Письмо отцу, 1914
«Луга среди лесов залитые водой. Дивные оливково-зеленые заросли аира. В озерцах пурпурно-фиолетовые водяные лилии. Буйство растительности и ярко, но прекрасно одетые люди ‒ в фиолетовом, желтом, пурпурном, а порой и изумрудно-зеленом ‒ что на фоне шоколадно-коричневых тел и причудливых растений производит дьявольский эффект. […] Деревья с листьями невиданных форм, от огромных и сморщенных до небольших обрамленных мелкими зубчикам […] Все это причиняет страшные мучения, боль невыносимая, потому что Ее со мной нет. Только страшное отчаяние и бессмысленность созерцания этой красоты. Она этого не видит, а я художник. Злейшему врагу я не пожелал бы испытать то, что пережил я на борту корабля, то, что мучает меня при виде непостижимой красоты мира. Все это не вмещается в меня психически. Все яд, который приближает мысли о смерти».
[29 июня 1914, отель Suisse, Канди, Цейлон – через четыре месяца после самоубийства возлюбленной Виткация Ядвиги Янчевской]
«Мачей Корбова и Беллатрикс» («Maciej Korbowa i Bellatrix»), 1918
«Тайна индивидуальности – только сближаясь, мы находим то, что нас разделяет. Между нами бесконечность, и только поэтому мы так бесконечно близки».
«И тишина такая, что слышно дыхание Бога, которым он согревает замерзшего среди доброты дьявола».
«Прагматисты» («Pragmatyści»), 1919
«И что теперь? Обычная программа. Как же страшно замерла в нас удивительность жизни. […] Эта дьявольская банальность существования. Четыре часа дня. Позже будет ужин, затем оргия, затем сеанс, затем ночные кошмары, затем обычная порция укрепляющих средств. Ох! Невыносимо».
«Я мечтаю о чудесной жизни, в которой человечество вспыхнуло бы еще раз страшным огнем дикого творчества, перед тем, как окончательно провалится в поджидающую его серую бездну».
«Новые формы в живописи» («Nowe formy w malarstwie»), 1919
«Ведь мы живем в страшную эпоху, какой еще не знала история человечества, так замаскированную некими идеями, что современный человек не знает себя, во лжи рождается, живет и умирает, и не ведает глубины своего падения».
«Искусство – это необходимость, используя Красоту как форму, рассказать другим об ужасе одинокого существования в бесконечной вселенной»
«Формы прежнего Искусства для нынешних людей слишком спокойны, они не заставляют вибрировать их притупившиеся нервы. Им нужно нечто, что быстро и сильно встряхнет их пресытившуюся нервную систему, что подействует как бодрящая ванна после многих часов одуряющей механистической работы».
«622 падения Бунга» («622 upadki Bunga»), 1919
«От гениальности до заурядности – il n’y a qu’un pas (только один шаг). Этот шаг я делаю постоянно».
«Только ты думаешь, что с женщиной можно быть самим собой, и сильно ошибаешься. Женщина требует, чтобы ее обманывали. […] Потому что тобой настоящим женщина будет всегда пренебрегать, погубит и сделает несчастным на всю оставшуюся жизнь».
«Настоящая женщина ни плохая, ни хорошая, она женщина ‒ этого достаточно, а виноваты всегда одни только мужчины».
«Чтобы властвовать над людьми, нужно воздействовать на их низменные инстинкты».
«Тумор Мозгович» («Tumor Mózgowicz»), 1920
«А вы, дети, отправляйтесь на прогулку. День чудесный. Такая весна в воздухе. Деревья зазеленели. Я даже видел двух бабочек, лимонниц. Разбуженные теплом, они покинули свои коконы и летали рваными кругами в насыщенном запахами воздухе. Они, несчастные, не знают, что цветов еще нет и что их ждет голодная смерть».
«Они» («Oni»), 1920
«Это общество хорошо тем, что, будучи его членом, не ощущаешь того, что ты – член этого общества».
«В маленькой усадьбе» («W małym dworku»), 1921
«Нет никаких ужасных вещей. Я знаю войну, революцию, смерть любимых и пытки. Все это глупости. Ужасна лишь скука и то, когда в голову ни одно стихотворение не приходит, но при этом хочется что-то писать, что-то, о чем еще нет ни малейшего представления, ‒ так, как мне сейчас. О! Вот настоящее мучение».
«Дюбал Вахазар» («Gyubal Wahazar»), 1921
«В аду нет никаких мучений. Там только ждут. Преисподняя ‒ это один огромный зал ожидания».
