премьера. Четыре показа на фестивале. Распроданные заранее билеты. Полные залы. Даже на утренний показ в понедельник пришло много людей. С какими ожиданиями ты сюда ехал?
Кирилл Ненашев: Я ехал безо всяких ожиданий. Хотя премьера важная, европейская. На мировой премьере нам присутствовать не удалось, это было в августе, в Канаде, и это был первый мой международный фестиваль. Я прилетел в Варшаву, тоже в первый раз в жизни, кстати, и мне просто было интересно, как польский зритель примет фильм. Очень круто, я не ожидал, что будет такой интерес. Вышел на улицу после фильма, а тут подходят зрители, жмут руку, начинают расспрашивать. Помнишь, мы сидели в баре во Дворце культуры, где проходили наши показы, и какая-то девушка, сидящая за соседним столом, услышав, что мы говорим по-русски, стала спрашивать, не мы ли авторы того фильма про Путина и протесты?.. И потом мы с ней долго разговаривали. Я рад, что реакция зрителей была такой, о какой мы мечтали. Нам говорили: мы даже не знали об этих событиях! Когда мы только начали монтировать, у нас была идея — сделать такой фильм, который и через сто лет поможет понять, что же такое происходило в России в эти протестные полгода? А во-вторых, мы хотели показать людям за границей, что Россия — разная, она не только единогласно голосует за Путина. И эта вторая задача для меня становится все важнее. Люди, которых мы показываем, никуда не исчезли. Они просто всего боятся теперь.
ММ: Получилось увидеть фильм со стороны? В России и у нас, и у наших зрителей взгляд одинаковый. А здесь я пыталась представить себя среднестатистическим поляком, который смотрит фильм о жизни людей с другой планеты.
КН: Я тоже. Я, кстати, понял кое-что. Не все так ясно в фильме, как хотелось бы. Может быть, надо было более внятно показать контекст. Мы объясняем предпосылки протеста в титрах, но саму причину того, что люди вышли на улицы, возможно, стоило показать подробнее. Что партия власти «Единая Россия» после парламентских выборов опять заполонила Думу. Люди не поверили в результаты этих выборов и не выдержали. Но не только фальсификаций не выдержали. Они устали от общего курса путинской власти. Стоило, наверное, показать больше людей с пропутинских митингов. Наш второй герой, сторонник Путина и всех его решений, Виталий Морозов, выглядел бы тогда более убедительно. А так его воспринимают как сумасшедшего, тогда как он очень гармоничен. Это живой человек, и в то же время — собирательный образ. В Польше он смотрелся просто как яркий, скоморошный персонаж. Но это герои нашего времени из российского телевизора — условные и реальные «хирург», «милонов», «мизулина», «яровая»... Это все Виталий из нашего фильма, только он лучше по своей природе, добрее.
ММ: Думаешь, надо это объяснять?
КН: Для начала хорошо было бы увидеть реакцию зрителей в других странах. Сейчас я думаю, что через пару лет, возможно, надо будет что-то добавить. Боюсь, чем больше времени пройдет, тем больше непонятного будет в фильме. А ценность его — и это мне многие говорили в Польше — как раз в том, что это летопись, фильм важен как документ. И для меня он тоже важен как документ. Иностранный зритель видит жарко протестующих людей, но не вполне понимает, против чего именно они протестуют. Здесь, в России, мы это прекрасно знаем и чувствуем, а иностранный зритель — нет. В фильме сейчас не хватает картинки из российского телевизора. Наших новостей о войне в Украине, вестей с Крыма. Всей этой военной риторики, которой пропитана теперь ежедневная жизнь. В начале мы показываем несколько кадров, снятых на «Марше мира», но этого недостаточно.
ММ: В фильме есть сцена с акции «Похороны телевидения».
КН: Как выяснилось, мы рано его похоронили. Сейчас у нас настоящая эпоха пропагандистского телевидения. И оно живее всех живых. Живее протеста уж точно.
ММ: Эта акция, первая несанкционированная акция протеста возле Останкино, названная «Похороны телевидения», была реакцией на фильм НТВ «Анатомия протеста», где показали, что люди якобы выходили в мороз на эти митинги за деньги. Это был шок! Люди были оскорблены и даже в страшном сне не могли себе представить, что за этим лживым фильмом последует целая серия таких же.
КН: Да уж. Сейчас это вообще норма. Каждый день россиянам показывают что-то про «пятую колонну» и «национал-предателей». Люди продолжают сидеть в тюрьме после выхода того фильма. И никто больше не выходит защищать свою честь. Увы. Реальность с тех пор поменялась до неузнаваемости.
