Последний вопрос задал в свое время выдающийся историк искусства Мечислав Порембский. Culture.pl вспоминает картины Яна Матейко и различные ипостаси его многогранной личности — от специалиста по вызыванию национальных духов и героя его собственных картин Станчика до поставщика материала для интернет-мемов...
Получех, полунемец, стопроцентный поляк
Казалось бы, Матейко плохо подходит на роль образцового национального живописца. Его отец был чехом, а мать — немкой-протестанткой. Однако сам Матейко вырос ярым польским патриотом — национальные поражения заставили его оставить религиозную живопись, которую он считал своим призванием, и практически полностью посвятить себя исторической тематике. Художник поддержал Январское восстание (есть сведения, что он передал повстанцам почти все свои сбережения), участвовал в воссоздании краковских памятников архитектуры (перестройка Суконных рядов, реставрация Мариацкого костела — в пресвитерии находится его полихромная работа). Одержимость польскостью и размышления над хитросплетениями истории Матейко сделал центральной темой своего творчества.
Интеррекс
В 1878 году Матейко получил от Городского совета Кракова символический скипетр в знак признания его господствующего положения в польском искусстве. Тогда он произнес свою знаменитую речь, в которой назвал весь период разделов страны временем межцарствия, а себя временным главой государства — интеррексом — и духовным наследником традиции борьбы за независимость польского народа. В своем выступлении на церемонии вручения скипетра он ссылался на «Короля-Духа» Словацкого и предсказывал «скорые исторические перемены. Возрождение». Матейко постепенно превращался в государственный институт, хотя прожил всего 55 лет — художник скончался 1 ноября 1893 года...
Живое ископаемое
Он создавал свои масштабные исторические полотна в то время, когда на Западе — и особенно в Париже — этот вид живописи уже давно был сдан в утиль. На картинах Матейко, который практически был ровесником Сезанна, бессмысленно искать следы актуальных в то время живописных тенденций (импрессионизма, а затем постимпрессионизма). Как замечает Петр Саржинский, в момент сознания «Грюнвальдской битвы» Мане уже пятнадцать лет как написал «Завтрак на траве» и «Олимпию», «Восходящему солнцу» Моне исполнилось шесть лет, а «Балом в Мулен де ла Галетт» Ренуара публика любовалась уже два года. Матейко обладал иммунитетом к западному модернизму; в 1893 году художник умирал живым ископаемым — в Европе так уже никто не писал.
Японский салат
Говорят, критик «Le Figaro» пошутил, что после написания «Прусской дани» у краковских торговцев красками, скорее всего, возник дефицит киновари. В списке претензий к этой работе кроме странной колористики указывались также чрезмерный пафос, претенциозность и мелодраматизм, излишнее внимание к деталям в ущерб общему эффекту, нагромождение персонажей на одном плане, неумение создавать пространственных и временных иллюзий.
Особое удивление картины Матейко вызывали на парижских Салонах (хотя получали при этом награды). Критики, увидев работы мастера из Польши, восклицали: «Это не картина, а музей» (о «Грюнвальдской битве»), «У зрителя рябит в глазах», «Старый восточный ковер, изъеденный молью» («Прусская дань») и «Японский салат» («Орлеанская дева»).
Что произошло 15 июля 1410 года?
Возможно, своими представлениями об истории Польши мы обязаны Матейко. Профессор Мария Попшенцкая как-то заметила, что единственной датой в истории Польши, которая известна всем полякам, является 1410 год. Наверное, не случайно единственная картина, изображающая произошедшие в тот год события — это «Грюнвальдская битва». А единственный художник, которого знает все население Польши — ее автор. Петр Сажинский, который писал о Матейко в журнале «Polityka», добавлял от себя:
«Как знать, возможно, если бы в свое время Матейко вместо битвы с крестоносцами решил увековечить в крупной форме бой под Кирхгольмом, мы, разбуди нас ночью, не задумываясь называли дату 1605 год» («Матейко любимый и отвергаемый», «Polityka», № 26/2013 (2913)).
