О своей литературе
«Литература моя должна остаться тем, что она есть. Особенно тем, что не укладывается в политику и не хочет ей служить. Я провожу единственную политику — свою собственную. Я — суверенное государство» («Дневник»).
О существовании
«Впрочем (думал я), почти всегда приходится отсутствовать или, точнее, присутствовать, но не полностью, и это результат нашего обрывочного, хаотичного и уклончивого, гнусного и подлого общения с окружающими» («Космос»).
О себе
«Я — дитя хаоса, сын темноты, слепого случая и вздора!» («Дневник»)
О становлении личности
«Я осмелел потому, что мне абсолютно нечего было терять — ни почестей, ни заработков, ни друзей. Я должен был найти себя и на себя же опереться, потому что ни на кого другого я не мог опереться. Моя форма — это мое одиночество» («Дневник»).
Об эготизме
«Понедельник
Я.
Вторник
Я.
Среда
Я.
Четверг
Я»
(«Дневник»).
О том, что значит быть человеком
«Быть человеком — значит прикидываться человеком; быть человеком — значит “вести себя” как человек, не будучи им по сути; быть человеком — значит декларировать человечность» («Дневник»).
О зависимости
«Человек крепчайшим образом скован своим отражением в душе другого человека, даже если это и душа кретина» («Фердидурка»).
О неэротической философии
«Я не верю в неэротическую философию» («Порнография»).
О сексе
«Они внезапно соединились, но не как мужчина и женщина, а в чем-то другом, в их совместной жертве, приносимой неизвестному Молоху, неспособные овладеть друг другом, но способные лишь жертвовать собой — и этот половой подбор между ними сделал крен в сторону какого-то другого подбора, в чем-то более ужасного, а в чем-то, возможно — и более прекрасного. Повторяю, что все это произошло за считанные секунды. А собственно говоря, ничего и не было: мы просто встали» («Порнография»).
О духе и писательстве
«Дух рождался из имитации духа, и писатель должен был притворяться писателем, чтобы в конце концов стать писателем» («Дневник»).
О человечестве
«Не без удовольствия могу заявить своим величавым коллегам, пишущим для человечества и во имя человечества, что я не написал ни единого слова кроме как из себялюбивых целей; но каждый раз произведение предавало и ускользало от меня» («Завещание»).
О существовании
«Революции, войны, катаклизмы — что может значить эта пена по сравнению с фундаментальной угрозой существованию?» («Дневник»)
О поэзии
«Почему этот фармацевтический экстракт под названием “чистая поэзия” наскучивает мне и утомляет меня, особенно в рифмованной форме?» («Против поэтов»)
О чтении романов
«Я не боюсь, что “будущие поколения не будут читать романы” и т. д. Видимо, полнейшее недоразумение рассматривать серьезное искусство в категориях производства, рынка, читателей, спроса, предложения. Какое они имеют к нему отношение? Искусство — это не производство повестушек для читателей, а духовное общение, нечто столь напряженное и столь отличное от науки, и даже противоречащее ей, что здесь даже и речи не может быть о конкуренции между ними. Если в будущем родится кто-то замечательный, выдающийся, достойный, плодовитый, блестящий (так надо говорить о художниках, это тот язык, которого требует для себя искусство), если родится кто-то единственный и неповторимый, Бах, Рембрандт, то он привлечет к себе людей, очарует их и обольстит…» («Дневник»)
О влюбленности
«Впрочем, как знать, может ли мужчина... может ли в принципе мужчина влюбиться в женщину без участия, я бы даже сказал без посредничества, другого мужчины. Может быть, мужчина вообще не воспринимает женщину иначе, как через другого мужчину. А может это какая-то новая форма любви? Раньше хватало двоих, а теперь — нужны трое?» (Хенрик, пьеса «Венчание»)
О мире
«Отступать было слишком поздно — мир существует потому только, что всегда слишком поздно отступать» («Фердидурка»).
Об эмиграции
«Любой уважающий себя художник должен быть — причем во всех смыслах этого слова — эмигрантом».
О родине
«Родина – это не место на карте, а живое существо человека» («Дневник»).
О разных типах интеллектуалов
Интеллектуалы делятся на две категории: на тех, кому пока не дали пинка под зад, и тех, кто получил пинок под зад. Вторые посерьезнее будут («Оперетка»).
О разных типах интеллектуалов (II)
«Разница между западным и восточным интеллектуалом в том, что первому как следует не врезали по ж… В соответствии с этим замечанием, наше преимущество (я включаю сюда и себя) состоит в том, что мы являемся представителями культуры огрубленной, а стало быть, стоящей ближе к жизни» («Дневник»).
О вещах
«Мы говорим “лес”, но что же это значит, из скольких деталей, мелочей, пустячков состоит один-единственный листочек, мы говорим “лес”, но это слово сложено из неведомого, непонятного, необъятного. Земля. Камешки-комочки. Ты отдыхаешь в ярком свете дня, среди вещей обычных и привычных, знакомых с детства, трава, кусты, собака (или кот), стул, но только до тех пор, пока не осознаешь, что каждый из предметов — неисчислимая армада, клубящаяся туча» («Космос»).
О воробьях
«Показалась птичка небесная — застывшая в высшей точке — гриф, ястреб, орел? Нет, это не был воробей, но благодаря именно тому, что он не был воробьем, он все же был неворобьем, а будучи не-воробьем, был немного воробьем». («Космос»)
О Татрах
«Нагромождение, месиво, хаос… чересчур, чересчур, чересчур, толчея, движение, скопище, давка и выдавливание, всеобщая анархия, гигантские мастодонты, заполняющие пространство, которые в мгновение ока рассыпались в несуразном беспорядке на тысячи частей, груд, глыб, казусов, и внезапно все эти части вновь соединялись в чудовищной форме!» («Космос»)
О боли
«В детстве я истязал животных. Вспоминаю, как в Малошицах я играл с деревенскими ребятами. Мы хлыстами били лягушек. Сегодня я боюсь — вот оно, нужное слово! — мучений мухи. И этот страх, в свою очередь, ужасает меня, как будто в нем заключено какое-то чудовищное ослабление по отношению к жизни, я действительно боюсь того, что не смогу перенести боли, испытываемой мухой» («Дневник»).
О боли (II)
«Реальность — это то, что сопротивляется, то есть то, что болит. А реальный человек — это такой человек, у которого болит. […] Что бы нам ни говорили, во всей Вселенной, во всем пространстве Бытия существует один-единственный ужасный элемент, невозможный, неприемлемый, одна-единственная вещь по-настоящему и абсолютно противоположная нам и уничтожающая нас — боль. На ней и ни на чем другом базируется вся динамика существования. Уберите боль — и мир станет равнодушным, безразличным…» («Дневник»)
Кредо
«Не дай подкупить себя симпатией! Не допусти того, чтобы ты растаял от слащавых сентиментализмов и зыбкого взаимопонимания с массой, в котором утонуло столько польской литературы. Всегда будь отстраненным! Будь апатичным, недоверчивым, трезвым, острым и неожиданным. Держись, парень!» («Дневник»)
О своем романе «Фердидурка»
«Вот и всё — пропел петух,
А читал кто, тот лопух!» («Фердидурка»)
Большинство процитированных произведений Витольда Гомбровича изданы на русском языке: «Фердидурка» (пер. А. Н. Ермонского), «Дневник» (пер. Ю.Чайникова), «Космос» (С. Н. Макарцева), «Порнография» (С.Н. Макарцева), «Венчание» (пер. Ю. Чайникова).