«Безымянное деянье» («Bezimienne dzieło»), 1921
«В наше время есть только два места для метафизических личностей: тюрьма и психиатрическая лечебница»
«Есть художники, которые творя, создают положительные ценности в жизни, и те, кто, творя, разрушает жизнь свою, а порой и чужую».
«Каракатица» («Mątwa»), 1922
«Опасно строить свое величие на отрицательных качествах врагов».
«Ян Мачей Кароль Взбешица» («Jan Karol Maciej Wścieklica»), 1922
«Если такие умные люди, как вы, будут верить в тайную организацию евреев, то наша ситуация действительно страшна. Возможно, мы бы хотели обладать той мощью, которую вы нам приписываете, но мы ею не обладаем».
«Подумайте, пан Ян: наша деревня ‒ это вселенная в миниатюре».
«Безумец и монахиня» («Wariat i zakonnica»), 1923
«Величие в искусстве сегодня исключительно в извращении и безумстве».
«Нас пытают, как последних преступников. А умереть нам нельзя, потому что общество хорошее, очень хорошее, и заботится о том, чтобы мы не перестали мучиться преждевременно».
«Театр. Вступление в теорию Чистой Формы в театре» («Teatr. Wstęp do teorii Czystej Formy w teatrze»), 1923
«Уж лучше кончить свои дни в прекрасном безумии, чем в серой скучной банальности и маразме».
Надпись на дверях мастерской
«Гость, поди прочь! Если меня нет в столовой, я на кухне».
«Безумный локомотив» («Szalona lokomotywa»), 1923
«Я вообще ничего не знаю. Не знаю, где находятся рычаги управления. Могу только продырявливать билеты и контролировать, все ли уже продырявлены. Специализация ‒ это крупнейшее поражение нашей эпохи! Не так ли?»
«Янулька, дочка Физдейко», 1923
«Искусственную дикость породит социализм, доведенный до крайности».
«Мать» («Matka»), 1924
«Факт: человечество все больше разлагается. Искусство в упадке, и пусть конец его будет легким ‒ без него можно прекрасно обойтись. Религия кончилась, философия пожирает себя изнутри и вскоре тоже кончит самоубийством. Конец индивидуума, зарезанного обществом, ‒ сегодня дело уже банальное».
«В любом случае там, куда мы идем сейчас, куда влекут нас слепые политические силы, то есть к окончательной механизации и отуплению, ‒ перед нами ничего нет».
«Соната Вельзевула» («Sonata Belzebuba»), 1925
«Но нам какое дело до переживаний обычных людей? У художников они трансформируются в нечто иное, переносятся в иное измерение, а значит, каждая мелочь в жизни художника обладает невероятной ценностью, вот почему этими мелочами до смешного увлекаются биографы».
Письмо Леону Рейнелю
«Я написал шведскую пьесу «Лишний человек» («Człowiek zbyteczny»), рассчитывая исключительно на Нобелевскую премию!! Это моя единственная надежда. Если я не получу через месяц Нобелевскую премию, я погиб».
[25 июня 1925, Закопане]
Письма жене
«Ну и не везет же мне. Вчера, когда я делал пи-пи в лесу и засмотрелся на пейзаж, слепень укусил меня в член. Тот распух, как воздушный шарик, и я уж думал, что он отвалится. Но йод и Староневич спасли это ценное приспособление для будущих поколений. Если отвалится, я пришлю его тебе в формалине».
[20 июля 1926, Закопане]
«Прощание с осенью» («Pożegnanie jesieni»), 1927
«Нет человечества, а есть лишь двуногие типы, так сильно различающиеся между собой, как слоны и жирафы. А если однородное человечество и будет когда существовать, то только в форме такого механизма, который ничем не будет отличаться от улья или муравейника».
«А вот если бы Бог захотел, смог бы Он создать второго Бога, такого же ‒ ведь Он всемогущ. Тогда бы Ему не было скучно».
«Спорт рекордов ничего не возродит, лишь доглупит тех, кого еще не оглупили танцы, кино и механистическая работа».
«А умела она говорить вещи, способные перевернуть мозг вверх тормашками, превращая его в какое-то жалкое новообразование на половых органах».
«Ненавижу Грецию, это несчастье всего человечества. Там возникла первая демократия, последствия которой мы видим сейчас».
«Раньше людям спорт был не нужен: они были от природы здоровыми и сильными. Сегодня спорт убивает все, он даже вытесняет искусство, которое падает все ниже. Я сам очень люблю лыжи, но не выношу, когда из вас, спортсменов, делают национальную славу, а ваши идиотские рекорды занимают столько места в газетах, когда этого места не хватает на серьезную художественную критику (ибо существующая ныне ‒ вздор) и на полемику по вопросам искусства».