Независимо от того, действительно ли Матейко обладал столь значительной силой убеждения, именно благодаря ему в сознании поляков зафиксировано множество конкретных исторических событий, будь то протест Рейтана против первого раздела Польши или сцена Прусской дани. Другое дело, сколько в этом исторической правды…
Тем хуже для фактов
Вот именно: был ли Матейко историческим живописцем? На первый взгляд — да. Но если присмотреться к его картинам пристальнее, то окажется, что им недостает ключевого для этого жанра внимания к историческим деталям. Об антиисторических вольностях в исторических картинах Матейко Мария Попшенцкая писала так:
«В крупноформатных картинах Матейко нет единства — ни места, ни времени, ни действия. Рейтан является суммой событий, которые отстают друг от друга почти на два десятилетия. Баторий географически соединяет Псков с Великими Луками, а хронологически — московские войны и мирные переговоры. Разновременные эпизоды сражения представлены и в “Грюнвальдской битве”» (Мария Попшенцкая, «Матейко и академизм»).
Немало у него и других неточностей: внимающая проповеди Скарги Анна Ягеллонка к тому времени уже умерла, Станислав Август, Коллонтай и Михаил Чарторыйский на Сейме 1773 года, на котором протестовал Рейтан, не присутствовали, многие нарисованные Матейко свидетели Прусской дани (Бентман, Боннер, Анна Мазовецкая) к 1525 году уже почили в бозе, полуобнаженный воин целится в Великого Магистра национальной реликвией — копьем Святого Маврикия, что было маловероятно.
Вывод из вышесказанного можно сделать такой: учитель истории из Матейко получился средний. Тем не менее он им стал. И даже больше, чем учителем.
Был ли Матейко художником?
Ответ как будто лежит на поверхности: «Писал? Писал. Красками? Красками», — рассуждает выдающийся историк искусства Мечислав Порембский. И все же исследователь приложил много усилий и времени, чтобы найти какой-то удовлетворительный ответ на этот вопрос. Если кратко, он звучит так: Матейко был скорее национальным идеологом, чем художником национальной истории:
«Матейко не был “историческим” художником, придерживающимся фактов, как это было принято в девятнадцатом веке, он был мифотворцем, действующим во вневременном “метаисторическом”, но при этом наполненном памятниками старины вечном сейчас».
В своих картинах Матейко бывал шутом, священником, пророком, интеррексом и даже королем — именно его внешность имеют эти персонажи. «Потому что даже если он и не был королем, то в своем, возможно безумном, но не лишенном внутренней логики воображении, считал себя равным монарху», — пишет Порембский.
Скарга и Станчик, или Священник и шут
Эта пара героев Матейко, возможно, лучше всего символизирует подход художника к истории страны. Матейко наделил их своими чертами — он с ними себя отождествлял. Вот как характеризовал этот тандем Мечислав Порембский:
«С одной стороны, королевский шут, глубоко озабоченный судьбами родины — не только в моменты поражений (потеря Смоленска), но и во время радующих сердце триумфов — реальных или мнимых (Прусская дань). А с другой, стороны, мечущий с алтаря громы и молнии священник – классическая диалектическая пара философа Лешека Колаковского».
Русская дань?
Это одна из самых таинственных — и даже сенсационных — работ в творчестве Матейко. О так называемой «Русской дани» вдруг вспомнили в 2011 году. В тот год исполнилось 400 лет с того дня, когда царь Василий Шуйский и его семья принесли присягу королю Сигизмунду. Тогда зазвучали голоса, что полотно Матейко, представляющее собой «картину национального триумфа» и увековечившее это славное событие, недостаточно экспонировано и напрасно скрывается в запасниках Варшавского национального музея. Однако скоро выяснилось, что картина на самом деле хранится в Доме Яна Матейко в Кракове, причем это довольно скромное место хранения музейщики склонны были объяснять не актуальной политикой, а скорее не слишком высокими художественными достоинствами произведения.
Интересно, что Матейко свою картину «Царь Шуйский в Сейме в Варшаве» писал по мотивам утерянной работы Томмазо Долабеллы «Присяга Шуйских в зале Сената в 1611 году». Эта картина многие годы (вместе с другими полотном, изображающим взятие Смоленска) украшала залы Королевского замка, причем еще в XVII веке русские цари требовали убрать оскорбительные для России изображения со стен Замка. В итоге два масштабных полотна были, вероятно, в 1707 году украдены русскими войсками и до сих пор считаются утраченными. Само произведение известно нам по гравюре Томаша Маковского, созданной по утраченной версии полотна Томмазо Долабеллы.