ММ: Был ли ты готов к такому количеству интервью?
КН: Поначалу у меня был хаос в голове, хотя до того мне казалось, что я все понимаю. Из этого множества вопросов и ответов, которые я на них искал, к концу четвертого дня в Польше я как-то по-новому для себя сформулировал, что происходит сейчас в России. Такой сеанс психоанализа. Здорово, что все вопросы были разные. Этих вопросов в России не задавали. Мне самому не приходило в голову с такой стороны посмотреть на протест. Взгляд со стороны оказался каким-то более свободным взглядом на вещи, и я стал совсем по-другому себя ощущать. А ощущать я себя стал хуже, надо сказать. Стало грустнее. Не помогут протесты, революции, ничего не поможет. Уйдет этот «путин», на его место придет другой. Так и будет, пока мы сами не поменяемся. Я недавно читал интервью с Виталием Манским и он рассказывал про украинца из своего нового фильма «Родные». Этот украинец, как по нотам, рассказывает, как все плохо сейчас в Украине. И Манский спрашивает у него, как это он так складно и уверенно формулирует свои мысли. Человек отвечает, что просто смотрит российское телевидение и все запоминает. Телевизор — это сейчас главный сакральный предмет. Я пытался в интервью быть более позитивным. Я стал сам себе напоминать нашего главного героя Севу Чернозуба, молодого гражданского активиста, участника протестного движения, который в последнем кадре фильма размышляет о том, что в принципе может сделать человек за свою короткую жизнь. Я нахожусь сейчас в таком же состоянии.
ММ: А какие вопросы задавали? Разве они были какими-то необычными?
КН: Конечно. О чем вы думали, когда выходили на митинги? Чего вы хотели добиться? Разве о подобном нас спрашивали в России? Нет. Ни зрители, ни журналисты. И так все понятно, что ничего мы наверняка не знали. Выходили и шли. И вот пришли... В Польше нас спрашивали о ценностях, за которые мы пытались бороться в те полгода, с декабря до мая, а я не знал, что ответить. «Как вы собираетесь бороться за ЭТО?» — спрашивают меня. А я не знаю, что «ЭТО». Мы не понимали, как должна выглядеть Россия, какой мы ее хотим видеть, что мы хотим отстоять. У всех в головах была разная картинка. В тот период удивительным образом под разными флагами в одном протестном марше выходили и националисты, и коммунисты, и либералы, и ЛГБТ-активисты. Выходили «за Россию без Путина». Но общего понимания того, как мы хотим менять страну, не было и нет. Все эти интервью мне дали огромный импульс. С одной стороны, пришло чувство безысходности, оно физически почти ощущается. Оно настолько страшно, что хочется от него бежать. И единственное, что спасает — это работа. Поэтому несмотря на безысходность, появились силы. И знаешь, мне еще кажется, интерес к фильму в Польше объясним тем, что здесь происходят какие-то свои, но похожие процессы. От свободы до несвободы один шаг. Мы в России его сделали, даже не заметили, когда и как.
ММ: Тебе не захотелось эмигрировать?
КН: Я не хочу уезжать, когда меня вынуждают уехать. Помнишь, наш герой Сева в диалоге со своим антиподом, пропутинцем Виталием, говорит: «Я, может быть, и уеду, но уеду только если я этого захочу, а не потому, что меня вынудили». Эта фраза не вошла в фильм. Сева в итоге уехал, потому что его вынудили, и получил политическое убежище. Так вот, я не хочу так уезжать! Это мой личный протест.
ММ: Ты мог бы стать политиком и выступать на митингах?
КН: Нет, не хотел бы. У меня и данных нет. И мне бы не хотелось состоять в каких-то партиях. Но мне бы хотелось влиять на жизнь нашей страны не только с помощью искусства. А выступить на митинге я бы точно хотел. Это классно. А ты разве нет?
ММ: Я? Наверное, нет.
КН: Наверное, ты права. Люди выходили на улицы, потому что «классно», говорили речи, потому что «классно». А надо, наверное, не выступать на митинге, а прибивать ноги к асфальту на площади, просто физически прибивать, гвоздями, и стоять. Самое важное, что я понял в Варшаве: «Россия без Путина!» — это неправильный лозунг. Если не иметь в виду аллегорию, что мы все — коллективный «путин». Нам просто нужна другая Россия. С думающими, свободолюбивыми людьми. Все просто, но как к этому прийти?
Беседовала Мария Мускевич, продюсер документального кино и публицист.