«И все-таки хорошо, все хорошо. А? ‒ Может нет? Хорошо, черт бы вас побрал, а кто скажет, что нет, тому ‒ в морду!» (последние слова романа)
Письма жене
«У меня нет никого, ради кого я хотел бы развестись с тобой. Я хотел сохранить тебя до конца жизни. Но чувство цепи зависит не только от меня, но и от тебя также. […] Если я почувствую снова цепь, то что тогда. Я кошмарно несчастен».
[12 августа, 1927, Закопане]
«Роман» («Powieść»)
«Возникла легенда мне в ущерб, и с этим легендарным образом (сколько людей мечтает о легенде ‒ но попробуйте иметь такую, как у меня) многие борются совершенно априорно, даже толком не зная, о чем речь. Есть куча дураков, желающих доказать, что я развлекаюсь и всех обманываю, а потом сниму маску и буду смеяться. Другие идиоты, прицепившись к тому, что большую часть жизни я провел в З[акопане], обесценивают все, что я сделал, вместо того, чтобы восхищаться тем, что я, сидя в этой дыре, смог сделать столько. Есть еще удивительные кретины, которые из-за деформации в моих работах считают, будто меня нельзя воспринимать всерьез. Кто-то напишет фарс, и с ним все хорошо, он всерьез фарсист, меня же считают чем-то противоположным. Если я говорю серьезно, то каждый олух, разумеется, скучает, потому что ему думать не хочется. И так во всем».
[январь 1928, полемика с критиками «Прощания с осенью»]
Устав портретной фирмы «S.I. Witkiewicz»
«Клиент должен быть доволен. Недоразумения исключены»
[1928 – девиз]
«Ненасытимость» («Nienasycenie»), 1930
«Человек либо верит, либо нет ‒ а тот, кто х о ч е т верить, вызывает подозрение».
«Быть просто добрым человеком, пусть даже человечком ‒ это большое удовольствие, да, большое. Но как это все упрощает, сглаживает, замазывает, затушевывает, припудривает, слащавит ‒ одним словом, духовно обедняет».
«Вместо: “В Польше правит беспорядок” стали говорить “В Польше правят безголовые” ‒ другие утверждали, что вообще никто ничем не правит, что никто ни за кем не стоит, никого нигде не стоит, и даже ни у кого ничего не стоит ‒ очевидные русизмы».
«Доброта проистекает не из слабости, а из силы».
«Лейбниц не мог доказать необходимости принять положение о том, что Бог бесконечно добр в своем совершенстве. Столь же возможно утверждать, что он бесконечно зол. Безмерность зла в мире, ничтожность добра и бессилие жертвы Христа по отношению к злу делают возможным такое допущение».
«Никто уже ничего сказать не может ‒ может только повторять, с известными изменениями, то, что давно сформулировано».
«К старости наши требования возрастают, а возможности уменьшаются».
«Научись владеть собственной силой. Это труднее, чем побороть в себе слабость ‒ поверь мне».
«“Дайте мне цель ‒ и я буду великим”, ‒ ха ‒ именно тут и есть замкнутый круг. Истинное величие спонтанно и само ставит перед собой цель».
«Абсолютная истина: ничто не является тем, чем должно быть …».
«Жизнь не имеет с литературой ничего общего — разве что у авторов, которые вообще к литературе не относятся, а лишь бездумно фотографируют затхлые задворки реальности».
«Почему-то все приятное не может длиться более пяти-десяти минут».
«Люди, добрые к животным, бывают извергами по отношению к своим близким».
«Жизнь ‒ это рана, а единственный бальзам для нее ‒ наслаждение».
«Огненный язык высшего знания лизнул кору мозга, похотливо обнаженную, воспаленную от невысказуемых мыслей. Вот, вот, вот — так и есть: его мысли выслежены в убежище, прежде чем они успели одеться в броню. Медленная экзекуция началась именно 13 мая в три минуты седьмого».
«Боже, если Ты и там где-то намутил такой же мути, то стоит ли вообще существовать? ‒ сказал в нем один двойник другому. ‒ Но почему я должен страдать из-за Твоих неудавшихся планов?»
«Есть ли что-нибудь хуже, чем свобода, с которой неизвестно, что делать?»
«Все, что мы делаем, даже мы, ‒ это лишь разные формы маскировки перед собой конечного абсурда существования».