«Грюнвальдская битва», или Великое произведение
«Грюнвальдская битва» была уникальным явлением в польской культуре — и не только в связи с размерами картины. Это было первое живописное произведение, которого с нетерпением ждало все польское общество. Премьера полотна была обставлена необычайно торжественно — на церемонии открытия (такие мероприятия раньше устраивалась только для памятников) в резиденции городских властей автору вручили скипетр. Перед тем, как приступить к работе, Матейко посетил Грюнвальдское поле — по дороге на станциях его приветствовали восторженные толпы людей, даже в маленьких местечках в честь него устраивались концерты, дети читали стихи. Все это было совершенно необычно — ни один польский художник до этого не имел такого ошеломительного успеха у публики.
После обретения независимости Грюнвальдская битва — а с ней и картина Матейко — заняла важное место в учебниках и головах школьников. После Второй мировой войны это сражение часто сравнивали с победой над фашизмом. При этом художественные достоинства полотна много критиковали. Автор монографии о Матейко Станислав Тарновский сравнил композицию «Битвы» с растревоженным ульем знаменитого пасечника Дзержона, который открыли пчеловоды, чтобы посмотреть, чем там занимаются пчелы. Марек Ростворовский выразился более хлестко и сравнил картину с колбасой в разрезе.
Матейко и потомки
«Битва» — именно эта картина Матейко стала главным объектом многочисленных интерпретаций и пародий, а в последнее время и мемов. Одной из первых можно считать пародийный эскиз Выспяньского. «Битва» также является элементом известной работы Эдварда Красиньского 1997 года, в которой автор взял репродукцию картины в натуральную величину и заклеил ее своей знаменитой синей лентой. Дополнительно он установил в картине открытую дверь, а в ней — фотографический автопортрет.
Новую, современную версию «Битвы», в свое время показанную на Вавеле, создал Эдвард Двурник. В его исполнении это битва всех со всеми. К теме «Грюнвальда» обратилась в своей видео-работе Богна Бурская — художница сопоставила все известные современные визуализации этой баталии: от компьютерных экранизаций и игр до рекламы и видеозаписи ежегодной реконструкции сражения.
«Битва» также дождалась своего воплощения в дереве (реплика Яна Папина в виде деревянного барельефа) и на ткани. В 2011 году вышитая версия «Битвы» демонстрировалась на выставке «Рядом» в Берлине.
Другое произведение Матейко — «Прусская дань» — вдохновила Тадеуша Кантора. На его основании он создал свой амбалаж (1975). «Запаковав» произведение и его героев, он словно бы отправлял их на склад истории. Исключение автор сделал лишь для характерного персонажа Станчика — словно бы единственного живого и по-прежнему актуального героя современности», — писал об этой работе Кантора Петр Сажинский.
Кантор был одним из тех творцов, которые, по мнению Мечислава Порембского, принадлежат к национальной традиции в искусстве, начатой Матейко; в ХХ веке ее продолжали такие авторы, как Мауриций Готтлиб, Яцек Мальчевский, Выспяньский, а также Виткевич, Новосельский и Тадеуш Бжозовский. Последний создал в краковских Суконных рядах крупноформатную картину «Папагаи и перокеты» — на первый взгляд абстрактную работу, в хаотических мазках которой при более внимательном рассмотрении открывались изображения конских голов, скрещенных рыцарских копий, фрагментов оружия и гусарских крыльев.
Переделки и мемы
Похоже, Матейко отлично подходит для разного рода мемов и троллинга. Еще во время военного положения созданные Матейко образы активно использовались политической оппозицией. Некоторые, наверное, вспомнят парафраз «Рейтана» с надписью «Солидарность». Эта же картина послужила для оформления обложки книги Марии Янион «Перед лицом зла», на которой Рейтан выступает в роли вампира. Этот коммуникативный потенциал полотен Матейко полнее всего используется в интернете — там Матейко функционирует главным образом как соавтор бесконечных мемов, вернее, как поставщик материала для них.
Автор: Миколай Глиньский, 2013.